Шишкин, 1940, 1947, 1956, 1963). С 1965 г. раннесредневековую настенную живопись неоднократно находили на городище Афрасиаб в столице Согда Самарканде.
Для понимания согдийских росписей весьма важны также открытия произведений искусства в Тохаристане, Хорезме, Уструшане, Семиречье, о которых речь идет в других главах этого тома.
В результате полувековой работы ряда ученых появились монографические исследования и сборники по Варахше, Пенджикенту, Афрасиабу (Шишкин, 1963; ЖДП, СЖДП; Беленицкий, 1973; Belenizkij, 1980; Альбаум, 1975). В этих работах в науку введен огромный материал, даны описания памятников, обоснованы с той или иной точностью датировки, определены многие сюжеты, рассмотрены техника и стиль, поставлены вопросы об идеологии и культах. Прочитанная В.А. Лившицем надпись на росписи Афрасиаба помогла опознать в этой росписи отражение современной художнику действительности второй половины VII в. (Альбаум, 1975, с. 52–56; см. также: Belenitski, Marshak, 1981, p. 61–63). В Пенджикенте выявлены иллюстрации к сказанию о Рустаме (Belenitsky, 1963; Беленицкий, 1973, с. 47), к басням Эзопа, к индийским притчам из Панчатантры (Беленицкий, 1973, с. 49; Маршак, 1977) и к «Махабхарате» (Belenitski, Marshak, 1981, p. 28; Семенов, 1985), выделены культовые сцены с изображениями богов (Беленицкий, Маршак, 1976; Шкода, 1980). Много работ посвящено проблеме отражения в искусстве религии Согда (Беленицкий, 1954, 1959; Беленицкий, Маршак, 1976; Азарпай, 1975; Azarpay, 1975, 1976, 1976а, 1981; Duchesne-Guillemin, 1979). Все пишущие об этом признают значительную роль культов многочисленных богов. Установлены имена Наны (богини на львином троне), Вешпаркара (трехликого бога с трезубцем) и некоторых других (Дьяконова, Смирнова, 1976; Azarpay, 1975, 1976, 1981, p. 126–143; Belenitski, Marshak, 1981, p. 29, 35). Хорошо известно, что Согд был охвачен воздействием зороастризма, но дискутируется вопрос о том, насколько сильным было это воздействие (Henning, 1965; Widengren, 1965, s. 320–332; Boyce, 1982, p. 240). Влияние других догматических религий было ограниченным, хотя известно, что многие согдийцы исповедовали манихейство, буддизм и христианство. Эти религии были особенно распространены в их колониях. Никаких манихейских памятников на территории Согда пока не обнаружено. Буддизм в Согде, видимо, в какой-то момент играл известную роль, но к 630 г. он уже навсегда потерял значение в метрополии (Litvinsky, 1968, p. 41–46; Литвинский, Зеймаль, 1971, с. 114, 115, 119, 121, 123, 124). Христианство археологически засвидетельствовано в Пенджикенте (Пайкова, Маршак, 1976) и в Самарканде (Тереножкин, 1950, с. 167, рис. 2), но христианских росписей или икон там нет.
Культовая архитектура раннесредневекового Центрального Согда известна по храмам местной религии в Пенджикенте. Эти два храма были построены в V в. и многократно перестраивались до начала VII в. В Южном Согде к началу этого периода относятся наиболее поздние перестройки храма Еркургана (Исамиддинов, Сулейманов, 1977; 1984, с. 18).
В социологическом аспекте росписи Пенджикента как памятник идеологии складывающегося феодализма рассматривал А.Ю. Якубовский (Якубовский, 1954). Позднее была предпринята попытка выявить существенные черты мировоззрения согдийцев на основании росписей Пенджикента (Беленицкий, Маршак, 1976).
Изучение монументального искусства стимулировало исследование других его видов. Были опубликованы сводные издания по терракотам (Мешкерис, 1962, 1977). Новые находки лицевых оссуариев привели к возобновлению споров о значении их рельефов и к открытию на некоторых из них зороастрийских изображений (Пугаченкова, 1984; Павчинская, 1983; Лунина, Усманова, 1985; Grenet, 1984, 1986; Грене, 1987). В восточной торевтике VI–IX вв. были выделены школы, в той или иной степени связанные с Согдом (Маршак, 1971а; Даркевич, 1976).
В настоящее время еще нет обобщающей работы по искусству Согда. Б.Г. Гафуров дал краткий обзор раннесредневекового согдийского искусства с культурно-исторических позиций (Гафуров, 1972, с. 274–280). Популярный очерк написал Б.Я. Ставиский (Ставиский, 1974, с. 188–230). Отдельные главы отвели Согду в своих книгах по искусству Центральной Азии М. Буссальи и Б. Роуленд (Bussagli, 1963, p. 42–51; Rowland, 1970, s. 52–78). Их работы интересны в искусствоведческом плане, но в них нет историко-культурной проблематики. У Л.И. Ремпеля культовые, эпические, сказочные сюжеты, определенные его предшественниками, без разграничения трактуются как «эпос в живописи Средней Азии» (Ремпель, 1984). Специально живописи Согда посвящена монография американской исследовательницы Г. Азарпай (Azarpay, 1981), в которую включен большой раздел советских авторов. В этой книге, написанной в 1976 г., затронуты культовые и светские аспекты согдийской культуры.
