– Ничего, – согласился Наполеонов.
– А этот парень, с которым Алла встречалась, он сожалеет?
– Не думаю, – вздохнул Наполеонов.
– Как это?
– Эгоист он махровый, не знаю, почему ваша Алла не разглядела этого сразу.
– А вы уверены, что он не мог…
– У него есть девушка пообеспеченнее Аллы, и потом, весь день он был на глазах двух свидетелей.
– Понятно, – уныло произнес Вадим.
– Я звонил в больницу, ваша несостоявшаяся теща все еще в тяжелом состоянии.
– Я знаю, – вздохнул Кустодеев, – я ходил к ней, но при виде меня она так зарыдала, что ей стало хуже, и врач попросил меня не приходить.
Наполеонов понимающе кивнул.
– Я уже всю голову сломал, думая о том, кто осмелился убить Аллу.
– И никаких идей?
– Никаких. У Аллы не было врагов. У меня, собственно, тоже.
– Скажите, Вадим, вы не знаете, почему рядом с вашей невестой лежала алая роза?
– Выронила, наверное, когда падала.
– А что, у Аллы была такая роза в руках?
– Вообще-то нет, – задумчиво произнес Кустодеев, – но может, кто-то подарил ей ее.
– Мне не хотелось бы устраивать переполох среди ваших родственников и знакомых, не можете ли вы сами попытаться узнать, кто ей подарил эту розу и зачем? Все-таки невесте полагается белая роза…
– Хорошо, – кивнул Вадим, – я постараюсь разузнать и позвоню вам.
Спустя два дня Кустодеев позвонил следователю и заявил, что опросил всех, кто был на свадьбе, и никто ни одной минуты не видел Аллу с алой розой в руках. Настя уверенно заявила, что, когда Алла пошла в дамскую комнату, в ее руках не было никаких цветов.
Вечером Наполеонов сокрушенно пожаловался Мирославе, что впал в маразм.
– И какие признаки? – спросила она.
– Мне не дает покоя алая роза, найденная рядом с телом.
– На свадьбе бывает много цветов.
– Да, но никто не видел Полетову с алой розой в руках.
– Бывает, что и более существенные детали ускользают из поля зрения свидетелей.
– Бывает, – согласился он.
– Шура, а может, это не маразм, а интуиция?
– То есть?
– Возможно, алая роза – это знак, который оставил убийца.
– Что она может означать?
– Вообще-то алая роза обозначает любовь…
– Страстную любовь и восхищение, – заметил Морис, – ее называют «персидским вестником любви».
– Почему персидским?
Морис пожал плечами:
– Так называют ее на языке цветов.
– А у Николая Гумилева есть стихотворение «Две розы», и там так:
Перед воротами Эдема
Две розы пышно расцвели,
Но роза – страстности эмблема,
А страстность – детище земли.
– И что?
– Обрати внимание на слово «земли».
– Ты хочешь сказать, что ее кто-то приговорил заранее?
– Откуда же мне знать?
– Час от часу не легче! Мы опять возвращаемся к тому, что убийство Полетовой совершил отвергнутый жених или любовник. Но у обоих алиби!
– Может, был еще кто-то?
– Вряд ли. Об этом точно знала бы ее близкая подруга.
– Всякое бывает. Вспомнила, в романсе двадцатых годов прошлого века есть слова: «Другая же алая, алая, Была как мечта небывалая».
– Ты решила свести меня с ума?! – воскликнул Наполеонов.
– Нет, просто, может быть, у Аллы был какой-то поклонник, который тайно мечтал о ней, надеялся со временем получить взаимность, а свадьба поставила точку на его надеждах. Поняв, что его «небывалой мечте» не сбыться, он решается на убийство.
– Выходит, мне искать психа?
– Не знаю, Шура. Ты хотел версии.
– А получил совещание в палате номер 6.
Расстроенный Наполеонов заявил, что он немедленно отправляется домой, чтобы под присмотром мамы обрести душевное равновесие и восстановить силы для дальнейшей работы над делом.
Волгина не стала его удерживать, сказала только, что на воскресенье они приглашены в гости к тете Виктории. Шура пообещал не забыть.
До воскресенья не произошло ничего необычного – ни хорошего, ни плохого. Наполеонов благополучно проводил вечера дома.
Его мама Софья Марковна Наполеонова была рада, что сын хоть ненадолго оказался под ее крылышком. Чаще всего он пропадал либо на работе, либо у подруги детства Мирославы Волгиной.
Она привыкла к ранней самостоятельности сына и вела свою собственную довольно насыщенную жизнь. Когда-то Софья Марковна Наполеонова была известной пианисткой. Она объездила почти весь мир с концертами. Потом перешла на преподавательскую работу. Теперь время от времени она давала уроки музыки талантливым девочкам и мальчикам и консультировала на дому студентов и молодых исполнителей.
Шурочка был у нее поздним ребенком. Сначала Софья думала только о музыке и не обращала внимания на кавалеров. Замуж она не торопилась. Ей было за тридцать, когда ее сердце забилось слишком часто при виде молодого и очень серьезного мужчины. Он был одержим наукой так же, как она музыкой. Но то ли рыжие волосы Софьи разожгли пожар в его сердце, то ли обольстили по-лисьи удлиненные желто-коричневые глаза.
