Дембель
Полтора с хвостом года службы растворились, будто их и не было, и неожиданно Марку был объявлен бессрочный отпуск: увольнение из армии – дембель!
А всё дело было в том, что его родители достигли пенсионного возраста. Марк – единственный сын, по закону служба прекращалась.
«Ур-ра! Домой!» – вприпрыжку побежал собирать чемодан, и вдруг его догоняет дневальный по роте:
– Рубин, дуй к начальнику политотдела части.
Подполковник Голиков встретил Марка не по уставу.
Пожав ему руку и усадив напротив, Голиков сказал:
– Слушай, у меня к тебе есть одна просьба, одно предложение и один совет. Я знаю, тебе можно ехать домой. Но ты же в курсе, что скоро смотр полка… Ты столько времени готовил концерт своей третьей роты, и будет жаль, если ты уедешь, а концерт сорвётся. Останься ещё на неделю.
Теперь предложение: у тебя ещё вся жизнь впереди. Смотри, сейчас есть уникальная возможность записать в твоём военном билете национальность – украинец. Значит, и в паспорте, который тебе выдадут, будет «украинец». И уж поверь мне, сынок, – это снимет кучу проблем: и при поступлении в университет, и при распределении на работу. Советую тебе, потому что понимаю: при твоих способностях и амбициях, если ты оставишь пятую графу как есть, хлебнёшь немало. Возможность уникальная, соглашайся. И ещё совет: если ты опять собираешься поступать в институт на журналистику, не советую. Писать тебя там не научат, а образование слабое: обо всем и ни о чём. Хочешь хорошее гуманитарное образование, иди на юридический или на философский. Что скажешь?
Задержаться на неделю – проблем не было.
А вот сменить национальность?..
Да, кроме генов, с нею Марка ничего не связывало. Отец не раз предлагал это сделать. Всё по тем же мотивам. Но именно отец почему-то в тот миг встал перед его глазами.
Показалось, что если он сейчас отречётся от своего рода, от своих предков, то всё-таки нанесёт незримую рану отцу, так бережно почитающему религию и хранящему традиции, в которых был воспитан. Он знал, в словах его будет одобрение, но в душе – огорчение. Огорчить отца Марк не мог. От предложения отказался.
А о будущей профессии надо было хорошенько подумать, но, скорее всего, подполковник прав. Юридический – неожиданно, но интересно.
Последняя ночь в армии. Сидят с Витей Белым и Лёвой – им ещё полгода служить. Молчат. Пьют чай. Ещё одна страничка жизни перевернулась. И закрылась…
Дубны
Старенький автобус «пазик» сквозь пелену непрекращающегося дождя везёт его из армии в родной город.
«Странно, столько дней и ночей я мечтал об этом часе. И вот, когда он наступил, особой радости почему-то нет. Может, потому, что скверная погода…»
А позади остался кусок такой непростой и необычной жизни. Да, она временами была слишком тяжёлой, порой невыносимой. Но в то же время эти полтора солдатских года медленно, но неуклонно спрессовали глину души в кирпич. Ушёл юношей, вернулся мужиком.
Въехав в город и оглядывая с детства знакомые, родные места, явственно ощущал: он – другой. И по-иному воспринимает всё, что раньше его окружало.
Что-то важное, родное незаметно испарилось из души во время бесконечного стояния в карауле и в постоянной долбёжке солдатских наук. Душа стала жёстче, меньше романтики, жажды творчества. И это, конечно, радости не добавляло. Его «розовые очки» хоть и не до конца, но существенно побледнели.
И вот он уже звонит в дверь своей квартиры. Дверь отворяется, и Марк с головой окунается в необъятную радость родительской любви, только теперь осознав, как же он по ним соскучился.
На второй день, услышав от кого-то из знакомых, что на швейной фабрике, где они школьниками с таким успехом давали концерт в день Восьмого марта, нужен художественный руководитель, отправился туда. Познакомился и поговорил с директором, а уже на следующий день вышел на работу.
Вокруг – женское царство: от восемнадцати до пятидесяти лет. Новый худрук – событие. А ему надо выбрать лучших певуний для женского хора (мужики – наперечёт). Ходит по цехам в парадной солдатской форме. Красуется. Комплименты, шутки-прибаутки заканчиваются приглашением:
– Прошу всех сегодня на репетицию – мы с вами создаём лучший хор в городе, будем выезжать на областные, а может, и на республиканские концерты: Дубны, Полтава, Киев! Жду вас всех после работы в клубе фабрики.
Молодые и не очень женщины и девчонки перемигиваются:
– А солдатик-то ничего… Почему бы и не заглянуть к нему после работы? Может, кого-то и выберет… для хора… ха-ха-ха…
Работа закипела.
А в свободное время – подготовка к поступлению. Учитывая медаль за школу, его пропуском в юридический была отличная оценка по истории СССР.
Прочитав до армии уйму исторических книг, которые казались ему продолжением сказок, историю Марк знал неплохо. Но всё же решил, что на этот раз случайностей быть не должно, и поэтому договорился о частных уроках с Надеждой Ивановной, лучшей в городе учительницей истории.
События, даты, цари, вожди, партийные съезды долбил и долбил, перемешивая эпохи от древних времён до новейших по хронологии и обратно, пока они не уложились в памяти стройными рядами и достать их оттуда он мог в любой момент дня и ночи.
