Поллукс был сыном харизматичного апостола Движения американских индейцев, который проповедовал свою религию его матери, когда ей было всего шестнадцать лет. Она не пережила 1970-х годов, и бабушка воспитала его как человека старомодных, консервативных взглядов. Я люблю кооооогдааааа всеееее пооо стаааарииииинке, любил говорить он, протягивая слова так, словно в них крылась какая-то особая тайная мудрость, кивая и глядя на меня умным безмятежным взглядом.
– Может, нам стоит заняться сам знаешь чем пооо стаааарииииинке немного попозже? – спросила я его.
– Пожалуй, мы могли бы сделать это прямо здесь, прямо сейчас. Держи инструкцию открытой, – сказал он, забирая у меня нечитаемую книгу и прислоняя ее к подушке.
– О’кей. Но я что-то проголодалась.
Поллукс встал, вытирая руки о штаны.
– Я позабочусь об этом, моя нежная Сасквоч, – улыбнулся он, направляясь на кухню.
Лоран
Однажды у нас шел снег во всем многообразии. Сначала это был великолепный медленный нисходящий поток снежинок, который, когда поднялся ветер, превратился в настоящую снежную бурю. Затем вышло солнце, вспыхнув над несущейся по земле поземкой, и отраженный от нее свет оказался до странного ярким. Потом ветер стих, и теперь снова начавший падать снег представлял собой большие подвижные массы, которые скапливались на каждой поверхности. Наконец снегопад прекратился, и мир стал белым, глубоким, сияющим. Теперь, когда снег запечатал погребенную в земле книгу, я подумала, что, возможно, смогу расставить все случившиеся события по порядку.
Я создала мысленную магнитную доску с прикрепленными к ней вырезками, фотографиями и ниточками, устанавливающими связи между ними, как в детективных сериалах. Я намеревалась заняться этим по-настоящему, но вдруг выяснилось, что в книжном магазине назревают проблемы. Рано утром следующего дня я пришла во вторую смену и увидела автора нечитаемой книги, парня из гамака. Он вернулся и был погружен в беседу с Асемой. Должна сказать, что она выбрала для этого дня поразительный образ. Волосы уложены в локоны принцессы Леи. Темно-красное вязаное «кукольное» платье, очень короткое, с легинсами цвета индиго. Расшитые бисером муклуки. Большой осколок небесно-голубой бирюзы свисал с одного уха. Он идеально сочетался с ее круглым симметричным лицом. Зимняя экипировка молодого автора состояла из топорщащейся меховой шапки, отдаленно напоминающей русскую. У него был крупный нос, а его темные глаза на мгновение остановились на мне с той странной невинностью, которую я замечала раньше, как будто он был гостем, явившимся из другого времени. Он не вспомнил меня. Его рыжевато-коричневая шапка меня поразила. Раньше он был обычным мечтателем. Но сегодня парень был похож на красивое животное с завитым хвостом на голове. Он был одет в просторное твидовое пальто и рабочие ботинки. Его нервные пальцы торчали из протершихся черных вязаных перчаток. Эти двое перестали разговаривать, когда я появилась в магазине. Было ясно: они хотели, чтобы я прошла мимо, не вступая в разговор, чтобы они могли возобновить свое общение. Когда я расставляла по полкам поступившие книги, до меня долетали обрывки их разговора. Асема говорила:
– Белые люди не могут покинуть колонизированную ими Америку, оставив ее независимой. Я имею в виду, вы не можете этого сделать как исторические колонизаторы! Тут не о чем говорить!
– Почему всех так интересует цвет кожи? Вот я, например, метис. И француз. А также ирландец. Нас колонизировали англичане.
– Вы говорите по-гэльски?[75] Эта книга написана слоговым письмом кри?[76] На мичифе? Та, которую вы мне подарили, с яркими геометрическими знаками? – Асема сделала паузу, хлопнув книгой по столу. – Вы на самом деле из Ирландии или выросли метисом? Вы выросли, будучи погруженным в какую-либо из ваших возможных культур?
– Поясните слово «погруженный».
– Знаете, это как будто вы все время находитесь внутри. С самого начала. Ваши родители приехали из Ирландии?
– Мои прадедушка и прабабушка. Был голод. Вы когда-нибудь о нем слышали?
– Конечно. Может быть. Но я не знаю, можете ли вы называть себя коренным жителем, если вы лично не пострадали от колонизации.
– Напоминаю вам, я метис, – проговорил молодой человек.
– Это прозвучало как-то неуверенно, – отозвалась Асема.
Человек в меховой шапке пожал плечами:
– А как насчет вас, вы говорите на дакотском или оджибве?
– Не очень свободно, но да.
– А как насчет вашего имени?
– У меня три имени. На языке дакота, на оджибве и английское.
– Которое из них английское?
– Асема, конечно.
Я украдкой взглянула на нее, потому что она солгала. Асема – это слово оджибве, означающее «священный табак». Она была увлечена допросом и уже открыла рот, намереваясь в очередной раз колко осведомиться о чем-то, но молодой человек попробовал поменяться с ней ролями.
– Так как же насчет вас? Вы действительно из резервации? И выросли в обеих ваших культурах? Погрузившись в них, как вы говорите?
