у виду о цели приезда гостей.
Сейчас они все были озадачены — на таких красивых машинах в детдом давно никто не приезжал. Тем более летом, когда большинство воспитанников разбирали по домам, а здесь оставались либо круглые сироты, либо те, у кого мать и отца лишили родительских прав. Два верхних этажа в это время обычно пустовало, а всех воспитанников делили на две группы — старшую и младшую. Девочки спали в левом крыле, а мальчики в правом.
В каждой группе оставалось по два воспитателя; в младшей Нина Васильевна, по прозвищу Нинель, и Елена Николаевна, по прозвищу Стрекоза. Хотя так их звали за глаза только в старших группах, а в младших их звали мамочками. Нину Васильевну мамой большой, а Елену Николаевну мамой маленькой. Их обоих любили, хоть они отличались друг от друга не только ростом, цветом волос, но и характером. А объединяло их одно — они могли часами петь вместе. Но чаще им приходилось этим заниматься по отдельности, убаюкивая своих воспитанников перед сном. Именно у них Сашка и научился петь.
А старшей группе не повезло. У девочек руководила Маргарита Викторовна, прозванная Кровавой Мэри за ее пристрастие пользоваться губной помадой и лаком для ногтей густого темно-красного цвета. В младших группах ее просто боялись и рассказывали про нее всякие страшные истории, а в старших у нее редкий день не проходил без конфликта с девочками.
Со старшими ребятами занимался в основном Терентий Федорович, по прозвищу Шерхебель. Он его получил на занятиях по трудовому воспитанию, когда так назвал напильник с крупными насечками. Встречи с ним больше всего и боялся Сашка. Он и сбежал из интерната только потому, что сломал сверлильный станок.
Провожаемый восхищенными взглядами девчонок, Сашка вместе с Петровичем гордо прошествовал в кабинет директора. Яков Назарыч — толстенький невысокий человек с добродушной улыбкой и живыми глазками, выскочил из-за стола к ним навстречу.
— Прокофьев! Попался! — взмахнул он полными ручками. — Я же говорил, что сколько веревочка ни вейся… что он натворил, гражданин… не знаю, как вас звать-величать.
— Василий Петрович, — солидным голосом заговорил Петрович. — Вы только не напрягайтесь, ради Бога. Он решил к вам вернуться сам, а я его доставил на место. Правда, кое-какие вопросы мне бы хотелось обсудить с вами наедине.
— Прокофьев! Свободен, — строго сказал директор. — Иди в старшую группу.
Сашка огорченно вздохнул и вышел из кабинета. Ему больше нравилось возиться с малышами, быть у них кем-то вроде вожака, чем находиться на побегушках у старших ребят.
Малыши его тоже любили. Особенно старался всегда быть рядом с Сашкой восьмилетний Стасик. Его даже называли ординарцем. Он и сейчас первым бросился к Сашке.
— У тебя папка нашелся или тебя усыновляют? Это его машина внизу стоит? — засыпал он Сашку вопросами.
Остальные малыши молча стояли рядом, обступив их плотным кольцом, а около стены собрались девчонки.
— Он хочет меня усыновить, — небрежно сказал Сашка, — да я еще пока не решил.
Подойдя к окну, он помахал рукой ребятам, стоящим около машины, и они весело замахали ему в ответ.
— А это твоя сестра? — ревниво спросили девчонки, во все глаза разглядывая Алису.
— Нет, так, знакомая, — ответил Сашка. — А вот тот, что повыше, — мой брат.
— Везет же, — пронесся по толпе малышей завистливый вздох; почти каждый из них мечтал о старшем брате, не говоря уже о папе или о маме, и каждый верил, что у него семья найдется или, в крайнем случае, обязательно возьмут к себе хорошие люди.
— Прокофьев, Саша, нашелся! Надолго ли? — раздался рядом звонкий голосок Елены Николаевны.
— Мамочка, мамочка, — бросились к ней со всех сторон малыши.
— Месяц, наверное, продержусь, — нехотя сказал Сашка. — Только меня в старшую группу определили.
— Еленочка Николаевна, — обхватил ее правую ногу Стасик, — пусть он в нашей группе останется. Ну, пожалуйста.
— Ну, пожалуйста, — хором повторили малыши, которые до сих пор помнили все истории, рассказанные им Сашкой на ночь.
— Ну что с вами сделаешь, — заулыбалась Елена Николаевна, — придется идти к Якову Назарычу. Но при одном условии, если ты мне будешь помогать приглядывать за ребятами.
— Согласен, — сказал Сашка, не раздумывая.
— Ур-ра, — бросились обнимать его малыши.
Елена Николаевна постучалась и осторожно вошла в кабинет директора. Все замолчали. По интернату из года в год ходила одна и та же история-страшилка о том, что напротив директорского стола есть люк в полу, который открывается нажатием кнопки, и что самых непослушных воспитанников директор отправляет через люк в подвал, где стоит огромная мясорубка и там же пекутся пирожки. Всегда находились очевидцы, утверждавшие, что лично знали мальчика или девочку, которые в пирожке с ливером находили ноготь своего пропавшего товарища. По-настоящему, конечно, никто не верил в эти истории, но все равно самым страшным наказанием оставался вызов в кабинет директора, а вечерами у всех сладко замирало сердце от ужаса, когда рядом кто-то сдавленным голосом пересказывал очередные подробности ночных кошмаров.
