– Внедрением рацпредложений занимаюсь не я, а Котков из отдела главного технолога, – насторожился Стасик.
– Я ничего не внедряю. Откуда ты взял эту информацию?
– Думаешь, помню? Такой поток материалов, а я один, зашиваюсь. Просил выделить мне секретаршу, да куда там!
Способность увиливать от любой нагрузки, не связанной с его увлечением, была так же развита в Стасике, как и страсть коллекционера. Он ни разу в былые годы не отправился в подшефный колхоз, не трудился на овощебазе и не носил красных стягов на демонстрациях. Его можно было только запугать какой-нибудь большой работой и этим вынудить на другую, более мелкую.
– Мне интересно, какой процент из предложенных тобой усовершенствований внедрен именно на нашем предприятии? – спросил Володя. – Есть идея послушать тебя именно по этому поводу. Потому как последний раз ты надоел нам с нервущимися чулками и унитазами с автоматическим сливом.
Стасик соображал быстро.
– Я найду тебя до окончания рабочего дня, – пообещал он.
Автором новых дросселей оказался не Иванов, а некто П. С. Канарейкин. Володя и сам не знал, зачем ему понадобилось выяснять это.
Вечером он пришел в свой дом, и сердце болезненно заныло при виде знакомых стен.
Даже его тапочки стояли на прежнем месте под вешалкой. Но он прошагал к детям в туфлях. Перемены в облике жены ощутил, как вспышку яркого света, когда не, успеваешь рассмотреть источник, ослепивший тебя. Поэтому, спроси его конкретно, что изменилось в ней, он не смог бы ответить.
– Как тебе мама? – спросила Настя.
– Что мама? – сказал Володя глухо. – Давай свои примеры.
– Ну ты даешь, отец. Она же противогаз сняла.
– Какой еще противогаз? – не понял Володя.
– Из анекдота. Эх ты… – Дочь обреченно махнула рукой.
Лена готовила ужин на кухне и мучилась вопросом: рассказывать ли Володе о Петином хулиганстве в школе и о том, какое продолжение все, это получило дома.
Когда Лена порола сына, вернее, бегала с ремнем и воплями за ним по квартире, он вдруг начал выкрикивать информацию о Насте, которая заставила переключиться с его проблем на более серьезные. Это был излюбленный прием Петеньки: как только ему грозила расправа, он тут же выбалтывал секреты сестры, которые добывал подслушиванием и подглядыванием.
– А Настьку голой фотографируют! – кричал он. – Ванька Лобов фотографирует! Я знаю, где фотки лежат. Она их под матрасом прячет!
Насчет «голой» Петя преувеличил, но снимки действительно привели Лену в ужас. Ее красавица дочь фигурировала на них с оголенными плечами, и дальше книзу открывалась грудь почти до кульминационных участков. Эти самые участки были прикрыты какой-то шелковой тканью. На других фотографиях Настя стояла спиной, слегка развернув лицо к зрителям, и тут объектив захватывал ее спину гораздо ниже той линии, где должна была находиться полоска лифчика.
В первые минуты, как и в школе после сообщения Марии Гавриловны, Лену сковало оцепенение. Мысли, одна хуже другой, хороводом кружились в голове, а тело одеревенело. Но к приходу дочери наступила вторая фаза – активного воспитания.
– Как ты могла? – кричала Лена на дочь. – Ни капли стыда! В шестнадцать лет таскаешься голой перед парнями. Я думала, ты порядочная девушка, а ты развратница. Может, на панель пойдешь?
– Замолчи! – топала ногами Настя. – Ты ничего не понимаешь! Кто тебе позволил рыскать в моих вещах? Шпионишь?
– Нету у тебя своих вещей! Это все мое, на мои деньги куплено. У тебя только дурь одна своя. Ни капли гордости! Я в твои годы стеснялась туфли на каблуках надеть, а ты голая выплясываешь!
– Ну да, видела я твои платья! То, в котором ты к тете Алле ходила, очень скромное. И ни перед кем я голая не выплясываю. Что ты, обзываешься? Хоть бы что-нибудь понимала в искусстве!
– В искусстве? Эта мерзость, по-твоему, искусство?
Лена рвала снимки на клочки и швыряла ими в дочь.
Потом они обе рыдали – Лена на кухне, а Настя в своей комнате.
Лене казалось, что мир сорвался с места и катится в пропасть. Муж бросил, себя изуродовала, Петя срамные книги читает, Настя нагишом позирует. Да за такие удары судьбы какое может быть вознаграждение? Миллион в лотерею выиграет? Не нужен ей миллион! Заберите его себе! А ей верните прежнюю семью!
Настя тоже лила слезы в обиде на мир. Никто ее не понимает, не любит, не ценит. Многие девчонки уже по-настоящему целуются, а она что, убогая? Косухи не будет, опять гулять в старом свитере идти! За последний месяц ни одной новой фенечки не купила!
Петя курсировал от мамы к сестре, как мог успокаивал, то есть говорил одинаковый текст: «Ты, того... хватит, воще!» Но они не слушали, рыдали, точно им по всем предметам в конце четверти двойки выставили. Тогда Петя изменил тактику. Прибежал к сестре и выкрикнул:
– Там мама себе горло ножом режет!
Рванул на кухню и завопил:
– Настя вешается!
