Нет, сейчас все происходит не во сне, а наяву! Она лежит на больничной койке, рядом, согнувшись, примостился Фу Цзяцзе. Он, видно, очень устал, облокотился на спинку кровати и заснул. Надо бы разбудить его. Она пытается окликнуть мужа — раз, другой, но не слышит собственного голоса. В горле словно застрял ком, она не может произнести ни звука. Лу тянется к нему, хочет прикрыть чем-нибудь, она боится, что он простудится, но руки, словно чужие, ее не слушаются.
Оглянувшись, она обнаружила, что лежит в отдельной палате, в какие обычно помещают тяжелобольных, требующих особого ухода. Ее охватил ужас: неужели она…
Осенний ветер ревет за окном, ночной мрак окутывает комнату. Она покрывается холодным потом. Она понимает: все происходящее с нею — реальность, а вовсе не призрачное сновидение. Значит, это конец жизни, порог смерти.
Смерть, так вот она какая… нестрашная, безболезненная. Жизнь тихо угасает, и смерть медленно усыпляет сознание, мягко увлекает за собой. Так гонимый по волнам лист рано или поздно тонет, погружаясь на дно.
Она чувствует, что конец приближается… Бурлящий вал накрывает ее, несет вниз по течению…
«Ма-ма… Ма-ма…»
Она слышит, как дочь зовет ее, видит ее, бегущую по берегу реки. Она судорожно оборачивается, протягивает руки, кричит, задыхаясь:
«Цзяцзя!.. Доченька!..»
Поток увлекает ее все дальше. Лицо дочери расплывается, хриплый голос переходит в жалобные всхлипывания.
«Мама… заплети мне косички».
Что же мешает ей исполнить желание дочери, ведь девочке всего шесть лет и ей в жизни еще ничего так не хотелось, как косичек? С какой завистью Цзяцзя провожала глазами подружек с вплетенными в косички красивыми бантами! Но у нее никогда не было времени даже на это, перед уходом в больницу каждая минута на счету.
«Ма-ма… ма-ма…»
Она узнает голос Юаньюаня: он тоже бежит вдоль берега. Она протягивает к нему руки.
«Юаньюань… сынок!» — кричит она.
Волна сбивает ее, она захлебывается и когда наконец с трудом поднимает голову над водой, Юаньюаня уже не видно, только издалека еле слышится его голос:
«Мама… не забудь… про белые кеды…»
Перед глазами возникает вдруг витрина спортивной обуви. Чего тут только нет, кеды и полукеды, белые, синие, белые с красным и синим кантом. Купи; те, что на нем, давно износились. Купи Юаньюаню белые кеды, и радости его не будет предела. Но через мгновение товары куда-то исчезают, перед глазами мелькают ярлыки с ценами… Три юаня один цзяо… Четыре юаня пять цзяо… Шесть юаней три цзяо…
Цзяцзе в исступлении бежит за ней вдогонку, в воде отражается его бегущая тень, голос его срывается…
«Вэньтин, не уходи…»
Ах, если б можно было остановиться, подождать его, выбраться на берег! Но, увы, неумолимый поток уносит ее все дальше и дальше.
«Доктор Лу! Доктор Лу!»
Сколько людей на берегу зовет ее!
Яфэнь в белом халате, старина Лю, директор Чжао, заведующий отделением Сунь, Цзяо Чэнсы в больничной пижаме, старик Чжан, маленькая Ван Сяомань и еще множество больных — одних она помнит, других уже забыла, — все они зовут ее, зовут…
Зовут меня? Я не могу, не в силах идти! Я еще многого не успела в жизни, не выполнила до конца свой долг. Нет, не могу я оставить детей сиротами. Не могу покинуть Цзяцзе на пороге старости одного. Мне жаль бросать больных, больницу. Жаль расставаться с этой постылой и мучительной, но такой притягательной жизнью!
Я не позволю затянуть себя в омут смерти. Буду бороться из последних сил, чтобы остаться с людьми. Но откуда во мне эта усталость? Нет сил бороться, противиться…
Ах! Прощай, Юаньюань! Прощай, Цзяцзя! Не забывайте вашу маму! Она до последнего вздоха любила вас. Как я тоскую без вас, как мечтаю крепко прижать к себе, вымолить прощение… Я слишком мало любила вас, не отвечала на ваши улыбки, с детства лишала материнского тепла!
Прощай, Цзяцзе! Ты дал мне все. Без тебя труден был бы каждый шаг моей жизни. Без тебя мир стал бы скучен и бесцветен. Сколько жертв ты принес мне! Если мне будет дано покаяние, я на коленях вымолю прощение за то, что не сумела ответить на твою безграничную любовь, за то, что так мало заботилась о тебе, так мало смогла тебе дать. Сколько раз я хотела выкроить время и взяться всерьез за обязанности жены, вовремя вернуться с работы, приготовить тебе ужин. Я хотела уступить тебе письменный стол, освободить тебя от всего, чтобы ты мог наконец завершить свою работу. Теперь, увы, поздно, у меня опять нет времени.
Прощайте, мои больные! Прощайте, мои пациенты Последние восемнадцать лет вам принадлежала важнейшая часть моей жизни. Что бы я ни делала, перед моим мысленным взором всегда стояли вы, ваши глаза! Вы и не подозревали, какую радость и удовлетворение приносил мне — вашему врачу — каждый исцеленный глаз. Жаль и этой радости не суждено мне больше испытать!
Прощайте, мои родные! Прощай, больница! Прощайте больные! Ах как жалко расставаться с вами!
