– Вы уверены? – сухо улыбнулся он.
– Да.
– Что ж, излагайте, зачем пришли.
– Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
– Задавайте.
– Вы давно в фирме?
– С самого ее основания.
– Вы хорошо знали Маргариту Куконину?
– Думаю, что да, – ответил он почти сразу.
– Были ли на фирме производственные проблемы?
– Как и на любой другой, по крайней мере, ничего серьезного.
– А конфликты с конкурентами?
– Опять же, обычный процесс конкуренции, ничего выходящего за рамки.
– В адрес Кукониной не было угроз?
– Нет, – покачал он головой с коротко остриженными волосами, заметно подернутыми сединой.
– Вы были в курсе ее личных дел? – Мирослава уставилась в спрятанные за стеклами очков глаза юриста.
Он моргнул пару раз и ответил:
– Относительно…
– Вы знали, что она собирается замуж за Виталия Артемьева?
– Об этом знали все, – спокойно ответил Тепличный.
– И как относились к этому сотрудники?
– По-разному. Но кому какое дело, с кем спит босс? – спросил он резко.
Волгина пропустила его колкость мимо ушей и спросила:
– А как вы лично относились к этому?
– Я?! – удивился он.
– Да, вы.
Тепличный коснулся пальцами своего острого подбородка, помолчал, потом решительно заявил:
– Я относился к этому с одобрением.
– Вот как? – недоверчиво протянула Мирослава.
– Да, да, с одобрением, – произнес он сердито, – вы не ослышались.
– Можно спросить почему?
– Потому что Виталий умный парень, и он проявляет искренний интерес к делу. А деткам Маргариты, простите за грубость, на фирму наплевать! Они продадут ее сразу же, как только дотянутся до нее своими алчными ручонками. Короче, конец близок.
На лице юриста так явно проступили все его переживания, что Мирославе даже стало его жаль, и она сказала:
– Петр Яковлевич, может быть, не стоит так волноваться?
Он в сердцах махнул рукой, вскочил с места, открыл встроенный бар и налил себе рюмку коньяка. Залпом ее выпил, потом спросил Мирославу:
– Вам налить?
– Нет, спасибо, не надо.
– Я в эту фирму всю душу вложил! Столько отдал ей сил. И что теперь?! Останусь у разбитого корыта на старости лет.
– Про старость вы явно преувеличиваете, Петр Яковлевич. И потом, возможно, новый хозяин возьмется за дело засучив рукава, и вы станете для него таким же ценным сотрудником, как для Кукониной.
– Не надо меня успокаивать!
– Да я и не успокаиваю вас, просто рассуждаю логически.
– Да уж, – усмехнулся он.
– Вам становится смешно при одной мысли о женской логике? – спросила она с улыбкой.
– Нет, женская логика здесь ни при чем. Просто, если бы вы были знакомы поближе с детьми Маргариты…
– Я немного с ними познакомилась, – осторожно произнесла она.
– Вот именно, немного!
– Но мне и этого «немного» хватило.
– Да? – Глаза юриста недоверчиво блеснули за стеклами очков.
– Поэтому я и сказала о перспективах развития фирмы под руководством нового владельца.
– Вашими устами бы да мед пить.
– Во всяком случае, Петр Яковлевич, вы, как человек, умудренный жизнью, должны понимать, что не следует опускать руки раньше времени. Никто не знает, как именно будут развиваться события.
– Ну, что ж, в ваших словах есть доля истины, – он посмотрел на нее оценивающе, – и возможно, немалая доля.
– Петр Яковлевич, как вы думаете, смерть Кукониной выгодна ее детям?
– Вполне, – ответил он сразу, – но они не убивали ее и не нанимали киллера.
– Почему вы так уверены в этом?
– Потому, что знаю их с подросткового возраста. Руки у них загребущие, душа пустая, но кишка тонка, чтобы убить кого-то, тем более собственную мать.
– А вы сами, Петр Яковлевич, подозреваете кого-нибудь?
– Я газеты читаю и новости по местному ТВ смотрю, и думаю я, что это дело рук маньяка или… мстителя какого-нибудь ненормального.
– Мстителя? – переспросила Мирослава заинтересованно. – Но кто может мстить столь одинаково таким разным женщинам?
– Вы детектив, вам и карты в руки, – ответил Тепличный.
– Ну что ж, спасибо за помощь.
– Не думаю, что я чем-то помог вам.
– Как знать.
Мирослава спустилась вниз и, забравшись в машину, села на место пассажира.
– Куда едем? – спросил Морис.
– Домой.
Часть пути она молчала, и Миндаугас не пытался ее разговорить. И лишь когда они выехали на шоссе, Мирослава пересказала Морису свою беседу с Петром Яковлевичем Тепличным.
Наполеонов тем временем вызвал к себе Алика Гурского и допрашивал его с пристрастием.
– Вы знали актрису Марианну Завадскую?
– Да, я был ее фанатом.
– Вот как? А как же Алла Полетова?
– Аллу я любил, а Марианной восхищался как актрисой. Понимаете, как актрисой! Не более того!
Наполеонов делал вид, что не понимает.
– Вы что, заядлый театрал?! – напирал он на Алика.
– Представьте себе! – начал тот выходить из себя.
– Как часто вы бывали в театре?
