– М-м-м, грубая пища, – промычал Поллукс, заглядывая в мою сумку.
Мы решили оставить в гараже все, что нам сразу не понадобится, пока вирус на поверхностях пачек не умрет естественной смертью.
– А не было ли там органических подгузников?
Хетта спросила у Поллукса, чтобы не спрашивать у меня.
– Нет, – солгала я, расстроенная тем, что даже не подумала о подгузниках. И почему органических? Я думала, органической бывает только еда. Ну, какая из меня бабушка?
– Я снова по магазинам, – объявила я, повернулась и вышла за дверь.
Таким образом, я предприняла широкомасштабные поиски органических подгузников, которые нашла в окрестностях Мейпл-Грова[91]. Я взяла из заначки еще денег и заполнила одну из гигантских магазинных тележек, купив нынешний размер Джарвиса и следующие размеры на вырост. Казалось, вирус пройдет примерно через месяц, но они все равно понадобились бы Джарвису в долгосрочной перспективе. Мы тоже могли бы хранить их в гараже. Хетта успокоится, и мы сможем снова стать подругами.
Полуночное наваждение Хетты
Едва Хетта подумала, какой слабой, беспечной, пьяной, эгоистичной, не знающей свою истинную сущность она была, ее «дверь» захлопнулась. Она напоминала тяжелую гаражную дверь. На самом деле это и была тяжелая гаражная дверь, которую она хотела бы никогда не открывать – но та открылась. Снова и снова Хетта видела, как по нажатию кнопки эта дверь медленно и неумолимо ползет вверх, поднимаясь над камерами, дешевыми стульями и покерным столом из дерьмового вестерна, хлипкими дверными створками, открывающимися в обе стороны, матовым окном салуна и кроватью. Латунной кроватью из борделя, прикрепленной к полу. Окруженной красными вельветовыми занавесками. Это должна была быть последняя сцена съемок. Они уже сыграли сцену минета в автобусе и возвращались с грязного Восточного побережья. Правда, не сразу. Заминка произошла на парковке, где их задержали уличные парни, нанятые, чтобы раскачивать автобус. После этого была снята сцена в пустыне, где она приручила и соблазнила дикого мустанга, который на самом деле, к ее ужасу, оказался чучелом лошади. Теперь ожидалась сцена с ковбоем в постели борделя. Потом последует сцена с хлыстом. В ней она должна быть в одних штанах из оленьей кожи, а верней, из кожзаменителя. Хетта выпила шесть мини-бутылочек водки из своей сумочки. А потом использовала хлыст с такой раскрепощенностью, что все стало слишком реальным. Ковбой с детским лицом пытался убежать, но она погналась за ним и окончательно слетела с катушек.
Теперь ей приходилось хлопать дверью каждый час каждого божьего дня. Она была где-то в другом месте, но в то же время присутствовала здесь. Это убьет Поллукса. Просто убьет. Не дай бог, чтобы отец все узнал. Она этого не вынесет.
Пикфлоуметр[92]
Джеки пришла на работу рано. Когда я приехала в магазин, она уже была там. Я вздохнула с облегчением, ибо мне показалось, что после того, как Флора вернулась из крематория, из ее любимого угла несет чем-то горелым. Впрочем, меня волновало не только это. Меня смущало, что Флора покидала свой угол все чаще. Теперь она шуршала в тех местах магазина, которые прежде игнорировала. И она казалась сердитой. Кто бы не сердился на ее месте? Предали огню, измельчили, высыпали в ящик. Однажды она пнула стопку книг с такой силой, что те разлетелись по всему магазину. В другой раз она так сильно топнула по полу, что задребезжала витрина с расписанными вручную серьгами. Я чувствовала ее ярость – та напоминала воображаемый пылесос, вытягивающий из воздуха все хорошее. Поэтому я была рада, когда Джеки привела с собой Друджи, старую собаку, любительницу поспать. Когда та не спала, то стояла рядом со мной, никогда не требуя внимания, так как знала, что я не выношу собак, но все равно самоотверженно охраняла меня. В тот день Флора так и не появилась.
На самом деле мы еще не решили, останемся ли открыты. Торговля, конечно, шла вяло. Людям нужны были подгузники и виски, а не книги. Мы изготовили импровизированные маски и, проходя мимо друг друга, старались дышать неглубоко. Пенстемон когда-то работала на крафтовой винокурне, смешивая производимые нефабричным способом коктейли, и теперь одолжилась там флягой с алкоголем. Она даже нашла бутылку со спритцем[93]. В первой половине дня к нам заглянули было всего пять посетителей. На них не было масок или чего-то в этом роде, но все они нервно дезинфицировали руки. Мы все еще не знали, передается ли новый вирус при работе с почтой, с книгами, через прикосновение к поверхностям, через сиденье унитаза, через включаемый или выключаемый кран, при дыхании? Может быть, при чихании или кашле… Что он собой представляет? Где он? Все вокруг стало смертоносным. Призрачный, сверхъестественный он был не просто летален. Он был ужасен. Он был ничем.
Примерно в то время, когда Флора совершала свой обычный обход, Друджи заворчала и поднялась на ноги. Она подошла к отделу художественной литературы и села, выжидающе глядя вверх. Я сразу поняла, что Флора, должно быть, раздобыла какие-то собачьи лакомства. Не спрашивайте меня, как это работает, когда ты призрак, но Друджи сидела так только тогда, когда кто-то держал в руке кусочек печени.
