Вот снова машины отправились на перевал. Пять их было. Пять водителей. Пять пассажиров. Один из водителей — новичок.
— Автандил, — представился. — Гурамишвили.
Грузин он, с Кавказа. Впервые двинулся на Курдай.
Забеспокоились другие водители: дорога опасная, не подвёл бы грузин-новичок в пути.
Тронулись в путь машины. А перед тем как тронуться, посмотрел Автандил Гурамишвили на небо, покачал головой:
— Будет в горах гроза.
Смотрят другие: день ясный, безоблачный. Какая ещё гроза!
Однако отъехали они километров десять, только поднялись на первую крутизну, как вдруг набежали тучи. Засверкали молнии. Дождь захлестал, как из пожарных брандспойтов. Рвался в кабины. Стучал по грузам. От страшных ударов грома, казалось, кололось небо.
Остановились машины. Переждали грозу.
Тронулись дальше колонны в путь. А перед тем как тронуться, Автандил вновь посмотрел на небо. Затем на землю.
— Будет на перевале туман, — произнёс Гурамишвили.
Стали подниматься они к перевалу, верно — вошли в туман.
Намучились водители. Пробирались сквозь туман автомобили, как через минное поле. Еле-еле дотянули они до вершины. Остановились. Заночевали.
— Утром будет солнце, — сказал Гурамишвили.
Проснулись утром. Верно — сияет солнце.
Ахнули люди: вот так кудесник Гурамишвили!
Не делал тайн Автандил. Всё объяснилось просто. На Кавказе между городами Кутаиси и Тбилиси есть Сурамский перевал. Как раз в тех местах и родился Гурамишвили. Изучил он с детства повадки гор. Без ошибок определял погоду.
Пригодился опыт ему на Курдае. Стал он лучшим из лучших среди водителей. Старшим ходил в колоннах.
Неприветлив, коварен Курдай. То грозы, то ливни, обвал за обвалом. Нелёгок здесь труд водителей. То лопнули шины, то моторы грузы наверх не вытянули, то и вовсе из строя автомашины вышли.
Ещё хуже на Курдае было зимой. Гудели здесь ветры. Выпадали мощные снегопады. Выше кабин заносило автомобили. Люди обмораживались и замерзали. Бывали случаи, когда застревали здесь на неделю, на две и больше.
Не зря на Турксибе поговорку тогда сложили: «Кто на Курдае не бывал, тот и горя не видал».
Мираж
Возведением железнодорожного полотна на Турксибе занимались Укладочные городки. Было их два — Северный и Южный. Северный — это тот, который тянул железную дорогу от Семипалатинска. Южный тот, который вёл её от станции Луговой.
Сокращённо их называли «укладка». «Укладка» — это целый посёлок на колесах. Состоял каждый Укладочный городок из 46 вагонов. Были здесь вагоны для житья, вагоны-мастерские. Вагоны для разных подсобных нужд: вагон-лавка, вагон-кухня, вагон-пекарня, вагон-баня.
Укладка железнодорожного полотна работа сложная, нелёгкая. Вот как она выглядела в те дни, когда строился Турксиб.
Первая группа рабочих намечала на земляном полотне место, где должны быть уложены шпалы. Вторая на лошадях привозила шпалы. Третья раскладывала их вдоль самого пути. Затем специальная артель грузила на вагонетки рельсы и скрепления. Когда вагонетки с рельсами доходили до конца укладки, грузчиков сменяли новые рабочие — артель «растяжников». Они уже вручную перетаскивали рельсы дальше, вперёд. Тут появлялась новая бригада. Люди на стыках быстро схватывали рельсы накладками и скрепляли их болтами. Потом шла «наживка» — временное крепление пути к шпалам. Затем «рихтовка», то есть точность укладки рельсов ещё раз проверялась. Затем рельсы уже накрепко пришивались костылями к шпалам. Далее шла рихтовка самого пути: засыпался песок и щебень между шпалами, подправлялась сама железнодорожная насыпь.
Усилия многих людей требовала в те годы укладка железнодорожного полотна.
Приехав строить Турксиб, Илья Коробов попал как раз на укладочные работы. Попал он в бригаду, которая занималась «наживкой», то есть временным наживлением креплений пути к шпалам. Раздражала Коробова эта работа. Точнее, раздражала не сама работа, а то, что он занимался работой как бы временной, а поэтому вроде бы и второсортной, не оставляющей после себя никакого видимого следа. Нет бы, скажем, забивать костыли. Нет бы, скажем, ровнять пути. А то ведь ты только прикидываешь, наживляешь. А главную работу делает кто-то другой.
— Не повезло, — говорил Коробов. — Не повезло. Не работа — мираж.
Смутил он других непривычным словом. Было в бригаде их четверо: Матвей Коржов, Ягмур Назимов, Ивась Ракита и четвёртым он — Илья Коробов.
— Мираж! — говорит Коробов.
— Что мираж? — спрашивает Коржов.
— Как мираж? — спрашивает Назимов.
— Почему мираж? — спрашивает Ивась Ракита.
— Да потому, что от нашей с вами работы следа не остаётся, — отвечает Коробов.
Хоть и роптал Илья Коробов, однако работал он хорошо. И другие в бригаде работали хорошо. И Матвей Коржов — был он ловким, на редкость цепким. И Ягмур Назимов и Ивась Ракита — были они сильными и проворными.