А уже в мае он радостно обнимался с Витей и Лёвой, вернувшимися из армии. Сообщил, что собирается поступать в Харьковский юридический. Витя же решил снова ехать в Минск, поступать на политэкономию.
Харьковский юридический институт считался лучшим на Украине и к тому же получал дотации Министерства внутренних дел: стипендия в два раза выше, чем в обычных институтах страны. Выпускников института расхватывали на работу в суды, прокуратуру и МВД мгновенно. И это – здорово.
А плохо то, что это был вуз закрытого типа: без направления обкома партии документы для поступления не принимались.
Первое собеседование в Дубенском горкоме.
Марк предъявил характеристику школы, серебряную медаль и характеристики политотдела воинской части с рекомендацией в юридический институт. Принимал его первый секретарь горкома партии, с дочерью которого они учились в одной школе. Долгое время молчал.
– Вы хорошо подумали о выборе института или, может быть, подумаете ещё? – наконец вымолвил он.
«И с чего бы такой вопрос?» – мелькнуло в голове.
– Хорошо подумал. И прошу дать мне направление именно в Харьковский юридический.
– Ладно, езжайте в область, но хочу предупредить: там собеседование будет посложнее.
На следующей неделе отправился в Полтаву. В обкоме партии его уже ждали. Комиссия из трёх человек. Марк не успел войти, как на него обрушился такой град вопросов по будущим экзаменам, что, если бы не многомесячная подготовка, ему пришлось бы несладко.
Потом они долго рассматривали его характеристики, рекомендацию политотдела части и ходатайство горкома партии. Придраться не к чему. Пошушукались между собой, двое встали и ушли.
Остался председатель комиссии. Чиновник лет шестидесяти. Сухой скрипучий голос, жёсткий взгляд непроницаемых глаз, чисто официальный тон в разговоре:
– Марк Захарович, формально у нас нет оснований не дать вам направление для поступления в Харьковский юридический институт.
Но верьте моему слову: вы никогда туда не поступите! И не потому, что знания плохие, вас просто туда не примут. Им нельзя этого делать! Почему – догадайтесь сами. Не мальчик уже, армия за плечами. Пора научиться принимать разумные решения, особенно если они определяют вашу судьбу.
Вот такое оптимистическое напутствие Марк получил в родной области.
Выйдя на улицу с направлением обкома на руках, с горечью подумал: «И в чём моя вина? В том, что родился? Национальность – клеймо? На всю жизнь?!»
Харьков
Харьков встретил Марка громадами мрачно-серых зданий, отстроенных после войны пленными немцами, видно, под стать их тогдашнему настроению.
Юридический институт – красивое двухэтажное, белое с жёлтым здание с колоннами в классическом стиле, перед которым удобно расположились цветочные клумбы, а густые клёны и тополя дополняли окружающий ландшафт. Увидев его, учиться захотелось ещё больше.
Марку повезло: в Харькове жила его двоюродная сестра. Рита была почти на двадцать лет старше, замужем и уже давно работала учительницей в школе. Муж – учёный, кандидат наук. У них в квартире за две недели до начала экзаменов Марк и поселился, продолжая штудировать историю СССР.
Когда Рита и её муж услышали, что он сдал документы в юридический, они были в шоке. А потом дружно бросились уговаривать его пойти в другой вуз.
– Марик, все знают, что там на стационаре уже десять лет нет ни одного еврея. А после арабо-израильской войны 1967 года – вообще глухо. СССР-то поддерживал арабов. Поменяй институт, пока есть время. Упрямство – не упорство, до добра не доведёт.
Решение Марка осталось неизменным. Как-то через пару дней Рита вошла к нему в комнату с загадочным видом:
– Завтра вечером у нас встреча с одним из моих первых учеников Толиком Тищенко. Он – историк, преподаёт в юридическом и тоже будет принимать экзамены в этом году. Послушаем, что он скажет.
В семь вечера было ещё светло, и когда в парке Горького на тенистой аллее Марк с сестрой встретились с красивым молодым брюнетом, он тотчас же сразу бросился обниматься с Ритой. Его уважение и любовь к ней чувствовались моментально.
– Рита Михайловна! Как же я рад, что вы позвонили и что я вас вижу спустя столько лет. Ну, как вы, где вы, рассказывайте, – затараторил он.
Они присели на лавочку и минут тридцать говорили и не могли наговориться, позабыв о Марке, сидящем рядом. Наконец первый восторг постепенно растаял, и Анатолий повернулся к нему.
– Рита Михайловна по телефону предупредила меня о предмете нашего разговора. Вы, молодой человек, не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
– Не возражаю.
Эти несколько вопросов по истории страны переросли в бесконечность. Ответил на все.
– Ну, теперь всё ясно, – резюмировал Анатолий, – значит, ситуация такая: я искренне уважаю вашу сестру, она моя первая и любимая учительница. Но даже если бы она на коленях умоляла меня поставить вам пятёрку, я бы не смог это сделать. Почему бы не смог? Читайте.
Оглянувшись несколько раз, как в шпионских фильмах, он медленно достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вдвое бумагу и протянул Марку.
Это была копия закрытого письма Министерства образования республики лично ректору Харьковского юридического института.
На бумаге с гербом Украины вверху прямым текстом было написано: «Учитывая последовательно проводящуюся партией и правительством Украины политику национальных кадров, министерство строго рекомендует: избегать приёма на стационарную форму обучения абитуриентов следующих национальностей: евреев, цыган…»
Строчки поплыли перед глазами. Это был приговор. Окончательный. Обжалованию не подлежащий. Финиш, без старта.