Это осталось тайной, однако Роман Наполеонов ходил за Софьей по пятам, посещал все ее концерты и очень скоро сделал предложение. Софья Марковна недолго раздумывала. Через год после свадьбы, к великой радости обоих, родился сын.
Увы, семейное счастье длилось недолго… Молодой ученый погиб в авиакатастрофе.
Замуж Софья Марковна больше не пошла. Всю нерастраченную любовь она перенесла на сына. Конечно, она надеялась, что Шурочка станет великим музыкантом… или в крайнем случае займется наукой. Но увы! Шурочка выбрал юридический и стал следователем. Первое время Софья Марковна безумно страдала от его выбора, но виду не показывала. А потом ничего, привыкла и смирилась с нелегкой профессией единственного сына.
Старинные подруги Софьи Марковны порой сочувственно вздыхали:
– Софи, зачем ты позволила мальчику выбрать такую опасную профессию?..
Но Софья Марковна всегда отвечала:
– Во-первых, Шурочка уже давно не мальчик, а взрослый мужчина, а во-вторых, – горько напоминала она, – наука не представляется опасной профессией, однако мой супруг…
– Да, да, Софочка, ты права, – торопились согласиться подруги.
Больше ее волновало другое… Софье Марковне очень хотелось, чтобы Шура не тянул с женитьбой и как можно скорее подарил ей внуков. Но увы…
Она пробовала знакомить его со своими ученицами. Сын был галантным кавалером. Особенно охотно он соглашался проводить девушку домой, но едва за ней закрывалась дверь, он облегченно переводил дыхание и тут же забывал о ее существовании.
Приехавший утром в воскресенье Шура заявил, что, оказывается, у Полетовой был тайный поклонник и у него нет алиби.
– Кто же это? – спросила Мирослава.
– Ее сосед.
– Сосед?
– Да. Он жил в квартире напротив той, которую снимала Алла.
– С чего ты решил, что этот парень ее тайный поклонник?
– Когда мы опрашивали соседей, об этом поведала одна из соседок. Она утверждала, что Алик не сводил с Аллы глаз, постоянно старался оказать ей услугу.
– Какую именно?
– Ну, сумку поднять на этаж, хотя, например, сообщившей нам об этом пожилой соседке он не стремился особо помочь.
– Так может, ваша свидетельница просто обиделась на него и теперь клевещет?
– Нет, он сам признался, что Полетова ему нравилась.
– Вот как? Ты спросил и он ответил?
– Представь себе.
– И что же у Алика с алиби?
– Он сказал, что плохо чувствовал себя в этот день и пролежал в постели один.
– Он вызывал врача?
– В том-то и дело, что нет.
– А еще соседка сказала, что он очень убивался, когда Алла переехала.
– А что, Полетова сняла другую квартиру?
– Нет, купила, и там идет ремонт.
– Она жила в квартире, где идет ремонт?
– Нет, жила она у жениха, но все вещи перевезла в одну из комнат своей новой квартиры.
– Алик помогал ей перевозить вещи?
– Нет, вещи перевезли грузчики, которых нанял Вадим.
– Молодые собирались жить в квартире, которую купила Алла?
– Нет, они собирались жить у жениха.
– Зачем же она купила квартиру? – спросил Морис.
– Ну, чтобы иметь свое гнездышко на всякий случай…
Мирослава ни на минуту не поверила, что злодеем, убившим Аллу, был сосед – ее тайный воздыхатель Алик, но решила не омрачать Шуриного приподнятого настроения перед поездкой в гости к тете.
Морис с удовольствием пил чай, заваренный тетушкой Викторией. Он взял одну ватрушку с курагой и попробовал ее. Было вкусно. За столом сидели приятные люди: сама тетя, ее молодой муж Игорь, Шура Наполеонов, Мирослава Волгина и он сам.
Виктория тем временем рассказывала о местной эскулапше, которую ненавидели все пациенты. Виктория вступилась за свою старенькую соседку и в результате сцепилась с докторицей. Естественно, она одержала победу, но, по-видимому, ей этого было мало, потому что она на полном серьезе сказала:
– Я ее убью. Это уже решено.
Морис поперхнулся чаем, и Шура заботливо постучал его по спине. Миндаугас же ошарашенно обвел взглядом присутствующих: никто не возмутился заявлением Виктории, все восприняли его как должное.
Мирослава поинтересовалась у тетки:
– Ты уже придумала план убийства?
– Да, – ответила Виктория, – я решила ее утопить.
Морис замер.
– Хотя, – проговорила Виктория задумчиво, – вполне возможно, я придумаю для нее что-то более изуверское.
Морис вскочил из-за стола и, забыв о приличиях, вынесся из комнаты. Ему вслед раздался тихий смех и шушуканье.
«О мой бог! – подумал Миндаугас. – Я попал в общество маньяков?! Но как же Мирослава? Она же детектив! А Шура следователь полиции! И оба они относятся к планированию убийства как к предложению отправиться на пикник или обсуждению фасона новой шляпки».
Мирослава Волгина догнала его у машины.
– Ты куда? – спросила она.
– Я, я не знаю!
– На тебе лица нет. Что случилось, радость моя?