Стали подводить как-то итоги работы по укладочному городку. Все трудились хорошо. Однако оказалось, что «наживка», то есть бригада, в которой работал Коробов, лучше всех. Стали члены бригады ударниками. Премировали их за отличный труд.
Получили Илья Коробов и его товарищи подарки-премии. Матвей Коржов — новые ботинки. Ивась Ракита — цветную рубаху, Ягмур Назимов — хромовые сапоги, Илья Коробов — халат бухарский.
Стоят они, держат в руках подарки. Поздравляют их товарищи по работе. Вместе со всеми радуются.
— Ну как — мираж? — спрашивают друзья у Коробова, показывая на его халат.
— Нет, не мираж, — смеясь, отвечает Коробов.
Злое место
Преодолели строители горы. По ровному месту легла дорога. Кончились горы, пошли пески.
Думали люди: прорвёмся сквозь горы — там на равнине сама собой побежит дорога.
Не все представляли, что такое в этих местах пески.
Пески. Ходить трудно. Работать трудно. Лошади еле тащили телеги, груженные шпалами. Машины зарывались в песок по оси. Голо, пустынно, мертво кругом. «Злое место» назвали этот район строители.
Самое неприятное начиналось тогда, когда подымался ветер. Срывался он неожиданно. Дул с небывалой силой. Вдруг становилось кругом темно. Это поднимались песчаные бури. Ветер валил с ног. Песок набивался за шиворот, в рот, в нос, в уши. Гудело кругом, свистело. Песчинки неслись, как пули. Порывы ветра ударяли, как ядра.
Памятны строителям эти бури. Особенно тем, кто работал на возведении железнодорожных насыпей.
На участке дороги, проходившем недалеко от реки Аксу, вот какая однажды произошла история. Завершили строители здесь работы. Подготовили в нужные сроки насыпь. Уложили укладчики полотно. Довольны строители. Докладывают:
— Работы на участке завершены.
Приехала комиссия проверять качество работы. Идут они вместе. Вот она насыпь. Торжествует, идёт бригадир Самохин. Доволен, что в срок управились:
— В сроки управились. Не насыпь — игрушка! Продержится сотни лет.
Подходят к насыпи, что такое?! Осела дорога. Перекосились рельсы. Шпалы торчат, как рёбра. Выдул ветер песок из-под шпал. Была и пропала насыпь.
Забегал бригадир Самохин.
— Ах, батюшки! Ах, батюшки! — взмахивает руками. — Как же оно?! Как же теперь оно?
Пришлось снова строителям взять лопаты, носилки в руки. Работали по-ударному. Восстановили разрушенный участок быстро. Доложили начальству:
— Всё в порядке. Восстановили.
А ночью снова вскипел буран. Мотался три дня по стройке. Стих ветер. Пришли на участок смотреть строители. Смотрят — снова пропала насыпь. Перекосились рельсы. Снова шпалы торчат, как рёбра.
Снова Самохин всплеснул руками, схватился за голову:
— Как же это?! Как же это?! — Повернулся к востоку, туда, откуда срывался обычно ветер, погрозил кулаком. Чуть не заплакал тогда Самохин.
Вновь закипела кругом работа. Укрепляли насыпь брёвнами, укрепляли камнями. Трамбовали. Утюжили. Трудились, трудились, трудились. Сто раз пропотели. Сто раз ругнулись. Восстановили насыпь. Уложили, выровняли полотно. Ожидают строители нового ветра.
— Интересно — кто же теперь кого?!
Явился ветер. Ударил в насыпь. Держится насыпь. — А ну, сильнее! — кричат рабочие. — Давай сильнее! Сильнее ударил ветер. Держится насыпь.
— Сильнее! Сильнее! — кричит бригадир Самохин.
Ещё сильнее ударил ветер. Держится насыпь.
— Не насыпь — игрушка! — кричит Самохин.
Ревела, металась, кричала буря. С яростной силой на всех бросалась. Устояла, не дрогнула насыпь.
Сдал вдруг ветер. Притих. Застыдился. Ушёл отсюда.
— Вот так-то тягаться с рабочим классом — сказал бригадир Самохин.
Неделя
Натерпелся Ермил Неделя страху. Уже и не рад, что сюда на Турксиб приехал. Ещё когда ехал, в пути, в вагоне ему какой-то сосед всезнайка попался. Уверял сосед, мол, как свои пять пальцев знает он эти места.
— Пески там, барханы. А в песках змеи, — говорит сосед. — Ядовитые, страшные.
Остановился он. Сделал паузу. Переждал. Продолжил:
— Да что змеи. Ерунда змеи. Скорпионы там, тарантулы, фаланги. А самое страшное — каракурты. Паук это. Крошечный, — пояснял сосед. — Укусит и сразу смерть. Чёрной смертью его называют.
Помолчали они. Посидели. Неуютно Ермилу Неделе. Домой, назад хочется.
— А ещё, — опять заговорил сосед, — там бывает чума. Гиблое, в общем, место.
Приехал Ермил Неделя на Турксиб как раз тогда, когда строители дороги проходили через район песков. Попал он на место, которое носило название Желанда. Слово нерусское, непонятное. Оказалось: «Желанда» по русски — «Долина Змей».
Вспомнил Ермил попутчика. Душа покатилась вниз.
Действительно на Турксибе встречались места, в которых строителям приходилось вести настоящую войну и со змеями, и со скорпионами, и тарантулами. В одно из таких мест и попал Неделя.
Всплеснул Неделя руками:
— Ну и попал! Ну и попал! Вот угораздило!