– Не то чтобы все, – усмехнулась актриса, – только те, что связаны с особыми случаями.
– А это был особый случай?
– Ну конечно же! – всплеснула она руками. – Моему сыну исполнилось тогда полгода, и он получил огромного медведя от одного из поклонников моего таланта. И учтите, этот мишка по нашим временам стоит хороших денег.
– Ну и что? – спокойно спросил следователь.
– А то! – парировала актриса. – Что подарил его не олигарх, а человек, честно зарабатывающий свои деньги. Это говорит о том, что люди ценят меня как актрису!
– А с чего вы решили, что это был не олигарх?
Очковая посмотрела на него с жалостью, как смотрят на недотепу, и ответила:
– Олигарха я бы точно запомнила.
– А человека, высоко ценящего ваше искусство, вы запомнить не удосужились?
Она виновато пожала плечами:
– Просто он был невыразительный, такой как все, и потом, я была тогда завалена подарками, осознала все до конца, только когда их разбирала.
– Хорошо, Ольга Сергеевна, но надеюсь, вы мне отдадите его визитку.
– Отдам, – ответила актриса холодно. – Но я в, свою очередь, смею надеяться, что вы мне ее потом вернете, – добавила она чопорно, обдав следователя ледяным взглядом.
– Всенепременно, – ответил он ей в тон.
Когда Очковая гордо уплыла прочь, Наполеонов отыскал Трофимова Ивана Павловича, сунул ему под нос удостоверение.
Тот отмахнулся.
– У нас уже все вас в лицо знают, скоро будете родственником.
– Не хотелось бы, – вздохнул Наполеонов и спросил: – Иван Павлович, вам когда-нибудь кто-нибудь из поклонников вашего таланта дарил трубку?
– Трубку? Да, припоминаю, было дело, какой-то чудик подарил мне трубку, когда я играл Мегрэ. Притом дорогую, очень хорошего качества.
– А где она сейчас?
– Трубка? Дома. Я вообще-то не курю, лежит как сувенир. А тогда я даже использовал ее как реквизит во время спектакля.
– Вы не помните человека, подарившего ее вам?
– Запомнил ли я его? – задумчиво проговорил актер. – Если честно, то нет…
– Трубка лежала в букете гладиолусов?
– Точно! Я запомнил этот букет только потому, что цветы были фиолетового цвета. Я тогда невольно вспомнил о кляксах в своих ученических тетрадях, и меня передернуло.
Наполеонов хмыкнул.
– Да, да, молодой человек, в те времена, когда я учился в школе, мы еще макали перьевые ручки в чернильницы, и в тетрадях нередко появлялись кляксы. Мы тогда не то что о компьютерах, о шариковых ручках еще не знали…
Шура покивал головой, вспомнив смешные мультфильмы про кляксы, которые смотрел в детстве. Он поблагодарил актера и покинул театр.
Когда он выходил, раздался первый звонок. Еще немного – и в зале погаснет свет, а на сцене под светом рампы оживут истории чужой, чаще всего выдуманной жизни, но от этого не менее притягательные и завораживающие, если, конечно, их представляют по-настоящему талантливые актеры. Как, например, Марианна Завадская, которая, увы, больше никогда не выйдет на сцену…
Вечерняя прохлада слегка охладила успевшее наполниться грустью сердце Наполеонова. Он сто раз говорил себе, что дело следователя не сострадать жертвам, а искать преступников.
Разумом он это понимал, но глупое сердце то и дело щемило от боли.
В коттеджном поселке уже вовсю пели птицы. Да и чего им не петь, кругом сады, и лес не так уж далеко. Раздолье, не то что в каменных джунглях города, где весной черемуха изо всех сил пытается перебить своим ароматом запах бензина, а зеленые листья тополей заслоняют окна домов от пыли…
– Устал как собака, – сказал Шура и почему-то одарил выразительным взглядом кота, развалившегося в кресле.
Дон никак не отреагировал на выпад следователя, и Наполеонов обиженно отвернулся.
– Как прошел день? – спросила Мирослава, улыбнувшись.
– Расскажу, если накормите.
Подруга детства подхватила его под локоток и потащила на кухню, где священнодействовал Морис Миндаугас.
– Зачем вы его сюда привели? – спросил он Мирославу.
– Чтобы у него закружилась голова от запахов.
Морис нагрузил блюдами удобный столик на колесиках и скомандовал:
– В столовую!
Шура съел полную тарелку куриного супа и половину жареной камбалы с гарниром из тушеных овощей. Утешился куском торта, который запил чаем, и заметно посветлел лицом.
– Метод Бабы-яги работает безотказно, – подмигнула Мирослава Морису.
Словно в подтверждение ее слов, Шура обратил к ней умиротворенное лицо и проговорил со смиренным терпением:
– Значит, так…
Волгина и Миндаугас сосредоточили все свое внимание на рассказе следователя.
– Значит, Гурский сумел дать тебе исчерпывающие объяснения?
– Исчерпывающие, не исчерпывающие, – вздохнул Шура, – но большая часть его слов подтвердилась.
– Очковая пообещала отдать тебе визитку?
– Да, завтра пошлю за ней кого-нибудь из оперативников.
– Знаешь, Шура, а я не помню эту актрису…
– Она играла в «Служебном романе» Ольгу, – сказал Морис.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Мирослава.
