И строители, и их семьи, и все, все собрались в назначенный день к скале. Даже с огромным киноаппаратом кинооператор прибыл. Установил треногу. Направил аппарат на скалу.
Замерли все. Ждут взрыва.
Подожгли взрывники запал.
Ждут зрители секунду, вторую, пять, десять, минуту, две. Стоит, как и стояла, скала. Не получился взрыв. В запальном устройстве что-то не сработало.
И опять оппоненты:
— Не получилось! И не получится!
— Нечего понапрасну время, труд и взрывчатку тратить.
Однако Петров настоял на том, чтобы взрыв повторить.
Назначили его на следующий день. Но не все пришли теперь к скале. Решили: опять взрыв не получится. Не пришёл и Панкрат Коробочка.
А надо сказать, что этот самый Панкрат Коробочка был свидетелем того, с каким азартом выступали против Петрова его оппоненты. Смотрел на них Коробочка: горячатся люди, руками машут, чуть ли не съесть готовы Петрова. «Враги. Как есть враги», — подумал ещё Коробочка.
Не пошёл он смотреть на взрыв. Вдруг слышит — грохнуло. Прибежал Коробочка к скале. Нет скалы. Рухнула.
Удачным оказался взрыв. Разлетелась скала на мелкие куски. Правильно рассчитал Петров. Легла при взрыве порода именно туда, куда и следовало.
Поражался в тот день Коробочка. Однако не столько тому, что скала рухнула, сколько тому, что увидел он здесь после взрыва.
Стоят оппоненты. Думал Коробочка, что будут они недовольными, раздосадованными, станут зло смотреть на Петрова. А они стоят, радость на лицах, вместе с другими в ладоши хлопают. Крепко руки пожимают Петрову и другим взрывникам.
— Поздравляем. От души поздравляем!
— Вот это да! — поражается Коробочка.
Что же тут не понять: споры спорами, радость в победе общая.
Эх ты, Панкрат Коробочка!
Подручный
Степан Воронков к Семёну Селезнёву попал в подручные, то есть помощником. Работали они на укладке пути. К шпалам крепили рельсы. Шагают они на работу. Рукавицы у них за поясом. В руках молотки-кувалды.
Рельсы к деревянным шпалам крепятся металлическими костылями. Точно попасть молотком по костылю, точно вогнать его в шпалу — в этом и есть мастерство рабочего.
Молод совсем Воронков. Руки крепкие, плечи крепкие. Однако опыта нет в работе.
Нет большого опыта и у Селезнёва. Однако он в старших. Строительство железных дорог в нашей стране после гражданской войны только начиналось. Мало ещё было настоящих специалистов. Многому надо было ещё учиться.
Любил Селезнёв поважничать, подчеркнуть своё старшинство, похвастать своим умельством.
— Учись, учись, пока я жив, — говорил Воронкову.
Смотрит на него с уважением Воронков:
— Мастер!
Однако далеко Селезнёву до мастерства. По костылю два раза ударит точно, а третий то вкось, то мимо. То вгонит в шпалу костыль с одного удара, то над упрямцем, как нерадивый ученик над задачкой, бьётся.
Не смущает это самого Селезнёва. Считал Селезнёв, что тут на стройке он чуть ли не самый лучший. Рад, что есть у него подручный:
— Учись, Стёпа, перенимай!
И Степан Воронков учился. Учился и на работе, и в свободное время. Возьмёт костыли, кувалду, пристроится где-нибудь в стороне, тренируется. Удар, удар, ещё раз удар! Тренируется сам, смотрит на других, как работают. Особенно на Павла Сажина. Вот кто мастер, так это мастер. О таких говорят — артист. Кувалда в руках у Сажина, словно смычок играет. Вверх, вниз, вверх, вниз. Костыли как гвозди влетают в шпалы. Метр за метром уходит вперёд. Умелец. Тут не плошай, тут не зевай. Подавай ему новые рельсы. Едва поспевают за ним растяжчики.
«Вот бы мне так», — мечтает Степан Воронков.
Если упорен, мечты сбываются. Приносит плоды учение. Удар, ещё удар. Стал костыль на нужное место. Вспоминает Воронков, как бьёт Павел Сажин. Вспоминает других умельцев. Удар… а второго уже и не надо. С одного удара в шпалу вошёл костыль.
Ловко стало у него получаться. Радуется успехам своим Воронков. И другие успехам молодого рабочего радуются.
Всем ясно: давно догнал Воронков Селезнёва в мастерстве, в умении работать. Только самому Селезнёву пока не ясно. Пытается наставлять по-прежнему Воронкова:
— Учись, пока я жив, учись!
Скромен по природе Степан Воронков. Молча в ответ головой кивает.
Чем же закончилась эта история? Справедливостью. Ходит в старших теперь Воронков. Семён Селезнёв у него в подручных.
Первый суп
Замучалась Катя Жукова. Работала она на южном участке Турксиба. Была кухаркой Южного укладочного городка.
Перед тем как поехать на Турксиб, училась специально она на повара. В пути разные кулинарные рецепты повторяла: суп по-флотски, суп по-крестьянски, котлеты пожарские, шашлык по-кавказски, азу по-татарски, бигус, биточки, суп гороховый, консомэ (это бульон по-нашему), суп с фрикадельками, суп харчо.
Сидит Катя на своём месте в поезде, шепчет:
— Овощи свежие, помидоры, репа, лук репчатый, масло растительное, сметана, соль, перец.
