– Конечно.
– Итак, ты говоришь мне, что веришь или даже – позволь уточнить – что знаешь о существовании призраков?
– Не призраков, а духов. Да.
– И вот я, преследуемая ими с ноября прошлого года, не осмеливаюсь говорить с тобой об этом после того, как ты меня оскорбил? Заметь, я не просила о помощи. Я думала, ты уйдешь. И ты действительно ушел в кусты.
– Так что же именно, – спросил Поллукс, – ты подразумеваешь под преследованием призраками?
– То, что сказала. Они меня преследуют.
– Буквально преследуют? И ты видишь призрака?
– Слышу. Флора…
– Ш-ш-ш.
– Вот видишь? Я не могу с тобой разговаривать. Почему?
– Ты же знаешь, я ушел из племенных копов после того, как арестовал тебя. И тебе известно, я вовсе не обладал рвением фанатичного стража закона. Так что быть полицейским в сфере культуры тоже не в моих правилах. Однако я все же тебе скажу. Все во мне протестует против того, что ты неправильно произносишь ее имя. Ты не можешь вот так прямо произносить его. Ты должна уважать мертвых. Кроме того, если она услышит свое имя, она может замешкаться по дороге на небеса, если она все в пути. И ты не должна привлекать ее внимание, когда она окажется на небесах.
– Почему?
– Она может подумать, что ты хочешь присоединиться к ней.
Это заставило меня замолчать.
– Вы, чиппева, придумали, как с этим справляться, – сказал Поллукс. – Я узнал об этом у Ноко. Вы добавляете «ибан» в конце имени умершего человека. Таким образом, он не узнает своего имени, а кроме того, это означает, что он находится в мире духов.
– Почему, черт возьми, я этого не знала? – прорычала я и пронзила Поллукса свирепым взглядом.
– Кому, как не тебе, знать традиции своего народа, – сказал он. – Я думал, тебе они известны, и у тебя есть причины не следовать им. Я и не догадывался, что это не так.
– Нет, я не знаю традиций! Я не росла с ними! Воровство еды было моей традицией! Мне так и не удалось узнать об употреблении «ибан» для имен умерших.
– О боже, прости меня. Я не хотел… думаю, ты могла бы сказать, попросить помощи.
Я молчала. «Возьми себя в руки, – думала я, – не дави на него. Он извинился. Мии го маану. Просто оставь это». Но мне так хотелось накричать на Поллукса, что пришлось прижать ладонь ко рту. Его вины здесь не было. Но все же…
– Зачем выходить замуж за специалиста по индейским ритуалам, если ты не можешь положиться на него, когда попадешь в беду? – тоскливо произнесла я.
– Я задавал себе тот же вопрос, – отозвался Поллукс. – Зачем жениться на человеке, занимающемся книжной торговлей, если не хочешь купить книгу?
Мы искоса посмотрели друг на друга, а потом начали смеяться. Довольно скоро мы уже были в спальне, в постели. В какой-то момент, задремав, мы услышали подъехавшую машину и голос Хетты, когда она отстегивала автокресло Джарвиса. Она хохотала на пару с другой женщиной. С Асемой. Они прямо-таки заливались смехом.
– Похоже, нынче будет забавная ночь, – хмыкнул Поллукс.
– Хорошо, что мы начали пораньше.
Мы посмотрели на потолочный вентилятор, который мне очень нравился. Его размытые очертания, едва видневшиеся в зернистой полутьме, действовали на меня успокаивающе.
– Я так рада, что ты установил такую штуковину.
– Я сделал это для тебя. Чтобы загипнотизировать. Чтобы ты всегда выполняла мои просьбы.
– И каковы твои просьбы?
– Ты знаешь, – ответил Поллукс.
– Думаю, я смогу это устроить, – улыбнулась я. – Но только один раз. Если ты пообещаешь вести себя очень тихо.
– Десять тысяч один раз, – пробормотал он после, когда мы уже лежали в полусне. – Я думаю, это мировой рекорд.
– Определенно мировой. Мы прошли на следующий уровень.
– Мы должны получить какой-нибудь приз.
– Мемориальную доску с подробным описанием. Чтобы повесить над камином. Мы бы до смерти смутили Хетту, – проговорил он.
– Я знаю. Она совершенно невинна, у нее ребенок и все такое.
– О-о-о.
Я прикрыла рот рукой.
– Вообще-то, ты права. Она невинна, – пробормотал Поллукс, прежде чем погрузиться в сон. «Надеюсь, сказанное им означает, что он не знает о “Полуношной пастушке”», – подумала я, после чего принялась наблюдать за вращающимся потолочным вентилятором и позволила ему себя усыпить.
Иногда, когда я просыпаюсь, находясь между сном и бодрствованием, на меня накатывает волна сокрушительной печали. Откуда берется эта волна или почему этот момент бывает таким горьким, я не знаю. Это просто со мной происходит. Я боюсь пошевелиться, как будто во мне торчит нож, а движение лишний раз потревожит это чувство и усугубит его. Но я знаю, что печаль не пройдет, пока я ей не подчинюсь. И поэтому я ее ощущаю.
