– Я хочу мира, – сказала я, протягивая руки к ребенку.
Хетта раскинула руки и заключила меня в воображаемое объятие.
– Я бы обняла тебя, но я была на улице, и на мне микробы, – сказала она. – Мир.
Я поставила чашку горячего кофе на маленький столик рядом с ее кроватью. Джарвис все еще плакал, и вокруг заклубился туман, окутавший меня, стирая все, произошедшее до сих пор, напоминая сон, из которого торчат только острые края.
– По правде сказать, я не помню и половины до того, как снова встретила твоего отца у байдарок, – призналась я. – Иногда мне кажется, что я просто сошла с ума.
– Кто бы на твоем месте не сошел, – отозвалась она. – Я знаю, ты его любила. Продолжай его любить.
– Конечно, – произнесла я. – Несмотря на долгие годы бесплатного проживания и питания.
И с этими словами я вышла на улицу, чтобы выпить кофе на заднем крыльце.
Поллукс. Я любила его, а он меня посадил. Нет, он просто арестовал меня, подумала я. Посадил меня судья Рагнарек, я имею в виду, судья Рагник. Колесо моего сознания начало катиться по старой колее. Я принялась вспоминать, как меня использовали Даная и Мара. Что стало со мной после этого. Только на этот раз я решила, что оправдана, если можно так выразиться. Думаю, в итоге я должна быть признана невиновной. Я имею в виду, это был первый провал в моей жизни, за которым последовал еще один провал, когда я попыталась покончить жизнь самоубийством, наглотавшись бумаги. После этого я решила позволить бумаге спасти мою жизнь.
Мне повезло, что меня арестовал Поллукс. Это пришло мне в голову только сейчас. Возможно, он уговорил коллег позволить ему меня арестовать. То, что я могла сопротивляться аресту и быть избитой, раненой или того хуже, тоже было чистой правдой. Но пришло время расплаты, и я расплачивалась во всю наравне с другими заключенными. Невзирая на мою скрытую радость, я была зла на Поллукса, даже хорошо зная, что в течение многих лет он пытался наверстать упущенное десятилетие, которое тем не менее научило меня всему, чему не могли научить книги.
Поллукс напугал меня, когда вернулся поздним утром. Я не заметила у него никакого оружия, но он, вероятно, спрятал его в гараже. Его волосы спутались, глаза покраснели, рот сжался в напряженную линию. Он прошел мимо меня, сказав, что ему нужно принять душ и надеть новую маску. Теперь, в дополнение к моему системному негодованию, мне захотелось как следует врезать Поллуксу за то, что он вышел из дома – старый, страдающий астмой, с больными костями, любимый, вооруженный для охоты на медведя – и отправился на Лейк-стрит[128]. И все же теперь он был в безопасности. Я с облегчением шагнула к Поллуксу, но он отмахнулся от меня. Я спросила, что случилось, но он просто посмотрел сквозь меня. Он начал подниматься по лестнице. На полпути он обернулся и сказал, что сгорела штаб-квартира Мигизи[129].
Мигизи существует уже более сорока лет. Информационная организация, она хранит историю коренных жителей, проживавших в нашем городе. Все случилось, как я и боялась: сгорела библиотека. Здание Мигизи было совершенно новым, что стало триумфом для индейского сообщества. В первую ночь оно служило сортировочным центром для людей, приходящих в себя после отравления слезоточивым газом или раненных во время протестов. На вторую ночь патруль ДАИ успешно защитил его от вандализма. Но на третью ночь тлеющие угли из другого горящего дома упали на крышу и сожгли здание дотла. Поллукс уже вышел на улицу, когда получил соответствующее сообщение. Это была долгая ночь и приводящий в уныние рассвет. Он жег шалфей, пытался утешить людей, но чувствовал, что потерпел неудачу. Он не хотел ни с кем видеться или разговаривать, только не в этот день.
Попкорн и поджог
30 мая
Я беспокоилась о мистере Обломе – я имею в виду, о Роланде. Он уже давно не заказывал книг. Я знала, что он живет где-то на юге Миннеаполиса, там, куда я доставляла книги Флоре. Джеки была в магазине, заполняла бланки заказов. Я нашла номер Роланда в списке заказов и позвонила. Он ответил после второго гудка.
– Кто это?
– Туки. Продавщица из книжного магазина.
– О, Алфавитный суп.
– Верно. Как вы?
– А как вы думаете?
В его голосе слышалась сильная печаль.
– У меня сыновья – ровесники Джорджа. Я продолжаю думать о нем. Я не в себе, знайте об этом, продавщица из книжного магазина.
Все, что я хотела сказать, застряло у меня в горле. Роланд издал скрипучий, яростный смешок.
– Но вы не хотите этого слышать. Зачем вы мне позвонили?
– Может быть, у вас не осталось ни одной чертовой книги, которую можно было бы прочитать?
Он снова рассмеялся, но на этот раз в его смехе слышалось облегчение.
– Вы правы, – произнес он.
– Где вы живете?
– А зачем вам?
– Чтобы доставить книги.
