Низкие предстенные барьеры, а также рвы увеличивали глубину обороны за́мков, поскольку, прежде чем добраться до донжона, противник должен был преодолеть несколько трудных препятствий. В использовании потайных ходов, помостов для стрельбы из бойниц, откуда простреливалось предвходное пространство, в применении многих других хитроумных приемов обороны проявилось высокое искусство хорезмийских фортификаторов, сумевших связать все звенья обороны воедино, но таким способом, чтобы в случае надобности каждое из них могло превратиться в самостоятельный узел защиты.
Следовательно, условия жизни в хорезмийских за́мках были подчинены прежде всего требованиям обороны, и потому столь суров и прост был их облик. Такие элементы, как усеченно-пирамидальный контур цоколя, вертикаль кирпичных стен, украшенных полусомкнутыми колоннами — гофрами, соединенными перспективными арочками, придавали особую выразительность крупнейшим из этих зданий. В некоторых случаях кешк увенчивался куполом, возвышавшимся над плоской кровлей соседних помещений (Якке-Парсан, Кум-Басканкала). Стройные силуэты донжонов и разбросанных среди полей башен-дингов придавали сельскому пейзажу VII–VIII вв. особую специфику.
Основой экономики страны являлось ирригационное земледелие, причем в данный период отмечается определенное усовершенствование оросительных сооружений. Оно выразилось в том, что каналы делались более глубокими и узкими, а сама ирригационная система — более разветвленной. В отдельных случаях в Беркуткалинском оазисе удалось зафиксировать остатки виноградников и бахчей в виде чередования гряд и арыков, а также четырехугольные планировки полей, которые использовались под посевы злаков (Неразик, 1966, с. 93–94). Очертания полей становятся разнообразнее, что указывает на новый период в развитии системы полеводства (Толстов, 1958, с. 111). Судя по находкам в усадьбах семян и косточек растений, население оазисов выращивало просо, ячмень, пшеницу, бахчевые и некоторые огородные культуры. В садах вызревали сливы, вишни, яблоки, виноград, абрикосы, персики.
Благодаря раскопкам усадеб известен и сельскохозяйственный инвентарь VII–VIII вв. Это лопаты, кетмени, наральники (табл. 6, 13, 14, 21, 28), виноградарские ножи, серпы (табл. 6, 15–17), зернотерки, жернова.
Помимо земледелия, население оазисов занималось и скотоводством, причем известны две его формы — стойловое и отгонное. Стадо состояло из крупного и мелкого рогатого скота. Преобладал мелкий (Цалкин, 1952, с. 215). Развивались и ремесла. Изделия деревенских мастеров, видимо, в значительной мере удовлетворяли спрос местных жителей, обходившихся в основном без городского рынка. К тому же большую часть необходимых в обиходе предметов — одежду, обувь, ткани, часть посуды — сельские жители изготовляли сами. В оазисах занятия земледелием и скотоводством сочетались с домашними промыслами. Поэтому хозяйство имело натуральный характер, а жизнь была довольно замкнута. Об этом свидетельствует и небольшое количество монет, найденных в крестьянских усадьбах. Гораздо больше их обнаружено в крупных за́мках, особенно в слоях VIII в.
Различные предметы из металла, кости, дерева, кожи и глины, определяющие уровень развития культуры населения, характеризуют также и степень развития ремесел и промыслов. Обнаружены остатки ремесленных мастерских. Они концентрировались в растущих городах (таких, как Беркуткала) и близ больших поселений, например, у стен Большой Кырккызкалы. Здесь возникла даже ремесленная «пристройка», где работали гончары и кузнецы. Гончарные печи располагались возле канала, образуя небольшой квартал, хотя мастера, видимо, жили в черте крепостных стен поселения. Число печей точно не установлено, но их было не менее 10–15. Их конструкция отличалась от более ранней. Как и прежде двухъярусные, круглой формы, они теперь имели центральный опорный столб, вокруг которого шел жаропроводный канал, куда поступал горячий воздух из расположенной снаружи топки. Следует отметить, что сходные попытки усовершенствования обжигательного процесса наблюдаются и в других районах Средней Азии (например, в Мерве). Однако строители печей не смогли добиться равномерности нагревания обжигательной камеры, что наблюдается и при обжиге в печах без опорного столба.
Анализы керамики показывают, что в печах поддерживалась температура около 850–950° и создавалась окислительная среда. В больших печах обжигалась и крупная и мелкая посуда, но существовали и небольшие печи, в которых крупные сосуды не могли устанавливаться. Судя по расположению и направлению устьев топок, несколько печей обслуживались одними и теми же мастерами.
О наличии железоплавильного производства у Большой Кырккызкалы свидетельствуют скопления железистых шлаков и ожелезненного песчаника. Работавшие здесь ремесленники, видимо, использовали лимонитовые руды железистых песчаников Султануиздага, что не требовало специальных горных разработок и, несомненно, было большим удобством для мелкого производства.
