— деньги, которые он только что вернул. Они их отложили и начали разбирать кипы бумаг — желтые, старые бумаги.
— Вот завещание. Может быть, оно имеет какое-нибудь отношение.
Он продолжал рыться в бумагах, а она стала просматривать завещание.
— Завещание его отца. А он, — она кивнула в сторону комнаты, — был его душеприказчиком. Его зовут Стивен. — Затем просмотрела еще страницу и сказала: — Не думаю, что это имеет какое-нибудь отношение к делу. Все завещано вдове. Дети ничего не получают, пока она не умрет, а ведь убили не ее, а сына. — Она сложила завещание и положила его на место. — Ты говорил, что здесь были какие-то драгоценности; я их не вижу.
На какое-то мгновение у нее зародилась надежда, что похитили их.
— Они во втором ящике, сейчас я тебе покажу. И, по-моему, они не очень дорогие, то есть, конечно, они дорогие, но это не бриллианты или что-нибудь в этом роде.
Он достал второй ящик. Нитка жемчуга, старомодное ожерелье из топазов, аметистовая брошь.
— Жемчуг, наверное, стоит тысячи две.
— Я все это видел; отсюда ничего не взято с тех пор, как я…
Он снова осекся и замолчал, опустив глаза.
— Это не ограбление, — сказала она трезво. — Кое-что посложнее.
Они быстро уложили все в ящики. Последними положили деньги. Он посмотрел на них с ненавистью. Она понимала, она его не винила…
Они закрыли ящики, вставили их на место. Не было смысла закрывать отверстие в стене занавеской. Когда рядом лежит труп, стоит ли пытаться скрыть другое преступление? Да и вообще бесполезно пытаться отделять одно от другого: как только обнаружат убийство, его, конечно, свяжут со взломом.
— Ну, с этим покончено, — сказала она, обескураженная.
Они вернулись в комнату, остановились и беспомощно посмотрели друг на друга. Что делать теперь?
— Бывают и другие мотивы, такие же простые, — сказала она. — Ненависть или любовь. Теперь мы должны…
Он понял. Подойдя к трупу, он опустился на колени.
Она подавила отвращение, подошла и стала на колени рядом с ним.
— Ну, тогда придется посмотреть, что у него в карманах, — сказала Брикки. — Я тебе помогу.
— Не нужно, не притрагивайся к нему; я достану все из карманов, а ты смотри.
Они улыбнулись друг другу, делая вид, что им не так уже омерзительно то, что они собирались делать.
— Я начну отсюда, — сказал он.
Грудной кармашек. Ничего, кроме тонкого полотняного носового платочка.
— Посмотрим левый боковой карман. — Ему пришлось приподнять тело. — Здесь вообще ничего нет, — и вывернул атласную подкладку кармана. — А теперь правый.
— Тоже ничего.
Вывернутые карманы торчали, как маленькие плавники.
— Теперь внутренние карманы.
На этот раз ему пришлось коснуться рукой мертвой груди.
— Вынимай все, — прошептала она.
Он доставал из кармана вещи и передавал ей, а она клала их на пол.
Они сидели, согнувшись, подняв колени. Он молчал, но она по его лицу понимала: ему кажется, что у них нет никаких шансов — слишком мало времени оставалось до рассвета.
Позади них, на книжной полке, стояли часы. Усилием воли — только усилием воли! — они заставляли себя не оборачиваться, но они их слышали. Часы мелко рубили тишину и говорили: «Тик-так, тик-так», — столь насмешливо, столь безжалостно, столь быстро. Они не останавливались, не прерывали своего движения, а шли, шли, шли…
— Портсигар. Серебряный. С надписью: «С. от Б.». В нем три сигареты. Его звали Стивен? Подарил кто-то, чье имя начинается на «Б». — Она захлопнула портсигар и положила на пол. — Спички. Бумажник, кожаный. Две пятидолларовые бумажки и одна долларовая. Два корешка от билетов на сегодняшний спектакль в «Винтер Гарден». Третий ряд, места сто тринадцать и сто четырнадцать. Что ж, по крайней мере мы знаем, где он был сегодня с восьми тридцати до одиннадцати.
— Два с половиной часа из тридцати пяти лет, — сказал он мрачно. — Выходит, нам нужно проследить примерно два — два с половиной часа с того момента, как кончился спектакль в театре. Еще что-нибудь там есть?
— Визитные карточки, деловые, — ответила она. — Какой-то Стафорд, какой-то Холмз, какой-то Ингольдсби. Кажется, все… Нет, обожди минутку, в маленьком отделении есть еще что-то. Фотография. Любительская. На фото — девушка и он сам, оба верхом.
— Покажи-ка! — Он посмотрел и кивнул головой. — Это та, с которой он сегодня вечером вышел из дому. В спальне тоже есть ее фотография — в серебряной рамке. Там написано «От Барбары».
— Значит, это сделала не она. Иначе фотографии в серебряной рамке не было бы. Рамка, может, и осталась бы, но фотографии там бы не было. Здравый смысл подсказывает.
— Ну вот и все — из внутренних карманов. Теперь посмотрю четыре кармана в брюках. Два боковых и два задних. Левый задний. Ничего. Правый задний — еще один носовой платок. Левый боковой — ничего. Правый… Ключ от входной двери и немного мелочи.
Она пересчитала мелочь, задумчиво, понимая, что это не имеет значения.
