В ресторане было много молодых людей из близлежащих кондоминиумов и кирпичных многоквартирных домов эпохи 1940-х годов. Они носили экзотическую ретроодежду, у них были татуировки, «тоннели» в ушах, пастельно-голубые или фиолетовые волосы, плетеные браслеты и пирсинг. Вошел Лоран в меховой шапке. Он подошел к группе женщин у игровых автоматов.
– Смотри, – толкнула я локтем Поллукса, – это наш мальчик-лис.
Молодой автор с книгой в одной руке попробовал заговорить с женщиной с алым маллетом[78] и блестящими черными губами. Она оттолкнула его локтем, так что он отлетел в сторону. Лисенок чуть не выронил книгу, но по пытался снова, и на этот раз она толкнула его достаточно сильно, чтобы он потерял равновесие. Он отшатнулся, схватился за стул, и книга упала. Он не потерял шапку, не выглядел пьяным и не разозлился, но и не оставил девицу в покое. Он выпрямился, затем поднял книгу и опять заговорил с ней. Он показал ей книгу, перелистал страницы, покачивая головой из стороны в сторону. Я мельком увидела название. «Империя дикой природы», автор Чери Дималайн[79].
– Может, нам стоит его нанять, – шепнула я.
Мне нравилась эта страсть продавца. Его вкус по части книг был превосходным, но сам парень все еще вызывал подозрения.
Принесли наш заказ. Официант помешал наблюдать разворачивающуюся драму, расставляя тарелки с жареной всячиной, яйцами и сосисками, к которым добавил бутылку кетчупа. Когда официант ушел, я увидела, что вся компания, стоявшая у игровых автоматов, исчезла.
– Должна ли я рассказать о мальчике-лисе? Я имею в виду – Хетте? Или, возможно, Асеме?
Поллукс окинул меня критическим взглядом:
– Разве ты только что не собиралась его нанять? А теперь ты уже готова взять свои слова обратно.
– Я имела в виду, что буду терпима, вот и все. А если бы мы все продавали книги таким образом, нас бы давно закрыли.
Поллукс пожал плечами, а затем покачал головой, глядя на творожный сыр.
– Несвежий.
– Несвежий, как мальчик-лис.
– Насмешка неудачницы, – усмехнулся Поллукс. – Не суй нос в это дело. Ничто из виденного тобой не доказывает, что он помолвлен с Асемой, верно? И если он действительно отец Джарвиса, он никуда от нас не денется.
– Почему ты так думаешь? Ведь очевидно, что он уклоняется от своих обязанностей. Он постоянно подкрадывается к кому-то поблизости.
Я сказала это, имея ввиду его манеру перемещаться. Его движения создавали ощущение готовности к прыжку.
– Крадучись он продвигает литературу, – произнес Поллукс, издав какой-то неопределенный звук.
– Что это было? Презрительное фырканье?
– Нет, – улыбнулся Поллукс. – Раздраженное ворчание.
Я рассмеялась:
– Ты ворчун, это верно.
– Гордый ворчун.
Я взяла вилку, попробовала творожный сыр, а потом положила на место.
– Ты в порядке?
Я начала есть, чтобы он от меня отстал. Творожный сыр показался мне приятным на вкус. Не суй нос не в свое дело. Поллукс был прав. Я задумалась о своих не сложившихся отношениях с Хеттой. В самом деле, что заставило меня подумать, будто я способна внезапно стать человеком, которому может довериться девушка двадцати с лишним лет, и быть даже полезной для нее? Кроме того, существовала еще одна молодая особа, которая действительно обратилась ко мне за помощью. Я переключила свое внимание на нее. Катери пыталась связаться со мной сразу после Рождества, а я попросту позволила телефону надрываться, не отвечая на звонок. Я знала, что должна поговорить с ней. Мне требовалось рассказать о настойчивости ее матери. Но наш последний разговор так расстроил меня, что я боялась снова общаться с Катери. Так что я медлила, избегала ее. Пока Поллукс расправлялся с едой, я украдкой взглянула на расшифрованное сообщение голосовой почты, которое она оставила. Никаких новостей о панихиде, только «Это Катери, перезвоните». Я не перезвонила и не ответила ни на одно из ее последующих посланий – «Позвоните мне» – якобы потому, что была занята инвентаризацией. Но потом инвентаризация закончилась, а я все не отвечала. Никакого оправдания у меня не оставалось. Молодая женщина, пережившая тяжелую утрату, обратилась ко мне, а я ее проигнорировала.
Мы с Поллуксом закончили есть, посидели еще немного в расслабляющей, шумной, веселой атмосфере обветшалого заведения, а затем отправились в обратный путь. Холод стал сильнее, темнота черней, морозный воздух был ободряюще миннесотским. Мы держались за руки, хотя наши толстые лыжные перчатки не предусматривали никакого теплообмена. По пути я решила, что завтра же позвоню Катери.
И все же мне понадобилось все утро, чтобы побороть страх. Сперва мы были заняты в магазине в связи с наплывом посетителей после воскресного бранча по соседству, затем наступило неизбежное затишье. Мне потребовалось дождаться позднего вечера, чтобы набрать номер Катери.
Она ответила:
– Это вы.