Плакальщицы ринулись навстречу друг другу и столкнулись в гостиной. В один голос завопили:
– Ну, Петька!
Потом они еще немного похлюпали, уже обнявшись.
– Ты пойми, – говорила Лена, – каково мне было увидеть тебя обнаженной.
– Мамочка, у меня все было одето или прикрыто.
– Неужели ты с ним, с этим Ваней, уже… Как подумаю, мне просто нехорошо.
– Клянусь тебе, папой клянусь, что нет. У нас с ним исключительно деловые отношения.
Он собирается поступать на фотожурналистику. Я ему нравлюсь как модель, чисто профессиональный интерес.
– Ой, не верится мне, что «чисто».
– Мама, я, наверное, такая же отсталая, как ты. Не могу на это решиться без сумасшедшей любви. Как только у меня случится такая любовь, как у вас с папой, я тебе обязательно скажу. Ты не волнуйся за меня,.
– Ну да, как у нас с папой, – всхлипнула Лена. – Хоть бы один поезд в метро неудобно остановился, хоть бы один чулок за две недели порвался! Полный город луж, а меня никто не обливает, ни один документ не потерялся и ни одной тарелки не разбилось. За что судьба ко мне изменилась?
– Мамочка, все будет хорошо. Ну куда наш папа денется? Конечно же он вернется. С Петькой тоже все в порядке – переходный возраст: А у меня вообще все замечательно, вот только двойку по химии исправить.
Лена решила не посвящать Володю в эти события. Тем более, что за ужином, на который его уговорили остаться дети, он разговаривал только с ними. Правда, в какой-то момент перед чаем Петя и Настя вышмыгнули из кухни и родители остались одни.
После нескольких минут тягостного молчания Володя вдруг спросил:
– Скажи, может быть так, что два человека сделали одинаковые изобретения?
– Наверное, может. – Лена удивилась вопросу. – Я, правда, с таким никогда не сталкивалась. Но теоретически, если несколько человек трудятся над одной проблемой, они ведь могут прийти к одинаковому решению.
– Да, – кивнул Володя, – как в науке. Закон Бойля – Мариотта. Я, пожалуй, пойду.
Подслушивающие за дверьми дети тут же втиснулись в кухню.
– Папа, посиди с нами, – захныкали они, – давай попьем чай вместе, мы так давно тебя не видели.
Лена вышла, чтобы не мешать им.
УКРАДЕННЫЕ ПАТЕНТЫ
Зоя Михайловна собиралась лечь на операцию. Когда она сообщила об этом, Лена испугалась:
– Какой диагноз?
– Верхнее веко, – усмехнулась Зоя Михайловна, – операция косметическая – подтянуть кожу на верхнем веке. Меня не будет две недели.
Теперь Лене приходилось выходить на работу и в свои приемные дни, и в дни Зои Михайловны.
В последнее время она пристрастилась к чтению женских переводных романов, которые покупала в подземных переходах. Жестокие мелодрамы, разбитые женские сердца, торжество справедливости и счастливые финалы – это немного отвлекало ее от собственных проблем. Прежде большую часть рабочего времени она вязала на спицах, штопала носки или выполняла другую полезную для дома работу. Теперь – читала.
Своего начальника, Булкина, Лена видела редко. Метод его руководства можно было бы сравнить с какой-нибудь падучей болезнью. С ним изредка, не чаще раза в квартал, случались приступы буйного начальственного рвения.
Тогда он устраивал Лене и Зое Михайловне разносы – это в острой форме, а при легком течении припадка читал морали, час-полтора.
Игорь Евгеньевич прекрасно понимал, что обе его сотрудницы – добросовестные, исполнительные и аккуратные. Они вполне могли бы обойтись и обходились без его существования, но, как честный человек, он обязан был отрабатывать зарплату и делал это вышеописанным способом.
Очередной всплеск руководящего зуда пришелся как раз на одинокое Ленине пребывание на работе.
Лена не услышала, как Игорь Евгеньевич вошел в комнату. В романе, который читала, герои как раз слились в страстном поцелуе и не подозревали о злодее, который маячил на пороге. Поэтому, когда Булкин завопил, Лена вскрикнула от страха очень громко – за себя и за героев.
– Чем вы занимаетесь в служебное время?
Лена встала и застыла по стойке «смирно».
Они с Зоей Михайловной давно усвоили, что при общении с начальством следует пребывать в образе болванчика: молча есть его глазами и изображать трогательное раскаяние. Каждое слово оправдания, объяснения служило множителем в геометрической прогрессии его сановного гнева.
– Совершенно распустились! – бушевал Булкин – Работа стоит, а они читают бульварные романы. – Он потрясал схваченными с Лениного стола книжками в мягких обложках. Она молчала. – Я, как идиот, сижу и жду, когда мне принесут документы, а они и в ус не дуют. Позвольте вас спросить, сударыня, готова папка с делами Канарейкина? Мне двадцать раз надо повторять, что мы выдвигаем его на премию по науке и технике?
Лена была уверена, что прежде Игорь Евгеньевич и словом не обмолвился об этой премии. В противном случае Зоя Михайловна обязательно подготовила бы документы, Канарейкин был одним из самых плодовитых ее авторов.
– Документы почти готовы, – рискнула сказать Лена, – если можно, я их представлю вам завтра утром.