– На всех премьерах Завадской! Впрочем, – добавил он, – я ходил и на те спектакли, в которых Марианна не была задействована.
– И какие тому доказательства?
– Билеты!
– Какие билеты? – не понял следователь.
– Билеты на спектакли и программки!
– Вы что же, все это храните? – недоверчиво спросил Наполеонов.
– Представьте себе! – с вызовом ответил Гурский.
– А другим актерам вы дарили цветы? – поинтересовался следователь.
– Бывало.
– Подтвердить это, конечно, никто не может?
– Скорее всего, – уныло ответил Алик, – вряд ли они запоминают лица поклонников…
Наполеонов внимательно рассматривал сидящего перед ним свидетеля и думал о том, как долго еще Гурский будет оставаться именно свидетелем и не пора ли присвоить ему статус подозреваемого…
– Вспомнил! – Гурский так неожиданно подпрыгнул на стуле, что Наполеонов даже вздрогнул.
– Что вспомнили?
– Очковая! Очковая! – завопил Алик.
– Змея, что ли? – с подозрением покосился на него следователь.
– Нет, актриса Ольга Очковая! Она месяц назад играла Ольгу в «Служебном романе». Ну, помните, ту самую, у которой муж язвенник, и она цеплялась к Самохвалову, письмами его забрасывала?
– Допустим… – осторожно сказал следователь. – Что с этого?
– Как – что с этого?! – Алик рубанул ребром ладони в воздухе. – Я от нее тоже фанатею, и у нее сын полгода назад родился!
– От вас? – устало вздохнул следователь.
– Издеваетесь? – обиделся Алик. – От мужа, конечно.
– Тогда при чем тут вы?
– Я подарил ей огромного плюшевого медведя. Отдал в руки вместе со своей визиткой!
– Ну, и что?
– Как – что?! Если она не запомнила меня, то уж тот факт, что ей подарили медведя, она точно помнит. Спросите у нее!
– Спросим…
Алик блаженно улыбался. Наполеонов не удержался и невольно фыркнул, но тотчас нацепил на лицо маску серьезности и спросил:
– Может, вы еще что-нибудь кому-нибудь дарили?
– Дарил, – вздохнул Алик, – трубку Мегрэ.
– Кому?! – изумился следователь.
– Трофимову Ивану Павловичу. Он год назад играл Мегрэ в спектакле по пьесе Сименона. Но трубка у него была какая-то не такая. И я взял и подарил ему трубку. Специально выбирал, чтобы она соответствовала образу.
– И Трофимов взял ее?
– Конечно, взял! Я запрятал ее в букет с гладиолусами и приложил записку.
– Может, он не нашел ваш подарок?
– Почему это не нашел?! Нашел и даже использовал как реквизит в спектакле.
– Вы что же, из зала узнали свою трубку? – недоверчиво спросил следователь.
– Конечно, узнал! – воскликнул Гурский. – Я же специально следил! И на спектакли я всегда с биноклем хожу, – выразительно посмотрел он на следователя.
«Псих или притворяется? – подумал Наполеонов. – Ох, не нравится мне этот Алик».
Тяжело вздохнув, он продолжил допрос:
– Почему вы не признались, что во время убийства Полетовой находились рядом с рестораном?
– Я не рядом. Я в отдалении.
– Вы могли войти в него в любой момент.
– Я не заходил.
Доказательств того, что Алик заходил в ресторан во время убийства, у следователя не было, впрочем, как и уверенности, что Гурский вообще там был.
Поэтому, постучав карандашом по столешнице, Наполеонов продолжил допрос:
– Почему вы солгали, сказав, что лежали в тот день больной дома?
– Я побоялся оказаться под подозрением, – простодушно признался Гурский.
Заостренный кончик карандаша тихо хрустнул, а сам карандаш был отброшен рукой раздраженного следователя в сторону.
– Черт бы вас побрал! А теперь скажите мне, Гурский, вам знакомы эти женщины? – Следователь рассыпал на столе веером фотографии убитых женщин.
Алик на мгновение зажмурился, нервно облизал губы и только потом посмотрел на фотографии, после чего, тяжело вздохнув, помотал головой:
– Нет, кроме Аллы и Марианны, я больше никого здесь не узнаю.
– Хорошо! – сказал следователь, резко вставая из-за стола. – Можете пока идти! Пока!
Гурский поднялся со своего места, взял подписанный следователем пропуск и, тяжело волоча ноги, направился к двери. Он ушел, не прощаясь и не оглядываясь.
А Наполеонову что-то не давало покоя. Он не мог понять что: какое – то слово, проскользнувшая мысль или неосознанное ощущение несостыковки. Только в чем? Он прошелся взад-вперед по кабинету и решил, что сегодня поедет к Мирославе. Возможно, во время беседы с ней его смутные ощущения прояснятся. А сейчас он решил съездить в театр, где ему удалось до начала спектакля выловить и Очковую, и Трофимова.
Ольга Очковая сразу вспомнила, что ей действительно подарили для сына большого плюшевого медведя, он до сих пор является одной из самых любимых игрушек малыша. Имени дарителя она не помнит, но у нее сохранилась визитка, которая была прикреплена к подарку.
– Вот как? – заинтересовался следователь. – Вы что же, храните все визитки, которые вам вручают?