– Мне очень жаль…
– В извинениях нет необходимости. Рада, что мне не пришлось вас разыскивать. Все произойдет во вторник.
– Что именно?
– А вы как думаете? Ее будут кремировать, и я настояла на том, чтобы самой увидеть, как ее тело засунут в печь. Просто чтобы убедиться.
– Нет!
– Я буду вас ждать.
– Я…
– Нет, вы придете.
– Я потеряю сознание. Я не могу находиться рядом, когда происходит такое.
– По фигу. Вы мне нужны.
Я не была матерью Катери, и я не была лучшей подругой ее матери. А что касается Флоры, я не была уверена, что кремация повлияет на стиль ее поведения. В то самое утро она была в магазине, шурша страницами стихотворных сборников. Мне действительно требовалось поговорить об этом с Катери.
– Послушайте. Мы можем поговорить?
– Мы уже разговариваем.
– Думаю, нам следует встретиться лично, – сказала я. – Может быть, до… до вторника.
– Зачем?
– Боже! Вы начинаете меня раздражать. Ну ладно, сами напросились. Вот что я хочу сказать. Призрак вашей матери околачивался вокруг книжного магазина, приходит в него каждое утро и роется в книгах, точно так же, как она делала, когда была жива.
Казалось, теперь Катери нечего было сказать, поэтому я продолжила:
– Нет, я не сумасшедшая и даже больше не боюсь. Флора приходит каждое утро. На самом деле я ее не вижу, зато слышу. Я точно знаю, как она шумит. Она была в магазине даже сегодня утром, вселяя в меня надежду, что покинет его, как подобает приличному человеку, едва…
– Мать рассказывала мне о ваших глупых шутках. Это не смешно. Перестаньте врать. Перестаньте быть дурой.
Я изо всех сил старалась не вешать трубку и не извиняться. Но сказанное было правдой. Раньше я действительно дразнила Флору, давая ей липовые задания. Однажды она вычистила весь мой гараж, пытаясь найти потерянный священный свиток. Берестяной свиток, которого не существовало. За это я, вероятно, отправилась бы в ад народа оджибве. Мне пришло в голову, что я уже нахожусь в нем – преследуемая своей призрачною поклонницей. Наконец я обрела дар речи и сказала Катери умиротворяющим тоном, что не хотела рассказывать о призрачном присутствии ее матери по телефону. Я беспокоилась, что это расстроит ее. Что мне оставалось делать?
– Вы сможете пойти со мной на кремацию? – спросила она печальным голосом, медленно выговаривая слова, на которые невозможно было ответить ничего, кроме как «да».
Чистилище?
Поллукс отправился на церемонию, прихватив с собой трубку, барабан, орлиные перья, магическую связку[80] и два больших горшка вареного дикого риса. Он оставил мне завернутый в фольгу контейнер с диким рисом, который я съела, стоя над раковиной. И ореховый привкус, и шелковистая текстура, все присутствует, подумала я. Такая еда способствует моральному разложению. Я видела, как ее ела моя мать, и для меня она была связана с безысходным отчаянием. Этот рис заставлял меня чувствовать себя паршивой и потерянной, как в тот день, когда я потеряла себя. По крайней мере, Хетта меня не видела. Она была измучена, постоянно дремала, улегшись рядом с Джарвисом, часто оставалась в своей комнате. Может быть, просто избегала меня.
Наши списки вакансий носят случайный характер, в основном это шанс восполнить нехватку работников.
Луиза пригласила меня к себе домой около недели назад, так что я поехала к ней. В любом случае я не хотела оставаться наедине с мыслями о завтрашней кремации. Я написала ей, что уже еду, но она не ответила. Я ожидала, что она выйдет из таинственного лабиринта своих кабинетов с особым выражением лица, говорящем: «сосредоточена на написании книги». Но, постучав в дверь кухни, я услышала приглушенный возглас: «Бииндиген!»[81] и вошла. Но увидела я только верхнюю половину Луизы, появившуюся из-за шкафчика под кухонной раковиной со словами «черт, черт, черт!». Я ждала. Она держала в руке старый носок. Потом она отбросила носок, подняла кулак и крикнула: «Бог свидетель, я больше никогда не буду прятать конфеты на Хэллоуин под кухонной раковиной!» Она опустила кулак и посмотрела на меня все еще немного сумасшедшим взглядом. Наконец она сосредоточилась и рассмеялась:
– Извини, Туки, но там было колоссальное количество мышиного дерьма. В чем дело?
– Вы пригласили меня в гости.
– О да. Конечно. Заходи.
Я сняла ботинки. На мне были толстые шерстяные носки, потому что, несмотря на множество ковров, пол в ее доме всегда холодный.
– Как работа? – сразу спросила она.
– Давайте оставим ее на потом.
– Я разведу огонь, – улыбнулась Луиза.
В камине стоял ряд свечей в стаканчиках. Однажды зажженные, они мерцали, отражаясь в кафельных плитках. Это не был настоящий огонь, но я не хотела длинных объяснений на тему, почему она не разводит настоящий огонь в камине, а потому ничего не сказала. От горящих свечей в комнате возникала приятная атмосфера, и, по крайней мере, они создавали иллюзию тепла.