– Я выросла здесь. И в моей семье культуры тонны. Так что заткнитесь.
Какое-то время они рылись в книгах, открывая и закрывая их, бормоча названия, и через некоторое время она спросила, как его зовут.
– Мать назвала меня Лораном. Но отец хотел, чтобы я носил имя его отца.
– Какое?
– Джарвис.
Я высунулась из секции для молодежи, чтобы получше рассмотреть парня, упомянувшего имя моего маленького кумира.
Джарвис?
– Думаю, Лоран – хорошее имя, – проговорила Асема, небрежно пожав плечами, но бросив косой взгляд.
Молодой человек и Асема продолжили бродить по магазину, пока мне не показалось, что каким-то незаметным образом они договорились встретиться снова, и он ушел. Некоторое время я работала бок о бок с Асемой, молча уставившись в экран компьютера, и помимо обслуживания посетителей успевала обрабатывать онлайн-заказы. Джеки вошла, прогулялась по торговому залу и исчезла.
– А ты что думаешь? – наконец спросила Асема.
– О чем?
– О Лоране.
– Почти ничего. Так вышло, что у меня есть одна из его книг.
– Я было подумала, что она на гэльском или написана слоговым письмом, но нет. Он говорит, ее язык намного старше гэльского.
– Мне он сказал, что это проза. Он рассказал о сюжете?
– Он заявил, что книга о парне, который восхищается девушкой, работающей в книжном магазине, но слишком застенчив, чтобы подойти к ней. Когда он наконец это делает, оказывается, что он ей тоже понравился.
Мое сердце подпрыгнуло. Я бросила на нее острый взгляд. Меня охватила ярость.
– Какая линия.
– До этого он мне вроде как нравился.
– Он тебе все еще нравится, – ответила я таким тоном, что Асема отступила, поправила один из своих локонов и спросила:
– И что?
Я оказалась в затруднительном положении. Я была уверена, что этот изворотливый, как лис, парень – безымянный отец ребенка Хетты. Скрытный мальчик из гамака. Меня привлекла его невинность, которая, как я теперь подозревала, была фальшивкой. Когда он смотрел на Асему, в его глазах светилась жадность, это чувство, когда… Я попыталась рассказать о нем Поллуксу позже… Молодой человек не только упомянул имя ребенка Хетты, Джарвиса, но и набросал кокетливый сюжет, адаптированный для Асемы, так же, как некогда для Хетты. Теперь меня в нем беспокоило все, даже меховая шапка.
Поллукс приехал за мной в магазин. Я осталась в нем после закрытия, чтобы обработать онлайн-заказы. Мы с мужем оставили машину у входа и пошли прогуляться по ночным заснеженным улицам. Ореолы морозного воздуха висели вокруг уличных фонарей.
– В дополнение к этим совпадениям, которые, нужно сказать, никак не похожи на обычные, я не думаю, что он не опасен, – заявила я. – Этот Лоран ждал, когда Асема придет на работу. Снаружи. Когда они вошли в магазин, он определенно следовал за ней. Мне показалось, в нем что-то таится. Но, может быть, я слишком много читаю?
– О, подкрадываться, пускаясь на всяческие уловки и хитрости, совершенно нормально, – произнес Поллукс тоном деланого беспокойства. – Мне просто жаль, что тебе пришлось стать свидетельницей этого.
– Нет, правда, это было как-то по-лисьи, коварно и хитроумно. Я имею в виду, в этом не было ничего общего с «любопытным милым зверьком», как оно тебе видится. В этом было куда больше «звериного».
– Я не знаю, как к этому отнестись. И ты ведешь себя как мамаша. Слишком подозрительная.
Поллукс приподнял искалеченную бровь и покачал головой.
– Еще чего не хватало! Не выводи меня из себя, муженек.
Он остановился:
– У тебя, наверное, лучшие намерения. – Я кивнула в знак согласия. – Но иногда они наносят самый большой вред.
Я сразу вспомнила о Флоре.
Мы с Поллуксом запланировали посетить «Лайлз», один из последних отличных дайв-баров[77]/ресторанов, оставшихся на Хеннепин-авеню. На «Лайлз» давно посягали ремесленные лавки и заведения изысканной кухни. На обратном пути к машине мы могли бы зайти в магазин, чтобы отлить после субботней вечерней выпивки, если бы таковая имела место. Было около 12 градусов по Фаренгейту, достаточно тепло для Миннеаполиса. На нас были парки, флисовые шапки, утепленные перчатки, зимние башмаки. Но мы все равно достаточно замерзли, чтобы нам было приятно нырнуть в «Лайлз», когда мы наконец до него добрались. Мы заняли нашу любимую блестящую красную нишу у стены, откуда могли разглядывать остальных ночных посетителей. Поллукс попросил принести творожный сыр и завтрак. Я взяла острый жареный сыр с беконом и халапеньо. Поллукс заказал ром с колой.
– Какой ужас, – прокомментировала я и попросила горячего чая, на что официант отреагировал любезным: «Конечно».
– Выпивку здесь не заказывают только алкоголики, – объяснил мне Поллукс.