Анатолий забрал письмо назад и, видя состояние Марка, дружески положил ему руку на плечо, перейдя на «ты».
– Марк, у тебя с историей СССР всё хорошо. Отнеси документы в университет на исторический факультет. Заведующий кафедрой истории СССР – мой приятель. Пятёрку тебе гарантирую, и получай свою порцию незабываемой студенческой жизни. Будешь хорошо учиться, оставят преподавать в университете. Понравится археология, пожалуйста, поедешь на раскопки: быть может, тебя ждут мировые открытия!
Это гораздо интересней, чем возиться с судебными бумагами или всю жизнь возиться с криминалом, отбросами общества.
Рита прямо засияла.
– Спасибо, Толик, не знаю даже, как тебя благодарить! Конечно, мы сделаем так, как ты советуешь. Отмечать его поступление будем вместе. В ресторане!
Они ещё с полчаса щебетали, не обращая на него внимания. А у Марка душа просто кипела от возмущения: «Ну уж нет! Я всё равно пойду только в этот "заколдованный" институт!»
Накануне экзамена тихий вечер вместе с траурным настроением опустился в квартиру сестры, будто Марк уже провалил экзамен. Поэтому он и постарался улечься спать пораньше, чтобы остановить поток её упрёков и пророчеств, которые оптимизма уж никак не добавляли.
Перед сном вспомнилась вчерашняя консультация по истории, которую проводил перед абитуриентами доцент Баймескулов.
Недюжинного ума, с высеченным из гранита волевым лицом и пронзительным горящим взглядом, он за час вогнал всю тысячную аудиторию в состояние такого ужаса, что единственной мыслью было: «Господи, пронеси! Только бы не к нему на экзамен! Этот завалит точно».
Экзамен
На экзамен Марк шёл вместе с Лёвой Липовичем, которого всё-таки уговорил приехать в Харьков поступать в институт культуры.
К тому моменту, когда они, запыхавшись, вбежали в институт, экзамен шёл полным ходом. Взлетают на второй этаж, подходят к аудитории, где предстоит сдавать, и первое, что видит Марк, – двух рыдающих девчонок у огромного раскрытого окна («Хоть бы не вздумали выбрасываться…»).
В коридоре, кроме него, человек десять парней и девчонок с потухшими лицами, ожидающих своей очереди.
– Ребята, кто принимает экзамен? – спрашивает у них.
– Доцент Баймескулов с ассистенткой.
«Баймескулов?! Тот, что проводил консультацию?! – ноги стали ватными, а сердце застучало барабанной дробью. – Чёрт побери! Да как же так? Ну почему из двенадцати групп он оказался именно в моей?! И число сегодня не тринадцатое, и экзаменационная книжка не тринадцать! Ну что за невезуха?»
– И как он принимает, какие уже оценки?
– Две двойки, остальные тройки. Хоть вообще не заходи. Лютует. Особенно после того, как поймал девчонку со шпаргалкой. Юбку ей до трусов задрал, выхватил шпаргалку и вытолкал за дверь!
Настроение взлетело ещё «выше». Лёва притих, сел на лавочку в коридоре. В это время дверь открылась и в коридор выскочил красный как рак парень с экзаменационным листом в руках. Все – к нему: «Ну… что?» Парень широко улыбнулся: «Четвёрка!» Ребята облегчённо вздохнули: первая четвёрка в группе.
– Следующий! – донёсся уже знакомый повелительный голос Баймескулова. Вокруг все замерли. И, поняв, что ждать не имеет смысла, Марк шагнул в аудиторию, как с корабля – да в бездну океана.
Подходит к столу. На нём игральными картами разбросаны экзаменационные билеты, и первое, что видит Марк на тёмно-синей крышке стола, – список их группы.
Напротив его фамилии слева отмечено: «медаль», как и у трёх других абитуриентов из списка. Предупреждение преподавателю: поставишь отлично, и абитуриент превратится в студента.
А кроме того… его фамилия, имя и отчество (единственные из всего списка группы) перечёркнуты тоненькой красной чертой.
«Всё. Приехали. Рекомендация министерства уже исполнена, – обожгла мысль, – шансов ноль».
И как ни странно, но сознание этого вмиг сняло все его волнения и страх («Будь что будет!»), придав решимость идти до конца, каким бы он ни оказался.
– Что стоим? Тяните билет! – повернулся к нему Баймескулов.
Не глядя Марк взял билет и прошёл к свободному столу. Ответы на вопросы: 1) Ливонская война и 2) Декреты о мире и земле – даже не стал записывать, знал хорошо.
Пока Баймескулов пытал очередного бедолагу, Марк смотрел на экзаменатора и думал: «Вот тот, от которого сейчас зависит моя судьба… От его настроения, его восприятия, его воли… Хотя нет, не только от него. Есть ещё и приказ власти, который меня уже перечеркнул красными чернилами, и он о нём знает».
Отвечать пошёл вне очереди, пока другие ещё заканчивали готовиться. И вот Марк лицом к лицу с доцентом Баймескуловым и его белокурой ассистенткой. Начинает как из пулемета строчить о проигранной Иваном Грозным Ливонской войне.
Через минуту: «Достаточно».
Ответ на второй вопрос занял не больше времени.
– Марк Захарович, – заглядывает в экзаменационную книжку доцент, – ответы на вопросы билета вы знаете. Что ж, а теперь прогуляемся-ка с вами по истории нашей Родины. Готовы?
И горной лавиной, неудержимой и бесконечной, на Марка обрушились его вопросы. Причём если первый вопрос из древней истории, то следующий – из новейшей, третий – из Средних веков и так далее до бесконечности…
– Годы правления князя Владимира?
– 980-й – 1015-й. Князь Владимир был рождён от князя Святослава (945–972) и рабыни Малуши, ключницы его матери княгини Ольги…
– Хватит. Годы работы Третьей Государственной думы?
– 1907–1912, это первая Дума, проработавшая пять полных лет…
– Достаточно.
Вопросы продолжали падать, и вдруг с Марком произошло то, что когда-то произошло с его дедушкой во время германской войны. Он исчез из реальности. Улетел в другое измерение, не осознавая, где он, что он делает и что с ним происходит.
Он не видел Баймескулова, только слышал его хрипловатый голос, перебивающий Марка и подбрасывающий всё новые и новые вопросы, как сухой хворост в огонь.
Вопросы, вопросы, вопросы – ответы, ответы, ответы.
Как оказалось, экзекуция длилась сорок полных минут, притом что на обычного абитуриента доцент тратил не более десяти.
Лёва, ожидавший Марка в коридоре, потом рассказывал, что когда он заглянул в аудиторию, то обалдел от увиденного: «Смотрю, ты весь багровый, обливаешься потом. С горящими глазами, размахивая руками, строчишь ответами, почти кричишь, а экзаменатор так же громко атакует тебя вопросами, прерывая на полуслове, и, кажется, ещё миг – и вы броситесь друг на друга в драку».
И вдруг наступила тишина, и Марк пришёл в себя.
Первое, что увидел: побледневшее и перепуганное лицо ассистентки, взирающей на него как на привидение из замка.
Потом – жёсткое, пожелтевшее от напряжения лицо Баймескулова.
Экзаменатор молчал. Он долго смотрел на список абитуриентов группы, из которого Марк уже был вычеркнут чьей-то начальственной рукой. Красными чернилами.
– Марк Захарович, – медленно и как-то вкрадчиво начал он, – я задам вам ещё один, последний вопрос. Ответите, поставлю отлично, если нет – хорошо.
«Значит, после стольких вопросов, на которые он получил столько ответов, если я ошибусь один раз – поражение?» – мелькнуло в голове.
– Задавайте.
– Почему вождь большевиков Владимир Ильич Ленин включил в Декрет о земле программу другой партии – левых эсеров?
Молниеносно пролетел по закоулкам своей памяти – там было пусто.
Марк не знал этого не потому, что забыл, а потому что никогда этого не читал, не видел.
Зато, как будто наяву, он увидел красную жирную пятёрку…….. 5……………………….. медленно удаляющуюся от его экзаменационного листа к заднему краю стола. И когда она была уже у самого края, он, судорожно сжавшись внутри, вдруг скороговоркой произнёс:
– Этого вопроса в школьной программе я не встречал, потому что его там нет.
– Хм, а это правда, – ухмыльнулся Баймескулов. – Вопрос из высшей школы. Но ведь вы же претендуете на отлично! Будете отвечать?
– …Ладно. Я вам честно сказал, что не читал об этом. А можно я попытаюсь ответить так, как я это представляю?
Молчание. Пламя страха опалило сердце. И вдруг:
– Вы не знаете, но вы представляете? Такого я ещё не слышал. Ну хорошо. Попробуйте.
Медленно, снова отключившись от настоящего и ещё раз с головой нырнув в эпоху революции, Марк начал говорить. И ощущение такое, что каждое слово – это шаг. Шаг по лезвию огромного ножа: микрометр в сторону – и тебя рассечёт надвое.
– Левые эсеры, если я не ошибаюсь, предлагали дать землю каждому крестьянину. Так?
– Ну, так… – согласился экзаменатор.
– Большинством населения страны были крестьяне, мечтавшие получить землю в свою собственность, как предлагали левые эсеры, – уже смелее продолжал Марк.
– И что? – не отрывая от него взгляда, спросил Баймескулов.
– Декрет о земле был принят на Втором съезде Советов. Сразу после революции. Республика Советов только родилась, и, очевидно, в тот момент Ленину, как её вождю, была важна поддержка многомиллионного крестьянства, большинства населения страны. Может быть, поэтому в тот, такой острый для революции, момент он и включил в Декрет о земле программу левых эсеров: наделить землёй каждого крестьянина?
Марк ещё не окончил последнее слово, как Баймескулов грохнул кулаком по столу и, обращаясь к ассистентке, выдохнул:
– Я не могу не поставить ему отлично. Не мо-гу!
Он взял экзаменационный лист, ручку и чётко вывел в графе оценок: «Отлично». Слово, решившее судьбу.
И тут нервы сдали (вдруг передумает?). Марк бросился и хотел выхватить экзаменационный лист, накрыв его рукой.
Острая боль – доцент кольнул его ручкой – вернула к реальности.
– Я ещё не расписался. Могу и передумать, – будто прочитав его мысли, улыбнулся вмиг ставший таким родным Баймескулов.
ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ…
Однажды, направляясь на семинар по истории государства и права, в коридоре института Марк наткнулся… на Витю Белого, который учился в Минске и ещё ни разу не навещал Марка в Харькове.
– Ты?.. Тут?.. Как?..
– Соскучился, – коротко бросил тот, вырвавшись из дружеских объятий.
– Красавец, что приехал! Нет слов! Только у меня сейчас семинар. Сходишь со мной?
– А куда мне деваться? Пошли…
Они поспешили в аудиторию, где вся группа Марка уже была в сборе. Через минуту вошёл Баймескулов, всё такой же значительный и неприступный, каким был на первой консультации, а затем на экзамене. Именно он вёл у них семинары по истории уже пятый месяц.
С ходу задаёт первый вопрос. Группа молчит. Марк тянет руку. Игнорируя, преподаватель вызывает другого студента.
Затем Баймескулов задаёт следующий вопрос – картина повторяется. Когда и в третий раз Марк поднял руку и не был замечен, староста их группы, бывший десантник, возмущённо крикнул: «Рубин уже третий раз тянет руку! Почему вы его не спрашиваете?»
Ответ Баймескулова мазнул алой краской щёки Марка:
– С товарищем Рубиным… мы только советуемся.
Чувствительный тычок от Вити только усилил приятность сказанного.
Приёмная комиссия
…И вот Марк уже в коридоре. Взлетает до потолка. Сжимает в объятиях Лёву до крика, слившегося с его собственным: «Отлично!»
Абитуриенты сжигают глазами счастливчика, получившего первую в группе пятёрку. Они ещё не знают, что это – всё! Что он уже студент! Студент «расколдованного» Харьковского юридического института!
Вопреки всем прогнозам и уговорам: горкома партии, обкома партии, родственников, преподавателя Анатолия Тищенко. Вопреки приказу министерства.
Вопреки истории этого института за последние десять лет! По-бе-да!
Миг пронзительного Счастья, настоящего Счастья!
Подходит к телефону-автомату, висевшему на стене в коридоре института, бросает в щель две копейки и набирает номер сестры:
– Сдал.
– Оценка?
– Отлично!
Послышались короткие гудки. Бросила трубку. Набирает номер ещё раз. И тут уже её крик:
– У тебя хоть чуть-чуть совести осталось? Я ночь не спала. Все нервы размотала, а тебе шуточки? Что получил?
– Да говорю тебе: от-лич-но! Я не вру.
Растерянное молчание в трубке длилось очень долго.
– Но этого же не может быть! Ведь Толик сказал…
– Всё, Рита, с меня бутылка, а ты накрывай на стол. Вечером будем «обмывать» мой студенческий билет. Думаю, через полчаса он будет у меня в кармане.
«Не говори гоп, пока не перепрыгнешь» – хорошая поговорка.
Какими милыми показались члены приёмной комиссии, куда Марк вбежал доложить о результате экзамена. Председатель комиссии, декан первого курса Кащук, услышав, что у Марка медаль за школу и что историю он сдал на отлично, улыбнулся, пожал ему руку, поздравил и предложил присесть.
Марк протянул ему экзаменационный листок. Прочитав фамилию и увидев его драгоценную пятёрку, декан открыл список абитуриентов и углубился в чтение.
И вдруг нормальное человеческое лицо декана растворилось в воздухе, а на его место шлёпнулась безжизненная чиновничья маска, и такой же безжизненный голос проскрипел: «Вам необходимо будет прийти сюда ещё раз. Вечером».
Слова декана льдинкой пронзили сердце. Радость испарилась. Ликовать и ставить точку поторопился. Борьба продолжается.
Вечером прождал в коридоре более часа. Наконец вышел декан. Проходя мимо, бросил: «Придёте завтра. В десять утра».
И конечно же, вечером никакого праздника у сестры не сложилось. Ожидание неизвестного сжимало душу: что ещё придумают в приёмной комиссии?
Наутро, в десять часов, Марк вошёл в знакомый кабинет.
– Военный билет принесли?
– Но вы же вчера не предупредили.
– Езжайте за военным билетом.
Мухой смотался к Рите и через час вручил декану военный билет.
Тот взял его трудовую книжку и стал внимательно вчитываться в неё, сравнивая с военным билетом. Десять минут, пятнадцать. Терпение лопается.
– Да в чём, собственно говоря, дело? – почти кричит Марк. – У меня медаль за школу. Вчера я сдал профилирующий предмет – историю на отлично. По закону – я студент. Какие ещё проблемы?
– По положению о Харьковском юридическом институте вы должны иметь два года непрерывного трудового стажа или два года отслужить в армии. Я вижу, что в армии вы прослужили только полтора года. Сейчас я хочу выяснить: имеете ли вы два года непрерывного трудового стажа. И если, придя из армии, вы приступили к работе спустя месяц и один день, ваш стаж считается прерванным и в институт вы зачислены быть не можете, – не поднимая глаз, выдавил Кащук.
Холодное спокойствие опустилось на душу.
– Уважаемый председатель приёмной комиссии! На работу после армии я вышел не через месяц, а на
третий день. У меня полных два года непрерывного трудового стажа работы во Дворце культуры и профтехучилище ещё до службы в армии. Таким образом, на момент подачи документов у меня вместе с армией и работой более четырёх лет непрерывного трудового стажа. И этот факт подтверждается и военным билетом, и трудовой книжкой, которые вы сейчас держите в руках. Можете проверять хоть до конца рабочего дня. Мне спешить некуда, но из этой комнаты без решения, принятого в соответствии с законом, я не выйду!
– Тише, тише, вы ещё не прокурор, чтобы со мной так разговаривать, – декан поднял удивлённые глаза и молча углубился в документы, записывая даты поступлений на работу и увольнений с неё и даты службы в армии. Потом он что-то считал в столбик на листе бумаги, опять смотрел документы и опять считал.
Наконец, вздохнув, вынул из ящика стола какой-то бланк, написал на нём фамилию Марка и, поднявшись, явно обескураженный, вручил ему этот бланк.
– Идите в двенадцатый кабинет к проректору по хозяйственной части. Отработайте на ремонте общежития две недели и поезжайте к себе домой. Если мы примем решение зачислить вас, получите письменное уведомление об этом.
Если… Не «когда», а «если»». Значит, вопрос завис. Настроение – хуже некуда. Остаётся только ждать.
В Харькове делать было нечего, и он вернулся в Дубны – в ожидании решения приёмной комиссии.
А тем временем Витя Белый, сдав профилирующий предмет на отлично, снова поступил в Белорусский университет, но уже на факультет политэкономии.
Шли дни. Одна неделя, другая. Марк уже настроил себя на отказ. И только за три дня до конца августа почтальон принёс письмо с решением приёмной комиссии о зачислении и датой начала занятий – первое сентября!
Харьков
Не успел Марк получить студенческий билет и зачётную книжку, как его пригласили к замдекана Василию Шишкину, симпатичному обаятельному блондину.
– Мы тут заглянули в твоё личное дело, Марк. Ты работал худруком на фабрике. А у нас концертной деятельности покровительствует сам ректор. Думаю, ты заметил, как мало у нас девчонок. Выступают одни мужики, надо бы и девушек притянуть. Сможешь сделать женский вокальный ансамбль? – сразу перейдя на «ты», с нажимом спросил Шишкин.
– Не знаю… Для того чтобы ансамбль звучал, надо заниматься по четыре раза в неделю. А учиться когда? Да и удастся ли? Из кого выбирать? Не знаю, не уверен.
– Слушай, соглашайся! А я тебе общагу пробью прямо в этом здании. На занятия идти – даже на улицу выходить не надо, – соблазнял Шишкин. – Кроме того, скоро все на месяц поедут в колхоз, собирать картошку. Холодно, сыро, а ты с девочками останешься в городе, готовиться к концерту на Седьмое ноября.
Картошка не пугала, а вот жильё прямо в институте – это круто. Ради такого элитного жилья стоило рискнуть. Другое общежитие располагалось на краю города, и добираться туда надо было около часа. Да ещё и с пересадкой.
И опять с теплотой вспомнился отец. Уже который раз в жизни Марку пригодился баян, играть на котором заставлял его папа.
– Ладно. Где и когда проводить прослушивание? Уже через пару часов Марк отобрал шесть девушек с хорошим слухом и неплохими голосами. У одной – даже оперный.
Вскоре ребята его курса уехали на картошку, а он по полдня с шутками и прибаутками репетировал со своими певуньями. Занимались с удовольствием. Девчонки быстро схватывали свои партии и уже через месяц готовы были выступать.
Всё это оказалось исключительно важным, так как благодаря успехам на концертах Марк вскоре заслужил расположение и преподавателей, и самого ректора. Поэтому, несмотря на родовые муки при поступлении, его жизнь и учёба все четыре последующих года катились как по маслу.
Начало занятий
С октября начались занятия. Учиться было на удивление легко, и за это ещё и платили стипендию.
А когда на первой сессии сдал все экзамены на пятёрки, получать стал и того больше – целых пятьдесят пять рублей, чего в то время было вполне достаточно, чтобы покушать в студенческой столовой, заплатить за общежитие да ещё и сходить на танцы в городской парк или в кино.
Пятиэтажное общежитие вполне можно было назвать уютным. Чистота. На втором этаже жили девочки, на первом, третьем, четвёртом и пятом – мальчики.
В комнате их было четверо. С одним из них, Павлом Орловским из своей группы, Марк быстро подружился.
Отслуживший три года в Морфлоте, Павел женился на своей землячке – красавице и умнице брюнетке Свете, вместе с которой и поступил в институт. Они были родом из Николаева, чудесного города на берегу Южного Буга.
Студенческая жизнь била ключом: до двух часов занятия в институте, потом – подготовка к урокам, а вечером или репетиции, или тренировки по баскетболу.
В выходные дни – парк Горького, танцы. Иногда встречались с Лёвой и с Колей Гариным, который учился в том же городе.
Девчонки-певуньи не подвели Марка. Симпатичные как на подбор, в завлекающих мини-юбках, на концертах они пели и пританцовывали так, что сам ректор, обычно сидевший в середине зала, перебрался на первый ряд и явно наслаждался их выступлением.
Юра Свирский
К зимней сессии – экзаменам и зачётам – Марк готовился вместе с Пашей Орловским у себя дома, в Дубнах.
Павел – высокий, сероглазый, необыкновенно сильный телом и духом. Родись он на четверть века раньше, в Отечественную войну, наверняка бы был командиром.
Однажды в перерыве между занятиями Марк зашёл проведать Юру Свирского – своего одноклассника и друга, никогда не унывающего любимца девчонок.
Юра с закрытыми глазами лежал в постели. Больной, спал. Поразили почерневшие руки с траурными полосками под ногтями.
– Что с ним? – спросил Марк у его отца.
