– Мне бы такую маленькую жестяную коробочку с прорезью для монет, – вслух размышляла хозяйка дома. – Такие есть в старых церквях, чтобы платить за свечи, вытаскивая кого-то из чистилища.
– Может быть, Флору, – подсказала я.
– Думаешь, она в чистилище?
– Это возможно, если под чистилищем понимать упаковочный участок в нашем магазине. Мне иногда кажется, что я застряла там до конца отпущенного мне срока. Но нет. Она в крематории, и завтра я должна пойти туда с Катери и убедиться, что на сей раз все прошло хорошо.
– Ты молодец. Я приготовлю чай.
Она пошла вскипятить немного воды, а потом мы сидели в продуваемой сквозняками гостиной и пили имбирно-лимонный напиток, пока за окном не начало темнеть. Мое сердце слабо сжалось, потому что я упомянула Флору. Я попыталась собраться с силами. Теперь пришло время поговорить с Луизой обо всем остальном. Решительно обо всем, включая книгу, содержавшееся в ней смертоносное предложение и присутствие Флоры в магазине. Мы были рациональны, сидели одни, не решали больших проблем и прихлебывали успокаивающий чай. Но конечно, мне было сложно начать такой разговор. Наконец я решила, что выбора нет.
– Итак… я никогда не говорила с вами о моем прошлом. Думаю, Флора, возможно, преследует меня из-за него. Я попала в тюрьму, потому что украла труп. Парня по имени Баджи. Мой первоначальный срок составлял шестьдесят лет. И пожалуйста, не говорите мне, что этот приговор был слишком жестоким.
Луиза открыла рот, но выглядела смущенной и только сказала:
– Так много лет за кражу тела.
– Дело было связано с особыми обстоятельствами, – продолжила я. – Я перевезла его через границу штата. И что самое интересное, на теле были наркотики, – пролепетала я. – Но я имею в виду, что, чем больше я узнавала о приговорах разных людей, тем больше понимала, что само вынесение приговоров является делом случайным. Мне встречались детоубийцы, которые отсидели всего семь лет, и женщины, убившие жестоких мужей, которые были приговорены к пожизненному заключению. Была одна женщина, купившая пистолет для парня, который совершил убийство. Она получила более длительный срок, чем парень, который нажал на спусковой крючок.
Я замолчала, потому что в Луизе что-то переключилось, и она стала слушать меня очень внимательно. Не обычным способом, а с механической эффективностью чертова магнитофона. Не знаю, в чем заключалось дело, но всякий раз, когда она это проделывала, я не могла перестать говорить. Потребовалось усилие, позволяющее отстраниться и вспомнить, что мне нужно у нее кое о чем спросить.
– Итак, Луиза, – начала я. – Мне нужно спросить вас о том, почему некоторые люди тревожат нас будучи мертвыми, почему они отказываются уходить. Джеки говорила о людях, которые сопротивляются смерти.
– Это большинство из нас.
– Дело не только в этом. Если Флора продолжает приходить в магазин, то не могли бы вы, пожалуйста, сказать мне почему?
– Ах боже, ты об этом. Ну, что ж. Хорошо. Ты слышала о ругару?[82]
– Нет.
– Она может быть кем-то вроде ругару. Я не могу утверждать наверняка, но кое-кто из мичифов рассказывал мне о ругару.
– Мичифы? Это метисы? Люди смешанной крови?
– Да. Помнится, мне довелось слышать, что ругару – это люди-волки, которые постоянно возвращаются к жизни и приходят обратно в определенные места, – продолжила Луиза. – Я точно не знаю, какие именно. Полагаю, это места, где они не закончили какое-то волчье дело.
Человек-волк больше походил на парня Хетты в меховой шапке. Но «возвращенцы» больше походили на моего призрака Флоры.
– У Флоры определенно есть незаконченные дела в книжном магазине, – призналась я. – Есть одна книга, которую она…
Луиза ударила себя по лбу.
– Она хочет книгу, которую заказала! О, Туки! Она хотела купить сборник стихов «В безумной любви и войне»[83]. Он наконец пришел, но, конечно, я тут же его продала кому-то.
– Вы думаете, она восстала из мертвых… ради какой-то книги?
– Это не просто книга.
– Подождите. Вы серьезно?
Луиза задумчиво посмотрела на мерцающие свечи.
– Меня беспокоит, что Флора могла умереть, читая стихи, а я проявила себя эгоисткой и не продала ей сборник как раз тогда, когда она больше всего в нем нуждалась.
– Забудьте об этом.
– В случае с Флорой я проявила себя настоящей свиньей в том, что касается книг. Но она…
– Нет, Луиза! Она умерла, читая книгу. Ее убила книга.
– Конечно, люди умирают от чтения книг!
– То, что я пытаюсь сказать…
– Книги не предназначены для того, чтобы быть безопасными. К сожалению или нет, – все зависит от того, как вы на это смотрите, – книги действительно убивают людей.
– В местах, где они запрещены, конечно, но не здесь. Пока. Постучите по дереву. Я пытаюсь сказать, что Флору убило определенное предложение в книге – написанное, очень сильное.
Луиза помолчала. Через несколько мгновений она заговорила:
– Хотела бы я написать такое предложение.
