— Наверное, ты прав, так и нужно рассуждать..
— А я тебе действительно благодарен. За то в особенности, что сразу же позвонил.
— Ничего не скажешь, приятный получился разговор!
— Если бы ты промедлил, он стал бы еще неприятнее.
— Извинись за меня перед своей матерью. Отец небось еще ни о чем не знает.
— Если бы не знал! Он недавно забегал домой, услышал новость, обрадовался и пошел обратно на дежурство. Ведь мать с отцом молятся на тебя, как на домашнего бога благоденствия!
— Это наверняка с твоих слов! Никакой я не бог, но ради такой доброй, порядочной семьи готов сделать то немногое, что в моих силах…
— Боду, от таких слов мое сердце прямо-таки тает. Право слово, я совсем не сержусь на тебя.
— Зато я не могу себе простить. У меня вдруг стало как-то пусто в душе. Мне кажется, что все мои пьесы, мое вдохновение, моя известность не стоят и ломаного гроша.
— С чего ты это взял? Брось терзать себя понапрасну!
— Нет, не понапрасну. Я увидел, как плохо разбираюсь в жизни, как мало у меня сил и таланта…
— Перестань!
— Ну что ж, перестану, если ты не хочешь слушать…
— Я и то не теряю надежды, а тебе-то с чего отчаиваться?
— Знаю, знаю, что говорят в таких случаях: мол, мы должны сохранять мужество, должны упорным трудом пробивать дорогу к счастью…
— Вот именно. Ты просто устал, Боду. Ты пойдешь домой или останешься ночевать у него?
— Ясно, домой пойду.
— Тогда торопись, скоро десять. Еще раз спасибо, что сразу позвонил.
— Не очень-то хотелось, да понимал, что не позвонить нельзя.
— Ну, пока, заглядывай, когда будет время!
— Непременно. Пока!
Эрчжуан, сидевший близко к телефону, напряженно вслушивался в разговор Хоу Жуя. Узнав, что сватовство Хоу Ин не состоялось, он возликовал и одновременно подумал: а у того сукина сына запросы о-го-го! Подавай ему жену, чтобы в разных там гонконгах разбиралась. Ишь какой разборчивый! «Необразованная»… Ты больно образованный, чернильная душонка… Но в самом деле, где находится этот Гонконг? Знаю только, что далеко от Пекина. А кто же там правит, если не гоминьдановцы? Япошки? Америкашки длинноносые? Вот чертовщина, и вправду я ничего не знаю. Да только где мне было взять эти знания?
А дядя Хоу, ничего не скажешь, человек разумный. Как он сказал? «Не старайся искать важную персону, пусть это будет обыкновенный человек. И пусть он не ждет, что жена просветит его насчет Гонконга». А вот я как раз и не жду! Так пусть остановятся на мне, зачем далеко искать! Что он еще говорил? «По-хорошему прожить с ней жизнь». Вот со мной у нее и будет хорошая жизнь! Смастерю ей платяной шкаф и чешский бар. (Черт побери, а где эта самая Чехия? Опять не знаю, ну да все равно, был бы чертеж, а смастерить я сумею.) Сделаю так, чтобы она поменьше вкалывала, буду с ней гулять к Храму Неба, куплю ей приличное шерстяное пальто… А там, глядишь, и на японские электронные часы денег соберем!
Старый Цянь ушел сторожить свой склад, братишка смотрел у соседей телевизор, старшая сестра еще не вернулась со смены, мать с младшей сестрой уже улеглись спать… Цянь Эрчжуан выключил свет и долго лежал одетый, мечтал о прекрасном, по его представлениям, грядущем.
Что он должен делать, чтобы завоевать Хоу Ин? Однажды его отец, находясь в подпитии, уже заводил речь о сватовстве. Мать тоже делала намеки в беседах с соседкой, но старая Хоу притворялась, будто не слышит, и уводила разговор в сторону.
Может, написать Ин письмо? Если бы знать, как их пишут, такие письма… Прожив на свете столько лет, Эрчжуан не читал почти ничего, кроме детских книжек с картинками. В пекинских дворах и переулках живет множество таких молодых людей, никогда и ничему толком не учившихся. Но они, подобно прячущимся в трещинах стен земляным черепашкам, не привлекают к себе внимания, об их существовании сплошь и рядом забывают. Разве ценна лишь та молодежь, что умеет играть на испанской и гавайской гитаре, что цитирует бодлеровские «Цветы зла» и сочиняет стихи в символистском духе, что рисует абстрактные картины и рассуждает об эстетике Кроче? Разве существование таких парней из переулков не должно беспокоить нас, разве мы не должны задумываться об их жизни, говорить о ней, изучать ее, не должны помогать им самим осознать свои проблемы? Вот Эрчжуан задумался над тем, как написать письмо Хоу Ин. Но он даже не слышал таких слов, как «любовное послание», он знал лишь, что иногда уличная шпана посылает девчонкам какие-то записки, но сам этих записок никогда не читал…
Прошу прощения за то, что я лезу в душу Эрчжуана, говоря о тех сокровенных мечтах, что волновали его широченную грудь. Впрочем, меня можно и не прощать, главное — понять таких парней из переулков и проникнуться к ним сочувствием…
Эрчжуан лежал, охваченный жарким томлением. Перед его глазами возникало то лицо Хоу Ин, то ее грудь, то вся ее фигура… Ничего не поделаешь, думал он, придется выждать удобный момент и тогда — ну, скажем, когда она пойдет в ночную смену — наброситься на нее в том месте переулка, где особенно темно из-за давным-давно сломавшегося фонаря. Наброситься, обнять… Нет, это уж очень грубо. Лучше преградить ей дорогу и сказать решительным тоном: «Я хочу тебя. Пойдешь за меня — тебе будет хорошо!»