– Я видел постановку в Интернете. Хотел посмотреть, какова на сцене Марианна Завадская. Она там как раз играла директора.
– И как играла?
– Отлично.
– А Очковая?
– Тоже неплохо.
Мирослава постучала по полу носком своей домашней туфли леопардового окраса и проговорила задумчиво:
– Я никогда не могла понять, почему все жалели и защищали Ольгу?
– В смысле? – удивился Шура.
– Ну, она же просто терроризировала женатого мужчину своими любовными письмами!
– А тебе жаль Самохвалова? – хмыкнул Наполеонов.
– Нет, он, конечно, тот еще фрукт. И все-таки в этом случае он заслуживает сочувствия. А вовсе не она.
– Возможно, возможно… – улыбнулся Шура.
– А ты только представь: ты счастливо женат, у тебя все превосходно, и вдруг из прошлого нежданно-негаданно выплывает бабенка, отправившая мужа-язвенника на курорт, и начинает тебя домогаться со страшной силой. Что бы ты делал?
– Послал бы ее подальше! – невольно вырвалось у Шуры.
– Что, собственно, и сделал Самохвалов, попытавшийся перед этим вежливо достучаться до ее здравого смысла.
– Мне не приходило в голову посмотреть на ситуацию с такой точки зрения.
– Но согласись, что я права?
– Ну…
– Морис, ты чего молчишь? – Мирослава толкнула Миндаугаса тихонько локтем в бок.
– Я думаю, что мужчине приходится несладко, если он оказывается в подобной ситуации, – осторожно ответил Морис.
– Кому не знать об этом, как нашему неотразимому красавцу-викингу, – хмыкнул Шура, – ему-то точно бабы прохода не дают.
По тени, промелькнувшей по лицу Мориса, Мирослава догадалась, что эта тема ему неприятна, и проговорила:
– Ты, Наполеонов, не прибедняйся. Знаем мы, как ты бегаешь от девушек, которых тебе мама сватает.
– Все-все, молчу! – засмеялся Шура и поднял руки в знак того, что сдается на милость победителя.
На следующее утро Мирослава поднялась так же рано, как Наполеонов, и вместе с ним отправилась в город, надеясь застать дома бывшего мужа Надежды Королевой Бориса. Она позвонила ему из машины, уже подъехав к его дому, и коротко изложила ситуацию.
– Значит, вы уже внизу? – спросил он. И ей показалось, что он подошел к окну, чтобы взглянуть на ее машину.
– Да, – сказала Мирослава, – сижу в «Волге» и разговариваю с вами.
Он хмыкнул:
– Ладно, поднимайтесь. Но учтите, у вас сорок пять минут, после чего я выезжаю на работу.
– Этого более чем достаточно, – проговорила она, покинула салон и поспешила в подъезд, дверь которого открылась, едва она набрала номер квартиры на домофоне.
Поднявшись на нужный этаж, детектив заметила, что дверь квартиры приоткрыта.
– Заходите, – донесся из-за нее мужской голос, который она недавно слышала по телефону.
Мирослава осторожно толкнула дверь и нос к носу столкнулась с высоким худощавым мужчиной. На вид ему было около сорока лет. На нем был халат, расписанный восточным орнаментом, из-под него виднелись пижамные штаны. Светлые волосы обрамляли удлиненное лицо со спокойными серыми глазами.
– Извините, – сказал он весело, – у меня кофе убежал.
Запах убежавшего кофе уже добрался и до прихожей.
– Но он убежал не весь, – сказал мужчина, – так что идемте на кухню. Я только что позавтракал, а кофе попьем вместе.
Мирослава кофе не любила, но возражать не стала и последовала за хозяином. Он усадил ее на угловой диван, разлил кофе, подвинул поближе к гостье сыр, масло, хлеб.
– Спасибо, – улыбнулась Мирослава, – но я просто выпью кофе.
– Как во Франции – без ничего? – подмигнул он.
– Примерно так. Борис…
– Евгеньевич, – подсказал он, – но можно просто Борис.
– А меня можно просто Мирослава, – сказала она, не сводя глаз с его лица, – я пришла к вам из-за случившегося с вашей бывшей женой.
– Да, я догадался, – ответил он, став серьезным.
– Кто вам сообщил?
– Никто. Я увидел по телевизору и позвонил соседке, она подтвердила. Хотя я и так догадался, что это Надя…
– А кому именно вы звонили? – Мирослава помнила, что в квартиру тетки Королева переехала, уже будучи разведенной.
– Зинаиде Корочкиной.
– Вы знакомы с ней?
– Лично нет. Но мой племяш занимается в одной секции с ее сыном Матвеем. Он заходит время от времени к ним домой и рассказал мне, что тетя Надя живет в этом же подъезде и еще вдобавок преподает английский у Матвея.
«Все это хорошо бы проверить», – подумала Мирослава, а вслух спросила:
– А вы когда-нибудь бывали в этой квартире?
– Бывал, – ответил Борис, – раза два или три.
– То есть вы поддерживали отношения со своей бывшей женой?
– Нет, никаких отношений мы с Надей после развода не поддерживали.
– Но как же?
– Я бывал там еще до развода, в качестве мужа Нади приходил с женой в гости к ее тетке.
– И какие у вас были отношения с Зоей Ивановной Сахновой?