— Восемьдесят четыре цента, — сказала она и положила деньги на пол.
— Вот и все карманы. А мы не сдвинулись с места.
— Нет, сдвинулись, Куин, очень сдвинулись!.. Не говори так. В конце концов мы же не ожидали, что найдем здесь лист бумаги, на котором написано: «Меня убил такой-то». Мы уже знаем одно имя — Барбара. И мы знаем, как Барбара выглядит, и знаем, что она провела с ним первую половину вечера. Мы также знаем, где они были примерно до одиннадцати часов. Мне кажется, что это очень много. И это мы узнали, только осмотрев карманы.
«Тик-так, тик-так, тик-так…»
Она сжала его руку, чтобы успокоить его, придать ему бодрости.
— Я знаю, — сказала она чуть слышно. — Не смотри на них, Куин, не оборачивайся. Мы сможем это сделать, Куин, сможем, мы успеем!..
Она поднялась.
— Положить все обратно? — спросил он.
— Не имеет значения; оставь, где лежит.
Он тоже поднялся.
— Давай теперь осмотрим комнату, — сказала она. — Ты начинай там, а я начну здесь.
— А что мы ищем? — спросил он хмуро.
Ей хотелось крикнуть. «О господи, я сама не знаю!..»
«Тик-так, тик-так, тик-так…»
Она опустила глаза, чтобы не смотреть на циферблат, когда проходила мимо часов, как страус, который прячет голову в песок. А ведь это не так легко. Часы здесь, на ее стороне комнаты и смотрят прямо на нее.
Книги на полке разделены на две части, и часы стоят посередине.
—«Зеленый свет», — бормотала она, проходя вдоль книг, —«Китайские фонарики», «История…»— Она быстро опустила глаза, —«Тик-так…» Еще один миг из их запаса прошел! Она снова подняла глаза, уже правее часов. —«На север от Востока», «Трагедия Икс…» Не очень-то он много читал, — решила она.
— Откуда ты знаешь? — спросил он.
— Так мне кажется. Когда человек много читает, у него книги более или менее одинаковые. Я хочу сказать — одного типа, а здесь какой-то сброд, совсем разные книги. Наверное, он читал одну книжку по полгода или около того, когда не спалось.
Она первая подошла к столику.
— Куин! — окликнула она после минуты раздумья.
— Да?
— Человек, который курит сигареты, — а мы нашли сигареты у него в портсигаре, — он сигары тоже курит?
— Может быть, многие курят и то и другое. А ты что, нашла окурок сигары?
— А он мог выкурить две сигары? В этой пепельнице два окурка…
Он подошел и посмотрел.
— Мне кажется, здесь был кто-то еще, — сказала она, — какой-то мужчина. Столик стоит между двух кресел. Окурки лежат на противоположных краях пепельницы.
Он наклонился и посмотрел более внимательно.
— Сигары разных сортов, никто не курит так. Здесь в самом деле кто-то был с ним. И посмотри-ка, один из них очень волновался. Посмотри на этот окурок: он гладкий, немножко разбухший, но все же целый, да? А теперь посмотри на второй: он изжеван совершенно. Один из этих курильщиков очень волновался, говорю тебе! — Он посмотрел на нее. — Это самое интересное, что мы нашли, самое интересное!
— А кто волновался и кто был спокоен? Грейвз или другой человек? Этого мы не знаем.
— Неважно! Мы знаем, что здесь был еще один мужчина, и даже то, что они курили сигары разных сортов, показывает, что их разговор не был дружеским. Один из них отказывался курить сигары другого, или ему просто не предложили, и он курил свои. Они курили одновременно, но не вместе, — ты понимаешь, что я хочу сказать? Было какое-то напряжение — ссора или спор.
— Да, это важно, — согласилась она. — Но этого мало. Мы не знаем, кто был тот, другой человек.
Он обошел одно из кресел.
— А вот бокал, который один из них поставил на пол, рядом со своим креслом.
— А около другого есть? — спросила она быстро.
Он обошел второе кресло, посмотрел вниз.
— Нет.
Она вздохнула с облегчением.
— Да, разговор был не дружеский. Я даже начала волноваться. А кроме того, это значит, что Грейвз сидел с этой стороны, где стоит пустой бокал. Он хозяин. Он себе налил, а своему посетителю не предложил. Или, может быть, предложил, но посетитель сердился на него и отказался.
— Все довольно разумно. Наверное, ты права. Хозяин, который не испытывает добрых чувств к тебе, не предложит тебе выпить. Значит, с этой стороны сидел Грейвз. И он не волновался.
— Нам неважно, где он сидел, — сказала Брикки с досадой. — Важно, с кем он сидел.
— Обожди-ка минутку! — Его рука нырнула в узкое пространство между подлокотником и подушкой кресла, на котором, как они решили, сидел посетитель.
— Картонные спички, отрывные, — сказала она разочарованно.
— Я тоже надеялся, что это нечто поважнее, — признался он. — Я заметил уголок. У Грейвза были собственные спички, я их вынул из кармана. Должно быть, эти принадлежат тому, другому. Наверное, он их сунул сюда в волнении. — Он раскрыл конвертик, потом закрыл, хотел бросить, но раскрыл снова.
Он нахмурился.
— Подойди-ка сюда, — сказал он, не отрывая глаз от спичек.