Я…
18
— Перебои сердца! — констатировал врач, наблюдавший за экраном осциллографа.
— Вэньтин, Вэньтин! — пронзительно вскрикнул Фу Цзяцзе, видя, каким прерывистым и затрудненным стало дыхание Вэньтин.
Дежурный врач и сестра подбежали к больной.
— Внутривенную инъекцию лидокаина! — распорядился врач.
Сестра с молниеносной быстротой ввела иглу в вену, но не успела влить и половины ампулы, как у больной сжались кулаки, посинели губы и закатились глаза. На фоне недостаточности дыхания началась асфиксия.
Сердце доктора Лу остановилось. Были приняты экстренные меры. Врачи поочередно делали искусственный массаж сердца. Слышалось характерное пыхтение, когда маску от аппарата искусственного дыхания наложили на лицо больной. Подключили вибратор, и под воздействием всей этой аппаратуры сердце больной забилось.
— Приготовить лед, — сказал дежурный врач. Он был весь мокрый от пота. На голову Лу Вэньтин надели резиновую шапку со льдом.
19
Небо посветлело, наконец рассвело. Кризис, наступивший у Лу Вэньтин ночью, миновал, жизнь вступила в новый день.
Дежурная сестра тихонько подняла жалюзи, наглухо закрывавшие ночью окно, и в душную палату с застоявшимся тяжелым запахом лекарств ворвалась струя свежего воздуха и веселое щебетанье птиц.
Один за другим приходили сестра с термометром, няня с завтраком, врачи из утренней смены. В больной, пережившей ночной кризис, вновь вспыхнули проблески жизни, с рассветом ее палата ожила.
Ван Сяомань с перебинтованным лицом, прикрывая рукой оперированный глаз, клянчила у сестры терапевтического отделения:
— Пустите меня к доктору Лу! Ну хоть одним глазом взглянуть!
— Нельзя. Ее вчера с трудом спасли, к ней никого не пускают!
— Тетя! Да вы же ничего не знаете! Она сразу после моей операции и слегла! Ну разрешите! Я ни словечка не скажу…
— Нельзя, — с каменным лицом прервала ее сестра.
— Даже взглянуть нельзя? — спросила Сяомань, готовая вот-вот заплакать. Но тут она заметила приближавшегося к ним в сопровождении внука старика Чжана.
— Дедушка Чжан, — бросилась она к нему, — хоть ты поговори с ней, не пускает, и все тут… — И она потянула старика с забинтованной головой к сестре.
— Товарищ, слышишь! — сказал он. — Пропусти нас навестить доктора Лу.
При появлении нового просителя сестра не на шутку рассердилась.
— Покоя нет от этих больных из глазного отделения!
— Ну как ты не поймешь! — Старик, однако, убавил тон и тихо продолжал: — Ты же не знаешь, отчего заболела доктор Лу. Ведь все из-за наших операций. Я тогда, каюсь, и не заметил, что она выбилась из сил. А теперь думаю, постоять бы у ее постели, все полегчает.
Сестра, смягчившись, терпеливо пояснила:
— Я тут ни при чем. У доктора Лу плохо с сердцем, ей нельзя волноваться. Разве вы не желаете ей добра? Ваш приход может ей повредить.
— Вот оно что, — вздохнув, пробурчал старик. Пригорюнившись, он устроился на скамейке в коридоре и, хлопая себя руками по коленям, с искренним раскаянием стал отчаянно корить себя: «Все я виноват, старый хрыч, торопил ее с операцией, пристал как с ножом к горлу, скорей да скорей. Да разве я думал, что… это обернется бедой для доктора Лу?» И он огорченно опустил голову.
Сунь Иминь перед работой тоже пришел навестить Лу Вэньтин. В коридоре его остановила Сяомань.
— Товарищ Сунь, вы идете к доктору Лу?
Сунь утвердительно кивнул.
— Возьмите меня с собой. Ну пожалуйста!
— Через несколько дней возьму, а сегодня еще нельзя.
Услышав этот разговор, старик Чжан встал и, потянув Суня за рукав, сказал:
— Товарищ Сунь, вы правы, мы не пойдем. Но у меня к вам разговор, и вы должны меня выслушать.
— Что ж, говорите!
— Товарищ Сунь. Доктор Лу — хороший врач. И вам, начальству, надо бы отпустить деньги на ее лечение. Вы только ее спасите, а там уж она сторицей за все отплатит! Есть небось хорошие лекарства? Давайте ей, не жалейте! Слыхал я, за дорогие лекарства здесь самому платить надо. А у доктора Лу семья, дети, да тут еще эта хворь, им самим не вытянуть. Больница у вас большая, может, поди, раскошелится?
Сунь Иминя, человека сурового и сдержанного в выражении чувств, растрогали слова старика. Пожав ему руку, он взволнованно произнес:
— Не волнуйтесь, мы сделаем все, чтобы вылечить вашего доктора!
Старик Чжан, повеселев, подозвал внука и, нащупав у него под мышкой сверток, протянул его Суню со словами:
— Здесь яйца, передайте ей!
— Нет, ни к чему, — запротестовал тот.
— Не уйду отсюда, пока вы не возьмете, — в сердцах вскричал старик.
С неохотой Сунь взял сверток, решив через сестру вернуть его старику, но тот угадал его мысли:
— Только чур не возвращать. Я на это никак не согласен!
И лишь когда Сунь скрылся в палате, старик с внуком спустились вниз.
В это время к терапевтическому отделению подошли Чжао Тяньхуэй и Цинь Бо.