В кратком обзоре нельзя даже перечислить многочисленные статьи, в которых идет речь о тех или иных мотивах согдийского искусства, однако надо упомянуть отчеты в серии «Археологические работы в Таджикистане» (за 1954–1961 и 1970–1982 гг.), где сообщается о всех произведениях искусства, найденных на территории этой республики, и приводится каталог выставки «Древности Таджикистана» (Душанбе, 1985).
Строительной истории пенджикентских храмов, реконструкции и интерпретации совершавшихся в них ритуалов посвящена диссертация В.Г. Шкоды (Шкода, 1986).
Изучая проблемы идеологии, необходимо учитывать данные согдийской литературы, к сожалению, по большей части переводной, обзор которой сделан В.А. Лившицем (Лившиц, 1981, с. 350–362). Нельзя забывать и о многократно прокомментированных историками скудных сведениях иноязычных, в основном китайских и арабо-персидских, авторов. Однако задача данной главы не исследовать все имеющиеся сведения, а представить в качестве исторического источника совокупность добытых археологами художественных памятников.
Хронологическая последовательность для всего периода раннего средневековья установлена главным образом на материалах Пенджикента. К V в. в этом городе относятся основание и первые перестройки двух храмов и первые наусы. Священный участок пенджикентских храмов площадью около 1,3 га располагался в центре укрепленного стеной города, занимавшего несколько более 8 га. Прямоугольный священный участок был разделен стеной, ориентированной с запада на восток, на две части, каждая из которых была отведена для одного храма (южный храм — объект I, северный храм — объект II). Ранняя история храмов еще не вполне выяснена, в частности с какого времени дворы каждого из храмов были разделены на восточный и западный; однако это членение появилось достаточно рано, уже в V в. (восточные дворы — объект X). Главные здания храмов находились в западной половине участка, а вход с улицы — на востоке. Эти здания представляли собой изолированные сооружения на прямоугольной в плане платформе (табл. 31, 2, 3).
На объекте I прослеживается ранний план главного здания. С востока на платформу вел узкий пандус. С восточной стороны на ней стояла колоннада портика, а с трех других сторон — глухие стены. Позади портика был виден четырехколонный зал с широкой дверью в западной стене, за которой находилась прямоугольная целла. Стены между залом и портиком не было. Зал и целла с севера, запада и юга были обведены обходным коридором. По сторонам от входа в целлу в торцовой стене зала располагались две арочные ниши, предназначенные, видимо, для статуй богов.
Архитектурная композиция храма, несомненно, родственна композициям храмов греко-бактрийского и кушанского времени на территории Бактрии (Ай-Ханум, Тахти-Сангин, Сурх-Котал, Дильберджин). Особенностью пенджикентских храмов является открытый в портик четырехколонный зал перед целлой. В этом проявилась характерная вообще для Согда публичность ритуала.
К V в. относится первая значительная перестройка первого храма. К южной стене были пристроены три помещения, самое восточное из которых, с окрашенными в черный цвет стенами и хранилищем для чистой золы, предназначалось для священного вечного огня. Из этого помещения выходили во двор ступени специально пристроенной к платформе лестницы; по ней поднимались с огнем в главное здание. Симметрично этой была сооружена лестница у северного края платформы.
Одно из помещений у южной стены главного здания было святилищем с нишей в торцовой стене. В нише не было стационарного изображения божества, но низ стены под ней оформлен в виде пьедестала и украшен глиняными рельефами, значение которых определил П. Бернар: два тритона, подняв руки, поддерживают драпировку, как бы свисающую с потолка нити. Найдены и фрагменты орнаментов от живописного обрамления. Около юго-западного угла платформы обнаружены пристенный алтарь-пилястр и остатки пня большого дерева.
В результате перестройки здания культы огня и воды, столь характерные для зороастризма, начали играть большую роль, не предусмотренную первоначальной композицией плана. Это не изолированный факт: к V в. относятся наиболее ранние оссуарные погребения Пенджикента. В более раннее время, в первые века н. э., в Согде известны трупоположения в курганах и грунтовых могильниках (Суджина, Зосун). Для того же периода надо упомянуть и обычай выкладывания трупов в пещере в сопровождении инвентаря (пещера Гори-Гург близ Пенджикента). Как известно, оссуарный обряд не был обязательным для зороастрийцев и практиковался не только зороастрийцами. Но в Хорезме и в Согде этот обряд определенно связан с зороастрийской средой (Рапопорт, 1971; Ставиский, 1952; Потапов, 1938; Павчинская, 1983; Grenet, 1984; Грене