Это произошло со мной на следующее утро после того, как Поллукс гипнотизировал меня потолочным вентилятором. Я проснулась во власти печали и, как всегда, позволила тьме наполнить меня. Медленно, по мере того как она отступала, я выглянула из пещеры, сооруженной мной из подушек. Поллукс сидел за маленьким столиком у окна. Это было одно из его рабочих мест, которые он организовал по всему дому и гаражу. Он перенес этот стол в нашу спальню, когда Хетта поселилась в его кабинете. Он работал с орлиными перьями. Это были красивые перья – пестрые, коричневые и белые – перья крыльев, отчего они слегка изгибались. Поллукс выпрямлял их, проводя центральными стержнями по горящей электрической лампочке. На нем были солнцезащитные очки, защищающие от яркого света. Снова и снова водил он пером по стеклу. Такое можно увидеть только в доме индейца. Перо постепенно выпрямлялось. Это занимало много времени. Я наблюдала за ним из-под своих подушек. Свет падал на его волосы, выделяя серебристые и черные пряди. Его терпение, преданность каждому перышку подействовали на меня. Снова и снова он нагревал перо, выгибал в направлении, противоположном естественному изгибу, вытягивал, снова нагревал. Он казался воплощением человеческой любви. Я знала, что веер, над которым он трудился, предназначен для меня. Я знала, что перья на самом деле были мной – Туки, – выпрямленной теплом, испытанным тысячу раз.
Гребаная Миннесота
Знаковое событие
Определение термина «знаковое событие» с точки зрения общественного здравоохранения таково: «Событие, обычно рукотворное, в котором содержится сильный «знак», часто в форме катастрофы, который порождает многочисленные волновые эффекты законодательства и знаковых судебных дел, отчасти из-за народного протеста против преобладающей политики, которая была неадекватной или не способной решить проблемы, связанные с данным событием».
25 мая
Понедельник, поздний вечер. Хетта показала отцу что-то на своем телефоне. Она всегда так делала. Поллукс плюхнулся на диван и уронил голову на руки. «О нет, гавиин гавиин, – сказал он, – о нет. О нет-нет-нет, гавиин». Потом я тоже смотрела видео. На экране полицейский придавил коленом шею чернокожего мужчины, который кричал и звал свою мать. Потом его голос стал тише, и он наконец замолчал. Это произошло рядом с магазином «Кап фудз» на юге Миннеаполиса. Поллукс часто останавливался там, чтобы купить кое-что на обратном пути после очередного пау-вау. Там можно найти все что угодно, я не шучу, действительно что угодно, так отзывался он о том магазине. Теперь он сказал: «Я был там. Может, я мог бы…» Я осторожно села рядом с ним.
Хетта пролистала ленту в Твиттере и сказала: «Может быть, плохо проведенное гребаное задержание? Плохо проведенное гребаное задержание?» Через некоторое время она заявила, что у нее созрел план и она собирается на митинг, который состоится завтра. Она возьмет с собой Джарвиса.
– Я позабочусь о его безопасности, – пообещала она. – Но я должна быть там.
Она заплакала. Поллукс все еще сидел с опущенной головой. Он был таким с тех пор, как посмотрел видео. Я дотронулась до его спины, и он вздрогнул. Я попыталась сдержать приступ нервного возбуждения. Мы все только что стали свидетелями убийства, что с этим поделаешь?
Хетта перечислила все меры безопасности, которые предпримет, включая маску и спиртовой спрей. Поллукс сидел с опущенной головой, но он слушал.
– А заражаются ли вирусом дети?
Хетта пожала плечами и задумалась. Она побаюкала сына и вздохнула:
– Я не хочу, чтобы он заболел.
– Может, я позабочусь о Джарвисе? – предложила я. – Ты оставишь мне пару бутылочек с молоком.
Поллукс все еще смотрел в пол. В первые дни ребята из Движения американских индейцев, ДАИ, прослушивали полицейское радио и появлялись в определенных районах, в определенных барах – везде, где намечался арест. Полиция Миннеаполиса регулярно возила наших людей к реке для избиения, и ДАИ организовывало присутствие ведущих видеосъемку людей, чтобы остановить это. Теперь у нас были видеозаписи с мобильных телефонов.
Я перестала кружить по комнате и попыталась сесть.
– Асема только что прислала сообщение. Мы идем вместе, – объявила Хетта.
– Хорошо. Правило первое: заведи подружку. Не то чтобы у меня были правила, – пояснила я. – Просто я никогда не ходила на демонстрации кроме одного случая в резервации Стэндинг-Рок[109] из-за строительства нефтепровода, и я просто привозила туда книги. – Я постучала себя по груди. – Я уголовница и не хожу в места, где крутятся копы. – Я посмотрела на Поллукса. – Если не считать вот этого.
Он не поднял головы.
– Так что я посажу Джарвиса в слинг и похожу с ним здесь, – сказала я. – С нами все будет в порядке.
Хетта на полном серьезе сказала, что люди должны скорбеть. Что в конце концов должна произойти расплата. Я удивилась, потому что раньше она никогда ни на что так не реагировала. Ее внимание было сосредоточено на макияже, одежде, друзьях. Но это было до Джарвиса, до развивающей склонность к размышлениям изоляции этого года и до сближения с Асемой. Что касается меня, то, как только я замолчала, мои мысли снова запутались. Видео с умирающим Джорджем Флойдом