Елена Николаевна вышла из кабинета вместе с Василием Петровичем.
— Остаешься с нами, — взъерошила она Сашке волосы.
— Ур-ра! — закричали малыши, прыгая от восторга, а Василий Петрович протянул ему широкую ладонь.
— Держи пять! Недели две тебе придется здесь отсидеться, а потом я тебя заберу. Прощаться с ребятами будешь?
— Нет, — твердо сказал Сашка, — все равно они завтра приедут.
— Ну, тогда до скорого.
И Петрович направился к выходу.
Сашка проводил его взглядом, но уже через минуту забыл обо всем на свете, окруженный толпой восхищенных слушателей. А рассказать ему было что. До обеда он успел повторить историю своих приключений не меньшее пяти раз, причем с каждым последующим рассказом он вспоминал все новые и новые захватывающие подробности схваток с бандитами. И, конечно, во всех перипетиях борьбы он играл самую заметную роль.
В столовую он шел вместе со своими почитателями, охотно купаясь в неожиданно пролившихся на него потоках славы. Ребята из старшей группы обедали за соседними столами. Сашка заметил, что несколько мест оставалось незанятыми. Он повернулся к Стасику, но в этот момент все стихли. В столовую вошли опоздавшие ребята. У них были бледные и слегка помятые лица, как будто они только что выбрались из постели, и они прошли к своему столу, ни на кого не обращая внимания. Сашке это показалось странным, а Стасик, увидев его недоумевающий взгляд, прошептал ему в самое ухо:
— На них по ночам черти воду возят.
— Какие еще черти?
— Самые настоящие, с рогами и копытами.
— А ты откуда знаешь? — иронически улыбаясь, спросил Сашка.
— Это все знают, — сделал большие глаза Стасик. — Я тебе вечером все расскажу.
Глава II
Ближе к вечеру они встретились в потайном месте, о котором знали немногие избранные и уборщица тетя Даша. Она там иногда протирала пыль. Это место было в самом конце коридора, около окна, за шкафами. Два старых шкафа стояли у самого окна, вплотную, и у одного из них не было стенок. Поэтому можно было залезть на подоконник и по нему пробраться в шкаф. Единственным недостатком этого места было то, что все разговоры легко прослушивались снаружи, поэтому Стасик рассказывал почти шепотом.
— Они приходят такими на обед уже больше месяца, почти сразу после того как закончились школьные занятия. Никому ничего не говорят, но по ночам их кровати пустые. Почти всегда. Нам рассказывали. Мы их пробовали выследить, но это бесполезно. Сережка Коновалов себе чуть пол-языка не откусил, когда за ними крался. К нему сзади подобрался кто-то весь черный, лохматый и давай щекотать. Сережка побежал, закричал и споткнулся. Ему в больнице язык пришивали. Девчонки потом видели по ночам на лестнице красные рты и красные ногти, черную перчатку.
— И ты веришь в такие сказки? — насмешливо спросил Сашка.
Стасик замолчал, насупившись. Сашка, поняв, что перегнул палку, решил действовать по-другому.
— Спорим, я вам всем докажу, что никаких чертей в интернате нет?
Стасик недоверчиво смотрел на него, не зная, что ответить, а Сашка стал деловито загибать пальцы.
— Нужна нитка, полтора метра — раз, карандаш новый — два, кусок мела — три. Достанешь?
— Карандаш у меня есть, почти новый, один раз только починенный, нитку у Еленочки отмотаю, а мел сейчас разве где найдешь?
— Ладно, мел я беру на себя.
Сашка задумчиво отковырнул из-под окна кусок штукатурки и задумчиво растер его между пальцами.
— Годится. Когда стемнеет, выйдешь, как будто в сортир, а сам приходи в общую комнату, я тебя там буду ждать, понял?
Стасик согласно кивнул головой, но было заметно, как он изо всех сил пытается скрыть охвативший его страх.
— Не трусь, — ободряюще похлопал его по плечу Сашка. — Прорвемся.
От такой перспективы у Стасика едва слезы не брызнули из глаз, но, к счастью, Сашка уже полез на подоконник и ничего не заметил.
— Выйдешь через пять минут, — строго сказал он Стасику напоследок. — Для конспирации. И никому ни слова!
Елена Николаевна попросила Сашку уложить малышей спать, а сама вместе с Ниной Васильевной весело болтала в комнате отдыха воспитателей.
Пришлось до одиннадцати часов рассказывать ребятам сказки, а когда наконец со всех сторон стало доноситься сонное сопение, он осторожно выскользнул за дверь.
Пробравшись по коридору мимо комнаты воспитателей, он оказался в общей комнате, которая располагалась напротив лестничной клетки. Стеклянная дверь на ночь всегда запиралась. Так было и на этот раз. Сашка осторожно вытянул два гвоздика, державшие самое нижнее стекло, и отставил его в сторону, за деревянную кадку с огромным тропическим растением, и прислушался.
Стасика еще не было. Девчонки тоже не спали. Кто-то приглушенным голосом рассказывал очередную мрачную историю. Сашка подкрался поближе к их палате и услышал самый конец: