— Я скоро вернусь, — заверил он ее и, сбежав по лестнице, окунулся в пронизанный солнечным светом туман.
Но Кампьен ошибся. Утренний поход к коронеру занял у него довольно много времени и вылился в целую цепь визитов, потребовавших от него немалой изобретательности и такта, чем, к счастью, Бог его не обделил. Он обошел и расспросил дюжину чьих-то родственников, разыскал чьих-то приятелей, но от последних почти ничего не добился. Тем не менее возвращался он на Эйпрон-стрит, уже залитую красными закатными лучами, легким, взволнованным шагом.
Дом Палинодов, показалось ему, полыхает малиновым пламенем. Толпа возле него увеличилась. Коркердейл вместе с подкреплением в виде двух одетых в мундир полицейских держали под охраной ворота и ограду сада; парадная же дверь, к которой вели ступени, была соблазнительно распахнута. Conversazione мисс Эвадны началась.
Атмосфера внутри была необычная. Все двери в доме раскрыты настежь — самое безыскусное и наглядное гостеприимство. Кто-то — наверняка Кларри, подумал Кампьен, — поставил на стойку в начале перил старинный медный подсвечник с четырьмя рожками. Пламя свечей на сквозняке мигало и колыхалось, они быстро оплывали, но в общем вид у них был довольно веселый.
Не успел Кампьен ступить на циновку, навстречу ему из гостиной выскочила Рене. Одетая во все черное, она выглядела на удивление великолепно; ее наряд оживлялся только крошечным белым фартуком, украшенным розовыми бутонами. Он было подумал, что в ней проснулась актриса и она вошла в роль домоправительницы из какой-то пьесы. Но первые же слова мисс Роупер показали, что он ошибся.
— Ах, это ты, дорогой! — воскликнула она, беря его за руку. — Благодарение Богу, есть еще люди, способные соблюдать приличия. Во всем доме я одна оделась в траур. И они не бессердечны, они просто все время заняты. Так что у них даже минуты нет о чем-то подумать. Надеюсь, ты меня понял?
— Вполне, тетушка. Но как тебе идет траур. Ты сегодня прекрасна.
Рене рассмеялась, ее встревоженные глаза заблестели, как будто в каждом вспыхнуло маленькое солнце.
— Несносный мальчишка! — сказала она. — Нашел время для комплиментов. Послушай, Альберт, — понизила она голос и глянула вниз, — а правда, что полиция все уже знает и даже расставила сеть, чтобы в подходящий момент накинуть ее на преступника?
— Ничего такого не слышал, — удивился Кампьен.
— Конечно, ведь тебя весь день не было дома. Но думаю, тебя сейчас же поставят в известность. Кларри не велел мне говорить это ни одной живой душе. И я, конечно, не скажу. Но ведь все равно все видят — в доме чуть не дюжина полицейских. Они ждут только команды.
— Дай Бог, чтобы дождались.
— Глупо смеяться, дорогой. Они просто ищут последнее доказательство. Кто бы это ни оказался, я все равно буду так рада! Конечно, я их всех люблю! Но возьмите хотя бы моего капитана! Ведь надо такое натворить. Тайком исчезал из дома, якшался с этой дурой-предсказательницей. Я не унижу себя, если скажу, что старая карга лет на пятнадцать меня старше. Она этими письмами такого нагнала на него страху! Он говорит, что ничего о них не знал. Врет как сивый мерин. Я так ему и сказала. Хотя у меня фигурка как у молодой, но ведь я не вчера родилась.
Рене была настроена воинственно, что только подчеркивало ее женственность. Глаза у нее сверкали, как у разъяренной кошки.
— Разумеется, сейчас он страдает, и духовно и физически. Ему нельзя не сочувствовать. Но он ведь клялся жизнью, что понятия не имел, кто их писал. Пока она сама не призналась. Да еще имела наглость угрожать, что и Лоренсу напишет! Увидев, что Лоренс выследил его, он бросился домой, побежал наверх и в панике влил в себя целую бутылку. Я даже о ее существовании и не подозревала. Да я готова его убить за такие проделки! Могла бы.
— А что ты делаешь сейчас? — спросил он. — Следишь за тем, чтобы он опять куда не улизнул?
— Дорогуша, он не стоит на ногах, — хихикнула она злобно. — Конечно, сейчас он полон раскаяния, притих, ожидает, когда его пожалеют. Нет, я стою здесь возле лестницы и сообщаю старичкам, что внизу на кухне Кларри устроил что-то вроде бара. Есть джин и много пива. Идите наверх, но ничего не пейте, особенно желтоватую гадость в бокалах. Она готовит это зелье из пижмы, и оно имеет какое-то странное действие. Когда вам надоест наверху, спускайтесь вниз. Я не могу стерпеть, чтобы гостей в доме ничем не кормили.
Он поблагодарил ее и улыбнулся с самым теплым чувством. Вечерний свет падал в открытую дверь на ее живое лицо, скрывая моргцины, но отчетливо рисуя его благородный овал. Повернувшись к лестнице, он бросил мимолетный взгляд на комнату Лоренса — дверь туда была открыта; глаза выхватили камин, какой-то миг он смотрел в его сторону, потом глянул на Рене, и внезапно ему стало страшно.
Еще один узелок в этом запутанном клубке легко развязался; непостижимая роль Рене под этой крышей вдруг нашла естественное объяснение. Кампьен решил бросить пробный шар.
— Рене, мне кажется, я знаю, почему ты все это делаешь.
Не успел он произнести эти слова, как понял, что не надо было этого говорить. Лицо ее стало как маска, взгляд утратил открытость.
— Да, дорогой? — В ее тоне прозвучало некое предупреждение.
— Не старайтесь быть умнее всех. До встречи на кухне.
— Ну что ж. Это ваше дело, — тихо сказал он и поспешил наверх, чувствуя спиной, что она смотрит ему вслед без улыбки.
23. Vive la Bagatelle![114]
В середине широкой площадки мистер Лагг остановился, в руках у него был поднос.
— Не хотите ли сандвич с бужениной? — спросил он, предлагая пять крекеров на дорогом фарфоровом подносе, и, повернувшись, кивнул в сторону комнаты мисс Эвадны: — Собрание старичков-отравителей «Пришлите гроб к восьми».
Кампьен с интересом посмотрел на него.
— Что это ты делаешь?
— Помогаю, шеф. Ходил , ходил, вас искал. Вдруг останавливает меня старая дама и велит обносить гостей с подносом. А голос у нее — не говорит, а чирикает. Сразу смекнула, что это моя работа. Конечно, это не печенье, а подошвы, но дама мне понравилась.
— Кто? Мисс Эвадна?
— Старшая мисс Палинод. Мы с ней еще не до такой степени на дружеской ноге. У нее знаете, что на лице написано — ты простолюдин, и слова-то мои вряд ли тебе понятны, но ты мне нравишься. Очень трогательно, — Лагг потупился. — Особенно если знаешь, что можешь ее с потрохами купить. Вот что такое «шарм».
— Шарм, говоришь? Что-нибудь от Тоса узнал?
— Не очень много. Я сам только что сюда явился. Это ваша комната? Узнал вашу любимую половинку расчески на туалетном столике. — Лагг осторожно закрыл за собой и Кампьеном дверь.
— Успел собрать кое-какие крохи, — понизил он голос из соображений конспирации. — Тос на самом деле завязал. Такой стал почтенный господин.
— Да, знаю. Знаменье времени. Выяснил что-нибудь насчет Эйпрон-стрит?
— Очень мало. Год назад «пройтись по Эйпрон-стрит» было как бы шуткой. А потом вдруг все изменилось.
— Так вообще перестали говорить?
— Нет, зачем же, — повествовал Лагг с необычной серьезностью. Его маленькие глазки смотрели недоуменно. — Потом стали бояться. Спрашиваю, а они играют в молчанку. Я задавал вопрос, какой вы, шеф, велели. Так оказалось, только один решился прогуляться по Эйпрон-стрит. Эд Джедди из уэст-стритской банды. Тос говорит, его застукали и он ушел в подполье. Не знаю, известно ли вам, шеф, банда эта промышляет табачком. Помните, в табачном киоске кокнули барышню? Убийцу не нашли. А это их рук дело.
— Не очень хорошо, но помню, — признался Кампьен. И, немного подумав, прибавил: — Убийство было около года назад… Но я не вижу связи между этой бандой и Эйпрон-стрит. А что еще?
— Разузнал про Питера Джорджа Джелфа и его грузовичок. Он сейчас хозяин одного дела в Флетчер-тауне. Работает с напарником, перевозят грузы. Имя переменил. Он теперь «В. П. Джек». Это он был на днях у аптеки. Но у него все в ажуре, комар носа не подточит. Это, конечно, не много, но есть адресок. Полиция на досуге может к нему заглянуть. А на закуску одна маленькая новость — еле удержался, чтобы сразу не брякнуть. Гроб-то вернулся!
— Что?!
— Здорово огорошил? — Лагг был в восторге. — Я и сам, как услышал, от ума отстал. Пришел сюда днем, мне говорят, вы в отлучке, когда вернетесь, неизвестно, и я решил заглянуть к Дже-су, родственник как-никак. Стучаться на этом основании не стал. Проник через боковую дверь. Обошел весь дом — никого. Мастерская у него в маленьком дворике. Когда-то, верно, там стояли баки для мусора. Дворик глухой, в мастерской есть маленькое окошко. Дверь, вижу, закрыта, я и позволил себе заглянуть внутрь. Оба были там. Стоят, наклонившись, над этой штуковиной. Распаковывают. Гроб тот самый, черный, похож на пианино и весь в золоте, как портки у лакея. Но самое главное — он был чем-то набит, под завязку.
— Ишь ты! — Кампьен был безгранично удивлен, к вящему удовольствию Лагга. — Ты уверен?
— Провались я на этом месте. И к тому же он складывается и раскладывается, как эта, как ее… ширма в гостиной. Ну, я тихонько дал задний ход.
— Крышка, что ли, на петлях?
— Скорей всего. Петель не заметил. На нем сверху мешковина. И еще узкая длинная коробка стояла рядом, наверное для упаковки. Я ведь мельком увидел. С Джесом нужно ухо держать востро. Без ордера на обыск не суйся. Зайди я туда, только бы все дело испортил. Но кажется, я все равно опоздал. Чего кашляете? Ведь не хотите же. — Голос его даже охрип от огорчения. — Мне тут все объяснили, нам с вами можно упаковывать вещи.
— Это еще почему?
— Для вас это тоже новость? Хоть не так обидно. Толком ничего не знаю. Наших геройских фараонов тут пруд пруди. Говорят, взяли Палинодов в кольцо. Остается сделать прыжок и сесть в лужу, если преступничек успел смотать удочки.
— Кто это тебе сказал?
— Все говорят, кого ни спроси. Кроме полиции. А наш «крошечный» умник все где-то хоронится. Хороша новость? Ладно, идемте к гостям. Может, вы побольше моего там узнаете. Такое представление нельзя пропустить, шеф. Все они как из другого мира. Только решите сначала, что будете пить — чашку парагвайского чая или горячего крапивного. Есть что-то еще, пахнет, как от цветов в