– Эй, Друджи, – позвала я. – Иди ко мне!
У нас была миска с лакомствами для собак, которые приходили с покупателями. Она знала об этом, но игнорировала меня и продолжала выжидающе смотреть в воздух.
– Посмотри на Друджи, – обратилась я к Джеки.
– Она старая. У нее шарики иногда заезжают за ролики. Тогда она просто смотрит в пространство.
Я не хотела спорить, но не была настолько глупа, чтобы не понимать, что к чему. Флора пыталась откупиться от Друджи. Я брызнула на руки дезинфицирующее средство и завернула еще одну книгу.
К нашему удивлению, появилось несколько покупателей, начали поступать заказы. Грюн сделал маску из футболки. Асема надела фиолетовую чашечку от бюстгальтера, закрывающую нос и рот. Каким-то образом у нее получилось выглядеть круто. Джеки натянула на лицо снуд. Поллукс носил красную бандану, словно разбойник. Мне маску заменяла порванная наволочка.
Новые правила, позволяющие сохранить жизнь, продолжали меняться. Мы с Поллуксом отправлялись в яростно долгие прогулки, чтобы избавиться от чувства тревоги. По крайней мере, я могла успокоиться, держа на руках нашего крошечного гражданина. Для Джарвиса я надевала синюю бумажную маску, тонкий халат в желто-зеленый цветочек, завязывающийся сзади, и фиолетовые нитриловые перчатки из коробки, которую Хетта ухитрилась заполучить в аптеке. Джарвис начал пробовать на мне свою липкую маленькую улыбку. Звуки тоже. Как правило, это были длинные, благословенные гласные. Его любимым согласным звуком был протяжный н-н-н-н-н-н. Он часто говорил «ом», и это переносило меня на более высокий уровень восприятия. Малыш стал лучше фокусировать бесстрашный взгляд и замечать на моем лице легкую критическую радость. Его глаза блуждали по моим чертам, а затем загорались, как будто он находил в моем лице что-то, казавшееся ему чрезвычайно приятным. Иногда Хетта давала мне бутылочку – с ее собственным молоком, до того хорошей матерью она была, – и я кормила его. Глаза малыша закатывались, когда молоко попадало в его крошечный желудок, и иногда… он засыпал. Когда ребенок засыпает у вас на руках, вы получаете отпущение грехов. Самое чистое существо на свете выбрало тебя. Чего еще больше желать.
В репортажах постоянно говорилось, что у тех, кто умер, были серьезные проблемы со здоровьем. Вероятно, это должно было успокоить некоторых людей – суперздоровых, энергичных, молодых. Все пандемии, похоже, намереваются преодолеть различия и сравнять всех перед собой. Но эта делала все наоборот. Некоторые из нас мгновенно стали более смертными. Мы начали вести мысленные списки. Однажды утром мы с мужем начали прикидывать наши шансы.
– Ты автоматически получаешь очко за то, что женщина, – начал Поллукс, – плюс ты на десять лет моложе. Это уже два очка.
– Я думаю, мы оба получаем очко за то, что у нас первая группа крови. Я слышала, что люди со второй группой более восприимчивы.
– Правда? Не уверен. Я бы в этом усомнился.
– Мы все равно должны вычесть эти баллы за то, что у обоих есть лишний вес.
– Хорошо, давайте вычеркнем эти два фактора.
– Астма?
– Я теряю очко из-за астмы, – вздохнул Поллукс. – А ты получаешь очко за то, что у тебя ее нет.
– Знаешь, теперь они говорят, что это, может быть, ничего не меняет. Но я скажу, в чем дело.
– Спасибо. Ты, наверное, имеешь в виду силу легких? Она какой-то значимый фактор?
– Похоже на то. Как ее измерить?
– Подожди. У меня есть одна штука, которую мне дали, когда у меня был инфаркт.
Я знала, где он лежит – мой пикфлоуметр.
Мы принялись по очереди в него дуть. У обоих метка оказалась в желтой зоне, так что мы сравняли счет.
Несмотря на астму, у мужа в итоге получилось на несколько очков больше, поэтому мы уравняли наши шансы, прикинув, как долго может продлиться болезнь. В больнице, без больницы, с кислородом, без кислорода. Но когда добрались до аппарата искусственной вентиляции легких, мы сломались. Мы сжали друг друга в объятиях и не отпускали.
– Нет, – закричала я, – ни за что, милый. Не заболей, умоляю!
– И ты тоже. И если заболею я, дай мне умереть.
– Как? О мой гребаный бог!
Поллукс еще крепче обнял меня, и мы вцепились друг в друга, раскачиваясь взад-вперед.
Как только взаимная паническая атака прошла, мы еще долго лежали на нашей кровати, очищенные и спокойные. Я уставилась на крошечную трещинку в потолке. Поллукс одевался, сказав, что приготовит мне на завтрак чили-дог. Трещинка в потолке дрогнула. Она становилась все глубже, темнее, длиннее. Единственное, что я знала, так это то, что, если с Поллуксом что-нибудь случится, я тоже умру. Я буду счастлива умереть. Я позабочусь о том, чтобы так и случилось.