В 3 км к юго-западу от крепости исследованы остатки железоплавильной мастерской, состоявшей из трех помещений и занимавшей площадь 12×13 м. В них открыты сыродутные горны, конструкция которых полностью не восстанавливается. Ясно лишь, что они были стационарными, а в дне плавильной камеры имелось углубление, куда стекало расплавленное железо, поступавшее из камеры по желобу в приемник (Неразик, 1966, с. 52–53). Лучше сохранившиеся сходные горны обнаружены в Пенджикенте, где расчищено несколько мастерских ремесленников-металлистов (Распопова, 1980, табл. 36). Установлено, что в печи поддерживалась температура не ниже 1200–1300°, вполне достаточная для восстановления железа и отделения его от пустой породы, превращавшейся в шлак.
Найденные в оазисе железные орудия труда (ножи, серпы, крючки и др.), а может быть и оружие, изготовлялись, скорее всего, в таких небольших мастерских. Этот список можно пополнить предметами из клада, открытого в одном из помещений Токкалы, памятника «кердерской» культуры в низовьях Амударьи, развивавшейся под эгидой Хорезма, причем есть основания предполагать присутствие в этой области купцов и ремесленников хорезмийцев. В числе предметов клада три топора-тесла, тесло, три кетменя и серп. Лезвия кетменей имели прямоугольную и трапециевидную форму, длина орудия 17–25 см, ширина рабочей части 11–12 см (табл. 6, 12–14). В целом же они обнаруживают большое сходство с известными орудиями труда на других территориях и вне Средней Азии в рассматриваемый и более поздние периоды. Это сходство легко объяснимо однозначностью их функций.
Из немногочисленных находок металлических предметов вооружения VII–VIII вв. упомянем крупные железные черешковые наконечники стрел двух типов: трехлопастные с длиной головки 5 см и меньше (2,5 см), сравнительно широкие (табл. 6, 1, 4, 5, 7); пирамидально-призматические, квадратные в сечении (табл. 6, 3). Если справедливо наблюдение, что для Средней Азии VII–VIII вв. в отличие от Центральной Азии и Сибири были характерны узкие граненые наконечники стрел, то тогда Хорезм примыкает именно к последней зоне, поскольку имеющиеся пока находки представляют вариант сравнительно широких наконечников стрел.
Как и в других районах Средней Азии, воины Хорезма пользовались сложносоставным луком длиной 80-100 см (Манылов, 1964, с. 61) (табл. 6, 22).
Наборные пояса, к которым подвешивались колчаны со стрелами, украшались бронзовыми бляшками, пряжками и наконечниками. Все эти предметы литые, бляшки встречаются сердцевидной формы, фигурные и др. (табл. 7, 1-12). Ременные наконечники имели вид прямоугольной пластинки, один конец которой подрезан, а второй закруглен или, чаще, заострен (табл. 7, 13, 15, 32–40). Бляшки и наконечники были преимущественно гладкими, орнаментированных немного. При сравнении с аналогичными предметами из других оседло-земледельческих районов или же с поясным набором кочевого населения можно заметить, что они отличаются своеобразием формы и орнаментации и более всего аналогий обнаруживают с находками в погребениях Джетыасаров в низовьях Сырдарьи (Левина, 1996, рис. 129, 38–44; 154, 33–35; 155, 15), на Алтае VII–VIII вв. (Гаврилова, 1965. табл. XV, 2; XIX, 1), а также с изделиями из памятников салтово-маяцкой культуры (Плетнева, 1967, рис. 45, 9 и др.). Кроме них, имеются бляшки, сходные с найденными в Пенджикенте, но они, видимо, относятся к общераспространенному в ту эпоху типу (Распопова, 1980, с. 89, рис. 63, 7, 12, 13).
Среди пряжек выделяется несколько типов: с овальной рамкой и сплошным щитком четырехугольной формы с выемкой для язычка; с четырехугольной рамкой и сплошным маленьким щитком с отверстием для язычка; сходная, но на щитке в месте крепления с рамкой имеются полукружия; щиток четырехугольный с большим вырезом, рамка овальная; щиток и рамка овальные, щиток с выемкой. Часть из них сходна с пряжками, найденными в других районах Средней Азии, например, в Пенджикенте (Распопова, 1980, с. 87, рис. 61, 34, 44), но в Хорезме, несомненно, более распространены пряжки с четырехугольной рамкой. Все пряжки литые с неподвижным в основном соединением рамки и щитка, но встречается и шарнирное (табл. 7, 16, 17, 19, 20, 23, 25, 28–31).
Из украшений отметим несколько вариантов бронзовых серег типа, весьма распространенного на территории Среднеазиатского региона и окружающих степей. Это — несомкнутое кольцо с утолщением и разрывом на противоположной ему стороне или, реже, сбоку. К утолщению крепилась подвеска, которая могла также подвешиваться на колечки. Подвески были разных форм: в виде двух шариков, колесика, надетого на кольцо, и др. Наиболее распространены серьги с утолщением и прикрепленным к нему длинным стерженьком, завершавшимся бусиной. В большинстве своем серьги цельнолитые. Все они несколько отличны от со