ловой, когда этого беднягу Минелли… его ведь звали Стив Минелли… прогнали сквозь строй вооруженных дубинками надзирателей за то, что он пошел в уборную без разрешения. Андерсон хихикает и бьет ногой в пах седого каторжника, заговорившего с соседом во время обеда… Андерсон…
И все–таки в храбрости ему отказать нельзя — ведь он знал, что на его корабле находятся два допреступника, отбывшие срок за убийство. Впрочем, он, наверное, знал и то, что они не станут тратить свои убийства на него, как бы он ни зверствовал. Человек не отправляется добровольно на долгие годы в ад только ради удовольствия пришить одного из местных дьяволов.
— А мы обязаны отвечать на эти вопросы, сэр? — осторожно спросил Крэндол.
Улыбка старшего надзирателя стала чуть–чуть поуже.
— Я же сказал, что это вам не повредит, верно? А что–нибудь другое может и повредить. Так–то, Крэндол, все еще может. Мне бы хотелось оказать услугу представителям прессы, и вы уж, пожалуйста, будьте полюбезнее и поразговорчивее, ладно? — он слегка повел подбородком в сторону надзирательской и перехватил дубинку.
— Есть, сэр, — ответил Крэндол, а Хенк энергично кивнул. — Мы будем любезны и разговорчивы.
«Черт! — мысленно выругался Крэндол. — Если бы только это убийство не было мне так нужно для другого! Помни про Стефансона, приятель, только про Стефансона! Не Андерсон, не О'Брайен и никто другой. Только Фредерик Стоддард Стефансон!»
Пока телеоператоры по ту сторону решетки устанавливали камеры, Крэндол и Хенк отвечали на обычные предварительные вопросы репортеров.
— Ну, как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?
— Прекрасно. Просто прекрасно.
— Что вы намерены сделать сразу же, как получите ваши свидетельства?
— Поесть как следует. (Крэндол.)
— Напиться до чертиков. (Хенк.)
— Смотрите, как бы вам опять не угодить за решетку, уже в качестве послепреступников! (Один из хроникеров.)
Общий добродушный смех, в который вносят свою лепту старший иадзиратель Андерсон и Крэндол с Хенком.
— Как с вами обращались, пока вы находились в заключении?
— Очень хорошо. (Крэндол и Хенк в один голос, задумчиво косясь на дубинку Андерсона.)
— А вы не хотите сообщить нам, кого вы намерены убить? Или хотя бы один из вас?
(Молчание.)
— Кто–нибудь из вас передумал и решил не совершать убийства?
(Крэндол задумчиво смотрит в потолок. Хенк задумчиво смотрит на пол. Снова общий смех, в котором на этот раз слышится некоторая натянутость. Крэндол и Хенк не смеются.)
— Ну, мы готовы. Повернитесь сюда, пожалуйста, — вмешался диктор телевидения. — И улыбайтесь — нам нужна настоящая сияющая улыбка.
Крэндол и Хенк покорно расплылись до ушей, и диктор получил даже три требуемых улыбки — Андерсон не преминул присоединиться к сияющей паре.
Две камеры выпорхнули из рук операторов: одна повисла над заключенными, другая быстро задвигалась перед их лицами — операторы управляли ими с помощью маленьких пультов, умещавшихся на ладони. Над объективом одной из камер вспыхнула красная лампочка.
— Итак, уважаемые телезрители и телезрительницы, — бархатно зарокотал диктор, — мы с вами находимся на борту тюремного космолета «Жан Вальжан», который только что приземлился на нью–йоркском космодроме. Мы явились сюда, чтобы познакомиться с двумя людьми — с двумя из той редкой категории людей, которые, добровольно отбывая срок за убийство, сумели отбыть его полностью и по закону получили право совершить по одному убийству каждый. Через несколько минут они будут освобождены, полностью отбыв семь лет заключения на каторжных планетах, — будут освобождены с правом убить любого мужчину или женщину в пределах Солнечной системы. Всмотритесь в их лица, дорогие телезрители и телезрительницы, — ведь, быть может, они изберут именно вас!
После этого оптимистического замечания диктор сделал небольшую паузу, и объективы впились в лица двух мужчин в серых тюремных комбинезонах. Затем диктор вошел в поле зрения камер и обратился к тому из заключенных, который был ниже ростом.
— Ваше имя, сэр?
— Допреступник Отто Хенк, номер пятьсот двадцать пять пятьсот четырнадцать, — привычно отбарабанил Отто–Блотто, хотя слово «сэр» его немного сбило.
— Как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?
— Прекрасно. Просто прекрасно.
— Что вы намерены сделать сразу, как получите свидетельство?
Хенк помолчал в нерешительности, потом робко покосился на Крэндола и ответил:
— Поесть как следует.
— Как с вами обращались, пока вы находились в заключении?
— Очень хорошо. Так хорошо, как можно было ожидать.
— Как мог бы ожидать преступник, э? Но ведь вы пока еще не преступник, верно? Вы же допреступник.
Хенк улыбнулся так, словно впервые услышал это определение.
— Верно, сэр, я допреступник.
— Не хотите ли вы сообщить телезрителям, кто то лицо, из–за которого вы готовы стать преступником?
Хенк укоризненно взглянул на диктора, который испустил сочный смешок — на этот раз в полном одиночестве.
— Или, быть может, вы оставили свое намерение относительно его или ее?