…А не нарушит ли он законы? Перед мысленным взором Эрчжуана возник образ парня по прозвищу «Тесак» — наголо обритый, с «браслетами» на руках, он втискивался в машину, подталкиваемый полицейскими… Нет, в такую машину ему влезать не хотелось бы! Он понимал, что законы нарушать нельзя, что стать преступником — значит причинить боль родителям, испортить жизнь себе и упасть в глазах Хоу Ин. Он же вовсе не смотрел на Ин как на «девчонку», с которой можно позабавиться, он хотел по всем правилам взять ее в жены! Но что он должен для этого сделать?
Вдруг он резко поднялся, хлопнул себя по лбу и засмеялся. Ему стало и смешно, и неловко: почему он сразу не додумался до такого простого решения, как могли возникнуть у него такие сумасбродные планы? Ведь самый надежный и легкий способ — попросить Цай Боду замолвить за него словечко. Недавно он смотрел по телевизору новую пьесу Цай Боду, и там речь как раз шла о любви. В окружающей жизни ему не приходилось сталкиваться с людьми или поступками, похожими на те, что описаны в пьесе. Но ведь раз у Цай Боду концы с концами сошлись, значит, так может случиться на самом деле! К тому же он агитирует за свободу выбора, против погони за богатством. Если он вразумит Хоу Ин, наше дело можно считать решенным. Это все отец с матерью подзуживают ее, хотят, заполучить родню познатнее. А если хлопоты Цай Боду окажутся успешными, он сможет написать еще одну пьесу!
Эрчжуану не терпелось сразу же позвонить Цай Боду. Он знал номер общего телефона в корпусе, где жил драматург, но было уже поздно, вряд ли кто станет подзывать его, да и двери уже заперты. Значит, завтра, да-да, завтра!
Обрадованный, он принялся насвистывать мелодию из гонконгского фильма «Три улыбки» и разбирать постель. Вдруг до него донеслись громкие рыдания. Сразу узнав, кто это плачет, он весь напрягся, сердце его заколотилось. Стиснув зубы, он быстро зашагал туда, откуда слышался плач.
Глава седьмая
Когда Хоу Жуй вернулся домой после телефонного разговора, сестра сидела перед зеркалом и расчесывала волосы гребенкой. Ей скоро нужно было выходить в ночную смену, и, стараясь унять сердечное волнение, она причесывалась особенно долго и тщательно.
Взоры всех присутствующих устремились на Жуя. Увидев брата в зеркале, Хоу Ин сразу каким-то чутьем поняла: опять сорвалось! Руки ее задрожали, гребенка упала на пол, а она, как будто застыв, не торопилась нагнуться за ней.
Но мать продолжала упрямо верить своей радужной мечте и засыпала Жуя нетерпеливыми вопросами:
— Ну, как? Где они встречаются в следующий раз? Какого числа?
Бай Шуфэнь, по выражению лица мужа обо всем догадавшаяся, делала знаки из-за плеча свекрови, но не сумела помешать ему сказать правду.
Он полагал, что чем раньше он развеет иллюзии матери и сестры, тем будет лучше — можно будет спокойно обсудить положение и поискать другие, более надежные варианты. Он присел к столу и заговорил суровым тоном:
— Незачем больше встречаться. Тот человек смотрит на нашу Ин свысока, говорит, что она слишком необразованна, не знает, где находится Гонконг. На самом деле Гонконг примыкает к нашей провинции Гуандун и управляется английским губернатором, а Ин сказала, что этот город расположен на Тайване и что там гоминьдановская власть… А этого он никак не может вынести. Он ведь литературный редактор, ему подавай «общий язык» с женой, а тут нет даже элементарных географических знаний…
Логика и ирония Хоу Жуя были выше материнского понимания, но главное она ухватила: ее дочь опять не произвела должного впечатления. Страшно расстроенная, она опустилась на большую кровать и забормотала, еще не зная, на кого ей следует обижаться — на того редактора или на дочь:
— Ухаживаете — так ухаживайте как следует, а вы про Гонконг треплетесь! Какое вам дело до этого Гонконга, пропади он пропадом! Больше не о чем говорить, что ли…
Шуфэнь хотела было урезонить свекровь, однако Хоу Ин резко повернулась и ушла в дальнюю комнату, Шуфэнь поспешила за ней. Телевизор все еще был включен, но Линьлан давно уже спала, уткнувшись лицом в подушку. Шуфэнь выключила телевизор, зажгла свет и увидела, что золовка сидит в углу кровати с безучастным выражением на одеревеневшем лице.
Шуфэнь подсела к девушке и взяла ее за руки — руки были холодны как лед. Она принялась растирать их своими ладонями, приговаривая:
— Ин, девочка, не расстраивайся, выбрось все это из головы. Тот человек был староват для тебя! Если бы он и согласился, надо было бы еще как следует подумать… Да и какие твои года! Случаев еще будет сколько угодно…
Тут в комнату вошла мать. Увидев Ин, сидящую с полуоткрытым ртом и устремленным в пустоту взором, она опять расстроилась и принялась ворчат