– Не поступил. А сейчас пашет на машзаводе, на прессах, – с грустью ответил тот. – Грязь можно отмыть, а вот угроза потерять пальцы на старых разболтанных станках вполне реальна.
Острая жалость вместе с желанием помочь другу сжали сердце, и неожиданно для себя Марк непререкаемым тоном произнёс:
– Юра будет учиться в моём институте. Вместе со мной. Я вам обещаю. Пойдёмте.
И они тут же пошли к учительнице, готовившей Марка по истории СССР. Марк легко уговорил её заниматься с Юрой историей, а заодно по возможности и русским языком с литературой.
Отзанимавшись полгода с учительницей и не жалуясь на память, Юра прибыл на экзамены неплохо подготовленным.
Перед экзаменами Марк попросил его надеть военную форму, в которой симпатичный друг смотрелся как звезда кино.
Затем Марк в один день познакомил его со своими учителями английского и истории, представив как «брата» и попросив отнестись снисходительно к парню, только что отслужившему в Советской Армии.
Конечно, после этого Юре легко удалось набрать семнадцать баллов, что для него вполне хватило. И так, неожиданно для себя, он стал студентом лучшего юридического вуза Украины.
Устроив Юру танцором в художественную самодеятельность, Марк смог пробить ему то же общежитие, поселив в своей комнате. И последовавшие затем три учебных года пролетели для них как один весёлый карнавал.
Город невест
После окончания третьего курса им полагалась стажировка: месяц – в следствии, месяц – в суде, месяц – в прокуратуре. И Паша Орловский убедил Марка поехать теперь уже к нему – на юг Украины, в Николаев, который всерьёз называли городом корабелов (три судостроительных завода), а в шутку – городом невест (цветник красавиц).
Паша жил с мамой в частном доме на берегу похожего на море Днепро-Бугского лимана. А Марка определили в том же районе в следственный отдел милиции стажёром.
Первый день стажировки. Солнечным утром (жара почти как в тропиках) Марк явился в кабинет, где уже устроились за своими рабочими столами четыре следователя.
Один из них, его руководитель, худощавый, краснолицый, в сером пиджаке, измятом так, будто и спал в нём, подозвав и вручив несколько измятых рублей, просит зайти в магазин напротив, купить бутылку водки и пару плавленых сырков.
«Наверное, к обеду», – подумал Марк. Купил, принёс.
Все без исключения офицеры тут же разлили по полстакана водки каждому и, разломав сырки, чокнулись: «За рабочий день!» – выпили, закусили и с чувством полного удовлетворения стали вызывать из коридора и допрашивать обвиняемых, свидетелей, потерпевших.
«Весёленькое начало!» – подумал Марк. Настроение упало. И больше не поднялось.
Впечатление о работе в милиции осталось самое паршивое.
Марка не раз бесили наглость и презрение насильников, полных отморозков, которых хотелось разорвать собственными руками, но которых отпускали, потому что вмешивались влиятельные родители.
И в то же время он с отвращением видел, как опера зверски допрашивали подозреваемых, выбивая показания у тех, кого он никогда и не подумал бы упечь за решётку. Когда попробовал вмешаться, был вышвырнут из кабинета как котёнок.
Когда он узнал, что всем сотрудникам определялся план: сколько уголовных дел и по каким статьям Уголовного кодекса надо возбудить в месяц, первая мысль была: «И чем это не Зазеркалье?»
При нём однажды собрали группу оперативников в штатском и отправили на танцы в городской парк затеять драку и привезти несколько гражданских «хулиганов», так как горел план по возбуждению уголовных дел по хулиганству.
Марк понял: это была система – не столько делать, сколько показать. Ради поощрения, наград и звёздочек на погоны.
В первое же воскресенье его руководитель стажировки – довольно добродушный за пределами конторы мужик – пригласил Марка прокатиться «на природу». Он, как и другие «неподкупные» следователи, садился в свой (личный или взятый в организациях) автомобиль и объезжал «подшефные» колхозы, где набивал багажники мясом, колбасой, маслом, крупой, овощами и фруктами. Денег, естественно, не платил.
Съездив один раз и с отвращением понаблюдав, как раболепствует председатель колхоза, угодливо суетясь и собственноручно заполняя капитану багажник «Москвича», Марк, вернувшись в Николаев, отказался от предложенного ему гуся и больше «на природу» не ездил.
У каждого следователя в производстве было по пятнадцать – двадцать уголовных дел в месяц, поэтому ни о каком качестве расследования и речи не шло. Дела лепились кое-как: лишь бы прошло в суде, лишь бы не вернули на дополнительное расследование. Сплошь и рядом «вешали» на обвиняемых лишнее преступление, а суд пусть разбирается. Сочтёт нужным, лишнее отбросит.
Следующий месяц практики в суде того же Корабельного района Марк провёл относительно спокойно. Читал дела. Присутствовал на судебных заседаниях по уголовным и гражданским делам.
Свободного времени была уйма, и он пристрастился к рыбалке на Днепро-Бугском лимане. На лодочной станции его знали как «прокурора» и без вопросов давали небольшую лодку с вёслами на пару часов.
Недалеко от берега Марк таскал по сорок штук мясистых бычков на нарезку, которых потом Пашина мама жарила на подсолнечном масле, и это было объедение.
Последний месяц стажировка проходила в прокуратуре Центрального района Николаева, в самом центре города, и после этого он вернулся в институт.
Именно в это время прошло общественное распределение, по которому он должен был по окончании института ехать работать в прокуратуру родной области.
