— Но она взяла деньги?
— Да, — и еще большую часть денег моего тестя, подумал Николай. — Осталось несколько монет. Мой тесть велел мне вернуть их тебе.
— Он очень добр, — ответила Ромеа, — что ввязался во все эти хлопоты из-за рабыни.
— Конечно, формально, ты сейчас принадлежишь ему. Его имя стоит на этой бумаге.
Ромеа остановилась.
— Значит, я не свободна? — в отчаянии спросила она, после чего села на грубую булыжную мостовую и закрыла руками израненное лицо.
— Прошу тебя. — Николай сел рядом и взял девочку за руку. — Не плачь. Я не это хотел сказать. Ты свободна. Господин Исаак велел мне приготовить твою вольную: она у меня дома.
Ромеа подняла заплаканное лицо.
— Это правда?
— Да. И не забудь всегда держать бумагу при себе, поскольку это единственное доказательство того, что ты теперь свободный человек. Если ты ее потеряешь, тебе придется вернуться в Жирону и получить от меня другую. Понимаешь?
— Да, господин, — прошептала Ромеа.
— А теперь идем с нами. Моя жена найдет тебе какую-нибудь одежду и перевяжет раны. Она — искусная целитетельница.
Глава шестнадцатая
— А теперь я должен вернуться к хозяину, — сказал Юсуф по-арабски, когда они дошли до дома Маллолей. — Поверь мне, Зейнаб, сестренка, дочь моего хозяина прекрасно исцеляет раны. Ее муж сказал правду. И она очень добрая, как отец.
Николай перешел улицу, чтобы переброситься парой слов с любопытным соседом, и дети остались одни.
— Спасибо, Юсуф, что сделал меня хозяйкой моей судьбы, — серьезным голосом произнесла Зейнаб. — Не знаю, почему ты и твой хозяин согласились мне помочь, за исключением того что у меня хватило смелости попросить. Вы спасли мне жизнь.
— Когда я впервые тебя увидел, то подумал о своей сестре и о том, что отдал бы все человеку, который бы ее спас, если бы она попала в рабство.
— Она в Гранаде?
— Да. И она очень похожа на тебя, Зейнаб. Моя маленькая сестренка.
— Твоя сестра не может быть такой, как я, Юсуф.
— Почему? Она лишь немного выше тебя. Когда я последний раз ее видел, она была почти одного со мной роста. Я старше ее всего на год. Думаю, теперь ты сможешь вернуться к своей семье…
— Юсуф! — воскликнула Зейнаб. — Ты ничего не знаешь про таких девочек, как я. По твоим словам видно, из какой ты семьи. Я не похожа на твою сестру. Мой отец не был ни богатым, ни ученым, ни могущественным, но даже если и так, никто об этом не знал. Он мог бы быть пастухом, моряком или походить на твоего отца. Неужели ты не понимаешь?
Юсуф растерянно смотрел на нее.
— Моя мать не знала, кто он. У меня нет семьи.
— Но я встречал много уличных женщин, Зейнаб, и ты на них вовсе не похожа.
— Моя мать не была рождена для позора. Но она жила в приграничной деревне, и ее семью убили при набеге. Мою мать продали. Такое случалось со многими девушками. Когда я родилась, она выкрала меня и отдала в семью порядочных людей. То есть, — рассудительно добавила Зейнаб, — относительно порядочных. В меру честных и уважаемых. Она посылала им все деньги, что могла собрать, на мое содержание, и они вырастили меня. Сводный брат научил меня играть на флейте, а танцевать я научилась сама. Но, наверное, мама умерла, потому что деньги перестали поступать. Я долго еще жила у этих людей, но потом настали тяжелые времена, и они сказали, что не могут кормить лишний рот, и продали меня.
— Как же они могли? — сочувственно спросил Юсуф, прекрасно зная, как легко это делается.
Зейнаб пожала плечами и поморщилась от боли.
— Моему первому хозяину нужна была девочка, чтобы помогать на кухне, и это было не слишком плохо, но я стала старше, и моя хозяйка начала ревновать и продала меня Санчо, который, в свою очередь, продал меня Мариете.
— Довольно, Юсуф, — перебил Николай. — Пусть Зейнаб войдет в дом и отдохнет. Она побледнела от боли.
За обедом в доме торговца шерстью Понса Мане царило тягостное настроение. Его прекрасная и обычно кроткая жена, с большим трудом справляясь с горем, подавала на стол самые аппетитные блюда — приправленное специями копченое мясо с оливками, осенними фруктами и маринованными овощами, баранью ногу и тушеного зайца, но каждое из этих блюд убирали со стола почти нетронутым. Старший сын Мане, Хайме и его жена Франческа были не менее печальны, чем родители.
— Тяжело, когда нет сил оплакивать любимого брата, потому что твоя душа полна страха, — заметил Хайме, отодвигая тарелку.
— Страха? — переспросил отец, глядя на пепельное лицо жены, которая наконец перестала притворяться, будто наслаждается едой.
— Хайме, прошу, не говори об этом! Пожалуйста! — воскликнула Франческа.
— Да, — повторил он, ласково кивнув жене, — страха. Сегодня утром я видел на южном крыльце собора Ромеу, столяра, и он спросил, верны ли слухи, которые ходят о нас. И я уже не в первый раз слышу об этом.
— Что еще за слухи? — резко спросила мать.