– А что у вас есть?
– Доверьтесь мне.
– Доверие – это не мое. Ну да ладно.
Он жил неподалеку от «Лунного дворца», одного из книжных магазинов, о котором я беспокоилась, но который все еще стоял, пока нетронутый, посреди разрушенных зданий. Я была удивлена и спросила мистера Облома, почему он не покупает книги там.
– Покупаю. Просто не люблю приобретать вещи в одном и том же месте.
Я ничего не сказала. Но он был стар и, возможно, жил на пенсию. Я была тронута тем, что он использовал свои ограниченные наличные для покупки книг. Но потом вспомнила недешевый номерной знак его автомобиля с надписью «волк закона» и то, что он был прокурором. Все еще состоятельный. Несмотря ни на что. На самом деле он был клиентом, остро нуждающимся в помощи. Я была готова спасти его с помощью книг.
Я собрала пару коробок книг и поехала по Франклин-авеню к «Пау-вау граундз», одному из мест притяжения для индейцев. Здание ярко-золотого цвета с нежно-голубой полосой и окнами, отделанными красным. Это веселое, гордое, дружелюбное здание, в котором располагаются индейская художественная галерея и местная организация индейцев, а также кофейня, в которой подаются чили, тако с жареным хлебом[130], пицца на жареном хлебе, суп из дикого риса и различные пироги. Я припарковалась перед украшающей здание фреской. Центральный элемент – женщина-индианка с красным отпечатком руки поперек рта – изображение, повествующее о молчании нашего народа и насилии по отношению к нам, иквеваг[131], – но из ее кос струится волшебный поток воды, который питает животных, танцоров, горожан, ночное небо и фазы луны.
Стоянка была забита машинами. В здании работает наш лучший читатель, художник и философ по имени Эл. Я припарковалась, принесла коробку с книгами и уже собиралась оставить посетителям заведения пинту драгоценного дезинфицирующего средства для рук, когда вошел устрашающего вида мужчина, крепкий, как скала, азиат, с пистолетом в кобуре и несколькими галлонами дезинфицирующего раствора. Он поставил бутылки на стол, как священное подношение, и вышел. Между тем я не спеша расставляла книги на полке маленькой бесплатной библиотеки[132]. Эл торопливой походкой прошел через вестибюль и мимоходом сказал, что, когда все уляжется, нам нужно будет поговорить об Алене Бадью[133].
– Конечно, – сказала я, – после того, как я его разыщу.
Он помахал рукой и скрылся за прилавком. Люди приходили и уходили. Галерея заполнялась упаковками бутилированной воды, продуктами питания, подгузниками, огнетушителями. Поллукс стоял на парковке, разговаривал с приятелями. Я вышла и увидела, что его гигантская медленноварка стоит на раскладном банкетном столе. В ней готовилась пара порций жаркого, а я знала, что он купил бизонье мясо у парня-сиссетона[134]. Меня пронзило острое желание. Уходить не хотелось. Я вышла на улицу, села в машину. Затем опустила окно, чтобы вдохнуть насыщенный аромат мясного соуса, разлитый в воздухе. Поллукс увидел меня. Когда я смотрела, как он идет ко мне, держа руки в районе пояса, как заядлый ковбой, мое острое желание превратилось в физическую боль. Мне всегда нравилось наблюдать за Поллуксом издалека. Походка у него свободная, как будто он готов к драке. Я знаю, что это не так, он не стал бы зря махать кулаками, но походка старого боксера, приученного порхать по рингу, прекрасна, даже если он набрал пару лишних фунтов. Ничего не могу с этим поделать. Именно его походка заставила меня снова выйти из машины.
– Что вы, ребята, задумали?
Мой голос звучал нейтрально, я давала понять, что не злюсь.
– Сегодня вечером я снова дежурю в патруле.
– Черт бы тебя побрал. – Меня душила тревога. – Ты снова взял свой проклятый дробовик. Тебя могут убить. У тебя дома ребенок и дочь. Не говоря уже обо мне. И твое больное легкое. Что, если ты заразишься?
– Причем тут мое легкое? Не бойся, мы патрулируем на свежем воздухе. И потом, я ношу маску. И я только что отдал мой дробовик. К тому же я буду соблюдать дистанцию.
– Ты, черт возьми, будешь соблюдать дистанцию! – Я была так зла, что потеряла бдительность. – Тогда и я тоже.
Не говоря больше ни слова, я села за руль, намереваясь уехать. Но машина была припаркована – пришлось сдавать назад, а Поллукс направлял меня. Это был не тот драматический старт с места, которого мне бы хотелось, и Поллукс это хорошо понимал. Он пытался сохранить невозмутимое выражение лица, кивая мне то так, то эдак. Я подозревала, что он хочет загнать меня в тупик, но в конце концов я справилась. К тому времени когда я наконец, выехала с парковки, я была больше расстроена за него, чем за себя.
– Будь осторожен, – крикнула я.
Он уже уходил, а я забыла спросить о его пистолете. «Расставляй приоритеты, Туки», – посоветовала я себе и поехала дальше.