Это салат овощной.
— Солонина, горох, картофель, морковь, лук репчатый, масло топлёное.
Получается — суп гороховый.
— Мясо, картофель, лавровый лист…
Это рецепт жаркого.
Приехала Катя Жукова. Оказалось всё сложнее здесь на Турксибе, чем представлялось тогда в пути. То трудно с водой, то тяжело с дровами. С продуктами сложно. Перебои даже с доставкой хлеба.
Особенно было плохо, когда проходили через район песков. Во многих местах здесь воду привозили издалека. За двадцать километров, за тридцать, бывало даже за сорок. Места здесь безлесные, топить нечем. Редко встречается кустарник — саксаул. Привозили его на верблюдах.
Попробуй здесь вовремя и хороший обед приготовить.
Сокрушается Катя:
— Зачем же курсы кончала, зачем же рецепты запоминала.
Прошло какое-то время. Привыкла к трудностям Катя. Не кажутся трудности Кате трудностями. Мысль лишь в одном, как бы получше обед приготовить.
Воду припасёт заранее. Связки саксаула всегда у неё в запасе. Не было случая, чтобы с обедом подвела строителей Катя.
Едят рабочие, хвалят:
— Ай да умелица!
— Ай да кудесница!
— Королевский у нас обед!
Вспоминается Кате свой первый день на Турксибе, свой первый обед. Волновалась Катя. В поварскую книгу заглядывала через каждые пять секунд. Приготовила суп гороховый.
Сели за стол укладчики. Суп недосолен, горох недоварен, какие-то странные пятна поверху плавают.
Однако не подали вида строители — понимают: первый в жизни у Кати суп, важный у Кати сегодня день.
— Молодец, Катерина! — идут голоса.
— Славный суп! Славный суп!
— С успехом! С началом службы!
Едят укладчики, стараются не поморщиться.
Был среди них и Фома Кудлатый. Попробовал суп Фома:
— Ну и суп!
Скривился. Отошёл в сторону. Выплюнул.
Увидела Катя. Слёзы из глаз — сами собой у Кати.
Обиделись рабочие за Катю. Посмотрели зло на Кудлатого:
— Ах ты, колода, бревно осиновое!
— А я что? Я ничего! — нагло ответил Фома Кудлатый.
Обозлились строители, побили Кудлатого.
— Да я в шутку, в шутку! — кричит Кудлатый.
Не отпускают его рабочие:
— Наших не обижай. Меру и в шутке знай!
Шаровая молния
Строительство Турксиба — это не только прокладывание железнодорожного полотна. Надо построить железнодорожные станции. Надо возвести водокачки. Надо оборудовать переезды через железнодорожное полотно. Многое надо сделать.
Работали на Турксибе и связисты. Прокладывали телеграфную линию. Вкапывали столбы. Натягивали провода. Работали они небольшими группами. Жили в палатках. В числе связистов были Иван Крещенко и Спиридон Огнев.
Знали их на Турксибе. Вот какая необычная история с ними однажды случилась. Работали они на северном участке. Устанавливали телеграфную линию недалеко от станции Кара-Культас.
Эти места известны на редкость сильными грозами. Когда здесь гроза — страшно на небо глянуть. Колют небо огневыми ножами молнии. В сто океанских прибоев кругом гремит. Молнии вёрткие, быстрые. Места здесь равнинные. Выбирают молнии, во что бы огнём ударить.
Намучились с ними связисты. Телеграфные столбы особенно нравились молниям.
Пронесётся гроза. Посмотрят связисты. На том месте, где только что стояли столбы, торчат лишь обугленные пеньки. С такой силой ударяли молнии, что разлетелись телеграфные столбы на щепы, да такие мелкие, что и костра из них не разведёшь.
Нравилась Ивану Крещенко степная гроза. А Огнев, хотя он и Огнев, — грозы боялся. Забивался поглубже в палатку. Крещенко же наоборот старался быть поближе к выходу. Не застёгивал он палатку. Одёрнет полог. Смотрит. Посмеивается над Огневым:
— Где ты там? Где ты там? Иди сюда. Какая красота!
Вот и в тот день восхищался. С особой силой метались молнии.
— Красота! Красота! — кричит Крещенко.
И вдруг ударила молния рядом с палаткой. И сразу что-то влетело в саму палатку. Раздался треск, и это что-то взорвалось. Выяснилось: в палатку к связистам через открытый полог попала шаровая молния.
Ударила она в Крещенко. Заметался Огнев, решил, что погиб товарищ.
— Убила его молния, убила! — кричал, когда подошли другие.
Однако Крещенко остался жив. Правда, сорок минут пролежал без сознания. Еле отходили его в тот день.
По-разному приходит известность к людям. Стали из-за этой молнии Крещенко и Огнев очень известными на всем Турксибе.
— Иван Крещенко? Ах, это тот, в которого ударила шаровая молния.
— Спиридон Огнев! Ах, это тот, что был в одной палатке с Крещенко.
Встретят их другие строители:
— Ну как, тире-точки. (Это так называли они связистов.) Что теперь ожидать от вас?
Кто-то выкрикнул:
— Сто пятьдесят процентов выполнения плана.
Улыбнулись связисты:
— Что же, попробуем.
Отлично работали Огнев и Крещенко. Сдержали своё обещание. Стали передовиками, ударниками. Знали их до этого на Турксибе по шаровой молнии. Знают и ценят теперь за труд.