Наступила пауза, и диктор сказал несколько нервно:
— Вы отбыли семь лет на полных опасностей неосвоенных планетах, готовя их для заселения человеком. Это максимальный срок, предусмотренный законом, не так ли?
— Да, сэр. С зачетом, положенным допреступникам, отбывающим срок авансом, за убийство больше семи лет не дают.
— Бьюсь об заклад, вы рады, что в наши дни смертная казнь отменена, а? Впрочем, в этом случае отбытие наказания авансом утратило бы смысл, не так ли? А теперь, мистер Хенк — или я все еще должен называть вас «допреступник Хенк»? — может быть, вы расскажете нашим телезрителям, какое происшествие из случившихся с вами за время отбытия срока вы считаете самым жутким?
— Ну–у… — Хенк задумался. — Хуже всего, пожалуй, было на Антаресе VIII, в моем втором лагере, когда большие осы начали откладывать яйца… Видите ли, на Антаресе VIII водится оса, которая в сто раз больше…
— Там вы и потеряли эти два пальца?
Хенк поднял искалеченную руку и внимательно ее оглядел.
— Нет. Указательный палец я потерял на Ригеле XII. Мы строили первый лагерь на этой планете, и я выкопал такой странный красный камень, весь в шишечках. Ну, я и ткнул в него пальцем — посмотреть, очень ли он твердый, — и кончика пальца как не бывало! Фьють — и нет его. А потом весь палец загноился, и врачи его оттяпали напрочь. Ну, да мне еще очень повезло. Кое–кто из ребят, из каторжников то есть, наткнулся на камушки побольше моего, так они потеряли кто ногу, кто руку, а один и вовсе был проглочен целиком. На самом деле ведь это были не камни, а живые твари — живые и голодные! Ригель XII так ими и кишит. Ну а средний палец… средний палец я потерял по глупости на космолете, когда нас перевозили в…
Диктор понимающе кивнул, кашлянул и сказал:
— Но осы, гигантские осы на Антаресе VIII были хуже всего?
Отто–Блотто не сразу сообразил, о чем идет речь, и растерянно замигал.
— А–а… Это точно. Они кладут яйца под кожу обезьян, которые водятся на Антаресе VIII, понимаете? Обезьянам, конечно, приходится туго, зато у осиных личинок есть пища, пока они не вырастут. Ну, мы там обосновались, и тут оказалось, что осы не видят никакой разницы между этими обезьянами и людьми. Все шло гладко, а потом вдруг то один хлопнется без чувств, то другой. Забрали их в больницу, сделали рентген, и оказалось, что они прямо нашпигованы…
— Благодарю вас, мистер Хенк, но наши телезрители уже не меньше трех раз видели осу Херкмира и слушали рассказ о ней во время «Межзвездного полета». Программа эта, как вы, без сомнения, помните, дорогие телезрители, передается по средам от девятнадцати до девятнадцати тридцати по среднеземному времени. А теперь, мистер Крэндол, разрешите спросить вас, сэр, как вы себя чувствуете, вернувшись на Землю?
Крэндол выступил вперед и подвергся примерно такому же допросу, как и его товарищ.
Впрочем, произошло одно значительное отступление от шаблона. Диктор спросил, думает ли он, что Земля за это время сильно изменилась. Крэндол приготовился пожать плечами, потом вдруг усмехнулся.
— Одну заметную перемену я вижу уже сейчас, — сказал он. — Вот эти парящие в воздухе камеры, которыми управляют с помощью маленьких коробочек. В тот день, когда я расстался с Землей, этого еще не существовало. Изобретатель, наверное, неглупый человек.
— А? — диктор оглянулся. — Вы говорите о дистанционном переключателе Стефансона? Его изобрел Фредерик Стоддард Стефансон лет пять назад. Верно, Дон?
— Шесть лет, — поправил телеоператор. — Пять лет назад переключатель поступил в продажу.
— Переключатель был изобретен шесть лет назад, — пояснил диктор. — А в продажу он поступил пять лет назад.
Крэндол кивнул.
— Ну, так этот Фредерик Стоддард Стефансон, должно быть, очень неглупый человек, очень–очень неглупый, — и он снова усмехнулся в объектив камеры.
«Гляди на меня! — подумал он. — Я ведь знаю, что ты смотришь эту передачу, Фредди! Гляди на меня и трепещи!»
Диктор как будто немного опешил.
— Да… — сказал он. — Вот именно. А теперь, мистер Крэндол, не расскажете ли вы нам о самом жутком происшествии…
После того как телеоператоры собрали свое оборудование и удалились, репортеры обрушили на обоих допреступников последний шквал вопросов, надеясь выведать что–нибудь пикантное.
«Роль женщины в вашей жизни?», «Ваши любимые книги, ваше хобби, ваши развлечения?», «Встречались ли вам на каторжных планетах атеисты?», «Если бы вам пришлось повторить все сначала…»
Никлас Крэндол отвечал вежливо и скучно, а сам думал о Фредерике Стоддарде Стефансоне, который сидит сейчас перед своим роскошным телевизором с экраном во всю стену.
Или Стефансон уже выключил телевизор? Может быть, он сейчас сидит, уставившись на погасшими экран, и старается разгадать замыслы человека, который выжил, хотя, согласно статистическим данным, у него был на это лишь один шанс из десяти тысяч, и вернулся на Землю, отбыв все семь невероятных лет в лагерях на четырех каторжных планетах…