Марк – в шоке. Насмотревшись на то, что творится в милиции, прокуратуре и судах, на то, как людей (зачастую невинных) система выдёргивала из повседневной жизни и, как сухие поленья, швыряла в горнило тюрем и зон, Марк видел себя юристом только в одной ипостаси: защитника.
Поэтому он попросил профессоров, у которых уже имел авторитет и с которыми подружился, помочь ему попасть в адвокатуру.
К ректору отправилась целая делегация, и он запросил министерство выделить два места сверх плана: для Марка и для племянника министра юстиции.
Очевидно, желание родственника министра и сыграло решающую роль. Места выделили. Марку – на Волынь в Западной Украине.
…– Рубин, на выход! Без вещей! – лязг тюремной двери как выстрел в сердце, ничего хорошего от этого вызова не ожидавшее.
Допрос затянулся надолго. Он касался нескольких проведённых Марком ранее уголовных дел, которые ещё до их рассмотрения в суде попали в телевизионные обзоры и которые удалось выиграть, погасив созданный прессой ажиотаж.
Он понял: Верноруб всеми силами надеется найти ещё хоть что-нибудь уличающее его.
Ведь чем больше преступлений на него «повесят», тем больше шансов, что он получит обвинительный приговор. Но, к большому сожалению следователя, которое он даже не скрывал, допрос закончился ничем, и Марк вернулся в свою камеру.
Наседка
Со временем он стал замечать, что сокамерник Николай время от времени пытается ненавязчиво, как бы между прочим выведать, чем же Марк занимался на воле и за что попал сюда.
Наученный предательством Любы, он старался дипломатично уходить от прямых ответов, переводя разговор на другие темы.
Обычно они выставляли мусор из камеры по очереди: день – Марк, день – Николай.
Но иногда тот хватал выносить мусорное ведро вне очереди, выходя в коридор и оставаясь наедине с надзирателем. И в этот день его обязательно вызывали якобы на допрос к следователю. Возвращаясь с «допросов», он долго лежал, уставясь в потолок.
Прошло недели три, и однажды Николай вернулся с очередного допроса с лицом, чёрным от горя. Несколько часов, как всегда, он пролежал молча, а потом вдруг сел и попросил его выслушать.
– Марк, я знаю, кто ты. Я знаю, что ты адвокат и за что сидишь. Дело в том, что меня притащили сюда из колонии, чтоб я пахал «наседкой», помогая оперативникам и следователям раскрывать неизвестные им преступления тех, кто попадает сюда. Таких как ты. Почему я решил признаться тебе первому? Во-первых, я так и не расколол тебя. Но это не главное. Главное, что согласился я на эту грёбаную работу потому, что мне обещали помиловку, которую я писал сам. Я ведь раскрыл им несколько убийств, не считая разбоев и краж. Но сегодня мне показали отказ. Понимаешь, пришёл отказ на мою помиловку! А ведь я ждал и надеялся весь год, целый год! Тюремное начальство обещало поддержать, но, видно, «кинуло» меня. Будь другом, я дам тебе свой приговор и всю нужную информацию. Напиши мне настоящую помиловку, или как там она у вас называется, такую, чтоб за душу тронула. А я передам её жене. Сделаешь?
– Допустим, я напишу тебе ходатайство о помиловании. Но как ты передашь его? – удивился Марк.
– Мне разрешают свидание на одни сутки каждый месяц. Так что это не проблема. Ты только напиши пожальчей!
– Ладно. Попробую. Могу дать совет. Пусть твоя жена возьмёт детей и запишется на приём к депутату Верховного Совета по вашему округу. И на этом приёме постарается уговорить его поддержать ходатайство о помиловании. Если повезёт, то, считай, ты уже на воле.
– Во как? Ага, понял. Запомню.
Не откладывая в долгий ящик Марк принялся за изучение документов и приговора, которые Николай ему передал. А затем засел за сочинение ходатайства о помиловании на имя Верховного Совета Украинской ССР.
И чем больше он углублялся в эту работу, тем больше и больше она увлекала его. Увлекал процесс творчества, превращавший набор сухих юридических терминов в увлекательную драматическую историю отрывка человеческой жизни с трагическим финалом – восемь лет лишения свободы.
А затем, как звенья цепи, нанизываемые одно на другое, Марк доставал и выкладывал факты и обстоятельства, позволяющие проявить сострадание: учесть то, что Николай не только признался и раскаялся, но сейчас он с риском для жизни помогает органам раскрывать неизвестные преступления, уже отбыл более половины срока наказания, дома его ждёт не дождётся старенькая больная мать, ветеран войны, жестоко страдают жена и детки, – и вынести решение о помиловании.
Не заметил, как наступила ночь. Николай уже тихонько похрапывал, отвернувшись к стене. Марк тоже улёгся, но сон не шёл. Ещё и ещё раз читал написанное ходатайство, правил то фразу, то слово. Получилось неплохо. «Жальче́й», как говорил Николай, не придумаешь.
«Вот бы выиграть и это дело! Выиграть прямо из тюремной камеры. Такого у меня ещё не было. Зато сколько было других дел за прошедшие три года…» – мысли плавно перетекли в воспоминания о коротком, но ярком периоде судебных баталий. Где его оружием в борьбе с могучей и зачастую несправедливой системой обвинения были только интеллект, знания и желание во что бы то ни стало помочь своему подзащитному.