— Что я умру следующим, как Лоренс. И что все мы, папа, на грани разорения. Он предложил нам помочь. Что происходит? Если это правда, ты не должен держать меня в неведении.
— Это бред, — с горечью ответил Понс, — который могут нести только городские бездельники.
— Думаю, я не уступаю другим в смелости, — продолжал Хайме, его лицо было исхудавшим и бледным. — Но нелегко смириться с тем, что придется умереть таким молодым и так страшно, как мой бедный брат. Оставить родителей в нужде, а Франческу одну с ребенком, которого никогда не увижу.
— Бедность — ничто, — подхватил разговор Понс, чтобы избежать серьезной темы. — Когда я был мальчиком, наша кладовка почти всегда была пуста, хотя отец много работал, но времена были суровые, и я боюсь, ему не хватало деловой смекалки. Голод можно вынести. Потом мой брат попытался разбогатеть, но у него не хватало терпения для тяжелой работы и предусмотрительных вложений. Только когда я женился…
— Твой брат, — произнесла Хоана Мане, прерывая рассказ мужа, — был ленивым и бесчестным человеком, который думал, что сможет разбогатеть, обманывая покупателей и поставщиков. — Хоана была младшей дочерью честного и преуспевающего торговца рыбой. Скромное приданое, которое она принесла мужу, — бережливость и деловая смекалка, унаследованные от отца, — были одной из причин их теперешнего процветания.
— Возможно, это правда, любимая, — печально произнес Понс, — но он умер молодым.
— Как он умер? — дрожащим от страха голосом спросила Франческа.
— От лихорадки. После того как покинул королевство. Говорят, это была жестокая смерть. Очень жестокая. Он заплатил за свои ошибки.
— Это нам пришлось платить за его ошибки, — возразила Хоана. — А также его несчастной вдове и детям, которых он бросил, когда его преследовали представители закона. Он разрушил все дела, оставил семью без гроша, как тебе прекрасно известно, муж. Что бы ни случилось завтра, Господь и святые были милостивы к нам, Хайме. Твоему отцу удалось выплатить долги дяди, вернуть его покупателей и превратись захудалое дело в процветающее. Я каждый день молюсь, чтобы этот злодей, который хочет нас погубить, погиб сам и вечно горел в аду, — с горечью добавила она.
— Хоана! — воскликнул муж. — Ты не должна…
— Я должна выговориться, иначе захлебнусь от ярости. Хайме, я потеряла сына, который был мне так же дорог, как ты или твой отец. Не понимаю, как в мире, где погибло столько хороших людей, такой человек может жить и процветать.
— Мы не знаем, процветает ли он, мама, — заметил Хайме. — Возможно, он просто слабый человек, а его угрозы пусты.
— Он угрожал Лоренсу смертью. Это была пустая угроза?
— Если папа расскажет нам, что же все-таки происходит, мы поможем ему бороться, — беспомощно произнес Хайме.
— Любимая, может, вам с Франческой лучше уйти, — предложил Понс, — а мы с Хайме поговорим.
— Нет, — ответила Хоана, — на кону наши жизни и жизни наших мужей. Мы останемся, верно, Франческа?
У Франчески был такой вид, словно она готова была бежать прямо сейчас, но она кивнула, и ее глаза наполнились страхом.
В этот момент в комнату вошла служанка.
— Простите, госпожа, — шепнула она, — но кто-то принес письмо для господина.
— Спасибо, Клара, — спокойно ответила Хоана. — Отдай письмо и подожди, возможно, понадобится ответ.
— Да, госпожа, — испуганно ответила девушка. Все слуги в доме слышали об угрозе, нависшей над головой их хозяина, и ожидали беды в любую минуту.
Понс сломал печать и прочел письмо, затем сложил его и передал сыну.
— Кто его принес, Клара?
— Нищий, господин. Он зашел через дверь кухни. Кухарка велела ему подождать, пока вы не прочтете письмо.
— Хорошо. Скажи кухарке, чтобы она отвела его на кухню и накормила. Там должно быть много еды. Мы почти не притронулись к превосходному обеду, который она приготовила. А теперь иди.
Как только служанка вышла, Хоана попросила:
— Прочти мне письмо.
Хайме взглянул на отца, и тот кивнул.
— Конечно, мама. «Достопочтенный…
— Только письмо, — нетерпеливо перебила мать.
— Да, мама. «До Дня Всех Святых еще есть время. Если вы и ваша семья хотите жить, заклинания необходимо произнести сегодня вечером. За час до повечерия принесите тысячу золотых мараведи в дом Мариеты в Сан-Фелью. Подойдите к двери со стороны реки. Она будет открыта. Если вы кому-нибудь об этом обмолвитесь, то сильно пожалеете». Не подписано.
Отец и сын уставились друга на друга, не говоря ни слова. Франческа откинулась на спинку стула и вытирала платком слезы, стараясь, чтобы никто не заметил. Хоана оглядела сидевших за столом:
— У нас в сундуке есть тысяча золотых мараведи?
— Это большая сумма, — заметил сын.
— Знаю. Так есть в сундуке тысяча мараведи?
— Нет, — ответил Понс. — За последние три недели прибыли три партии высококачественной английской шерсти, и мы также купили всю шерсть, имеющуюся на местном рынке. Денег нет. Конечно, у нас осталось достаточно, чтобы прожить, пока не будет продана шерсть, но тысячи золотых мараведи у нас нет.