1700 градусов
Флора скопила деньги, чтобы ее сожгли в крематории на Лейквудском кладбище. Не зная об этом, Катери выбрала первый попавшийся крематорий, тот, в котором перепутали прах Флоры, по онлайн-объявлению. «Вот тебе и поисковик», – безутешно сказала она. Теперь, по словам Катери, все походило на то, что ее мать обо всем знала заранее и сознательно отказалась попадать в это место. Я сдержалась и не высказала того, что вертелось у меня на языке. Оказалось, Флора любила гулять по Лейквудскому кладбищу – я ничего об этом не знала. Катери сказала, что оно было создано как некоммерческое, но похороны там стоят кучу денег. Доходы от кремации идут на уход за многими акрами поросшей раскидистыми деревьями земли и навевающими размышления дорожками, которые вьются вверх и вниз по пологим заснеженным холмам среди впечатляющих памятников прошлого века. Флоре, вероятно, понравились массивные гранитные надгробия и каменные статуи, спокойные и меланхоличные сейчас на фоне снега и припорошенных инеем белых деревьев. Место очень походило на Миннеаполис, так что, возможно, для Флоры кремация там была желанной. Это было ее истинным и действительным наследством. Не исключено, что она знала, что лидер индейцев дакота, известный как Облачный Человек, был, по слухам, похоронен где-то неподалеку.
Мы вошли в причудливую красивую часовню из розового камня. Потолок был высоким, со встроенным освещением, с колоннами в стиле крафтсман[84]. Сплошь прямые углы и тщательно подобранные цвета. Не утешительно, но и не ужасно. Мы сели на один из диванов и стали ждать, когда вынесут тело Флоры.
– Она будет в простом деревянном гробу. Так она решила сама. Мама однажды высказала желание, чтобы ее прах был развеян у озера, но не указала, какого именно. В другой раз она упомянула, что хотела бы быть похороненной меж корней дерева.
– Земля к земле, – пробормотала я, вспомнив свою импровизированную бизнес-идею. – У меня начинает кружиться голова.
– У меня тоже. Но это место сверхъестественное, верно?
– Для крематория.
– И тем не менее у нас все равно кружатся головы.
Служащий вкатил тело Флоры в смотровую комнату. Возможно, это было необычно, но Катери нужно было убедиться. Я поняла это. Мы последовали за ней. Работник крематория снял крышку с гроба, и его поставили на стол. Затем он отступил на шаг и заложил руки за спину. Он стоял, прислонившись к стене. Мы стояли у гроба. Катери впилась взглядом в лицо матери.
– Все не так уж плохо, – сказала она. – Можешь смотреть.
Я поглядела вниз, но невнимательно, так что Флора превратилась в безобидное размытое пятно. Это было не то время, когда мне захотелось бы ясности.
– Я сошла с ума, – тихо произнесла Катери, – или она действительно выглядит моложе?
Тогда пришлось приглядеться и мне.
Большое, мягкое, красивое лицо Флоры утратило обычное для него нетерпеливое выражение. Конечно. Она едва ли ждала того, что будет дальше, с нетерпением. У нее не было загадочной суровости Баджи. Однако она, казалось, собралась с духом и приготовилась к тому, что должно произойти. Сожжение, измельчение в порошок, пересыпание праха в гораздо меньший деревянный ящичек, вынос из этого места. Ее безжизненная храбрость сжала мое сердце. Выглядела ли она моложе? Я попыталась объяснить Катери, что это способ, которым смерть ослабляет напряжение. Потому что она действительно выглядела молодой, на удивление молодой, несмотря на долгое пребывание в холодильнике.
Подчиняясь порыву душевного смятения, я отошла от тела. Катери стояла рядом с Флорой, глядя на мать в пораженном молчании, беззвучно шевеля губами. Я подумала, что она молится. Эта пауза продолжалась некоторое время. Наконец Катери кивнула, показывая, что служитель должен увезти мать. Слава богу. Я отвела глаза от тревожно-юного лица Флоры. Катери последовала за служителем к двери. Я понятия не имела, произошла ли кремация там или где-то еще и как долго мне пришлось ждать.
Оставшись одна, я должна была выбраться за пределы окружающей меня действительности, как привыкла делать в тюрьме. Именно там я научилась читать с силой, напоминающей безумие. Оказавшись на свободе, я обнаружила, что уже не могу читать любую книгу. Дошло до того, что я могла теперь чувствовать, как книга написана. Я обращала внимание на маленькие уловки, крючки, на которые автор ловит внимание читателя, на устроенную для него ловушку в начале, надвигающуюся тяжесть трагического финала и то, как на последней странице автор смахивает налет грусти и возвращает любимого персонажа в исходное состояние. Мне требовалось, чтобы текст имел определенную плотность «костной ткани». Все должно было казаться естественным, а не цинично надуманным. Я начала испытывать неприязнь к манипуляциям. Например, помимо повторяющихся слов и выражений, проблема с Еленой Ферранте (теперешней моей любимицей) заключалась в своего рода «подмигиваниях» читателю с помощью захватывающих, интригующих ситуаций. Иногда мне хотелось плакать, когда я обнаруживала в писателе не только талант, но и злоупотребление им. Сам автор не может не присутствовать в повествовании. Так, я могла принять роман из-за одной только силы писательского дара. Это произошло с несколькими книгами. Например, с романом