. Как и дети в школе, где Филандо Кастилия работал в столовой, эта девочка любила его, и она любила мать. Его убили на ее глазах, и не убийца, а ее мать сидела в наручниках на заднем сиденье патрульной машины. Я вспомнила и о Закари Беархилсе, возможно, шизофренике, которого семь раз ударили электрошокером и тащили за хвост. Лицо Джамара Кларка. И… о нет, вот оно. Изображение большого плюшевого мишки мальчика по имени Джейсон Перо, четырнадцати лет, из резервации Бад-Ривер, населенной народом оджибве, у которого был эмоциональный кризис и который сам вызвал полицию. Помощник шерифа Брок Мрдженойх застрелил его. Пол Кастауэй… Индеец за индейцем, чернокожий за чернокожим, смуглый за смуглым. И другие, белые, мужчины, женщины, расстрелянные за то, что не принимали лекарств, или бежали в черном, или у них не горел задний фонарь, или они просто по ошибке постучали по лобовому стеклу. Переход улицы, коробка сигарилл. Я вспомнила о Чарльзе Одиноком Орле и Джоне Боуни, которых полицейские Шумер и Ларди швырнули в багажник патрульной машины и бросили в службе экстренной медицинской помощи местной клиники. Вы редко слышите об убитых полицией коренных жителях, хотя их число ничуть не меньше чернокожих. Просто дело зачастую происходит в отдаленных резервациях, а полицейские там не носят с собой видеокамер. Так что я была благодарна, какой бы ужасной ни была правда, свидетелям с камерами.
Чрезмерная осторожность
Профессор
Это был дивный час передышки от изнуряющей жары. Подул прохладный ветер, время от времени сбивающий с яблонь крошечные зеленые яблоки. Национальная гвардия ушла, и люди, бежавшие от пандемии и восстания, разбивали лагеря или искали другого убежища. По дороге сюда мы миновали десятки скоплений палаток. И все-таки город был прохладным и зеленым. Теперь мы сидели на крошечном заднем дворе Асемы. У нас с Поллуксом были старые синие металлические стулья. Асема устроилась в мягком алюминиевом садовом кресле с красной пластиковой обивкой. Когда солнце стало клониться к западу, продолговатые листья робинии затанцевали и засветились в его лучах. В запущенном саду под зонтиками листьев сверкали желтые цветы тыквы. Толстобрюхие шмели и легкие стрекозы кружили возле темно-алых цветов монарды. Любопытный птенец колибри замер в воздухе прямо перед моим лицом.
Я затаила дыхание. Он словно прощался со мной. Птенец колибри исчез, и я закрыла глаза, чтобы запечатлеть в сознании его переливчатый окрас.
– Прощай, маленький бог.
Асема налила в стаканы холодной воды, приправленной стеблями мяты и нарезанными лимонами. Она была осторожна – за ручку кувшина взялась бумажным полотенцем. Она заверила нас, что стаканы на подносе были только что вымыты в горячей воде. Мы протянули руки, взялись за донышки стаканов и поднесли их к губам.
– Колибри помнит каждый цветок, из которого она когда-либо пила, – заметила Асема.
– А я помню каждый бокал пива, который я когда-либо выпил с тобой, – обратился ко мне Поллукс.
Я не ответила. Мы пытались вернуться к легкой, прозрачной любви, но каждый раз, когда мы сближались, я подмешивала в нее грязь. Я устала все портить.
– Хороший закат, – произнес Поллукс.
Он согнул одну ногу и положил ее на другую. Эта поза означала, что он смущен и стесняется нашей компании. Но моя интересующаяся историей коллега из книжного магазина пригласила нас не просто так. Она пыталась вернуться к обычной жизни и начала снова работать над диссертацией. Асема хотела поговорить со мной о книге – о той, которую я похоронила. Книга, о которой я ей рассказала, убила Флору и чуть не убила меня. Я не хотела приходить сюда. Жара спала, и вечер был таким прекрасным, таким благословенным. Я не хотела иметь дело ни с одним слогом из этой книги. Но хозяйка подкупила нас кастрюлькой ранней сладкой кукурузы.
– Итак, – приступила она к делу, после того как наши бумажные тарелки были отставлены в сторону, заваленные обглоданными початками, – поговорим о книге.
– О, пожалуйста, – взмолилась я. – Это книга злого рока. Давай просто забудем о ней. Зачем возвращаться к неприятной теме?
– Потому что у меня, вероятно, есть ответы на некоторые вопросы.
– Асема, мии го маану, ради бога, просто забей на это.
– Туки, это всего лишь книга.
– Она убила Флору и чуть не погубила меня.
Я спиной почувствовала, как Поллукс ерзает, закатывая глаза. И как хмуро смотрит вдаль.
– Я имею в виду, Флору-ибан, – поправила я себя.
– Где сейчас книга? Прочитаю ее и проверю, умру ли я, – не унималась Асема.
– У меня нет этой чертовой книги! Я ее похоронила.
– О да. Похоронила.
Асема вытянула руки и наклонилась вперед на шатком стуле.
– Ты сказала мне, что похоронила собаку. Я знала, что это неправда. Ты не любишь собак настолько, чтобы выкопать яму для одной из них.
– Я действительно люблю собак. Может быть, недостаточно, чтобы рыть яму, но довольно, чтобы… Я терплю собак, хотя они меня ненавидят. А книгу я сожгла.
Под мерцающим пологом листьев лицо Асемы стало сосредоточенным и спокойным. Да уж.
День был испорчен. Асема напустила на себя выражение деланой властности и сцепила пальцы под подбородком.
– Ты не сжигала ее, – улыбнулась она. – Это ложь.
– Только наполовину, – возразила я.
Асема проигнорировала мои слова.
– Более того, я должна кое в чем признаться.
Поллукс взглянул на меня.
– Грех отпущен, – сказала я. – Двигаем дальше.
– Я все думаю о том дне, когда мы сидели на твоем поваленном дереве, о том, что ты тогда сказала. Я ходила к тебе домой, когда тебя не было, – призналась Асема. – Я нашла то место, где, как ты мне сказала, была закопана собака. Я подняла дерн, затем разрыла землю. Не сразу, но книгу я достала.
Я задохнулась от ярости, но лишь пнула ножку старого стола.
– Черт возьми. Ты действовала за моей спиной.
– Знаю, и мне очень жаль, – согласилась Асема. – Но я не могла оставить книгу в яме. И я нашла нечто важное.
Дивный закатный час убаюкал меня, сделав слишком покладистой для сильных эмоциональных реакций. К тому же Поллукс вовремя коснулся моей руки и вернул на землю. Я попыталась собраться с мыслями.
– Я не прощаю тебя. Хотя нет, прощаю, конечно, но все равно злюсь.
– Ладно, извини. Этого я и боялась.
– Но не настолько боялась, чтобы уважать мое решение избавиться от книги?
– Ты меня беспокоишь, Туки.
Я была слишком расстроена, чтобы говорить всерьез, а потому продолжила нести чушь о том, что Катери передала книгу мне, и только мне, а потому я единственная, у кого есть полномочия ее уничтожить. Я рассказала Асеме о том, как книга чуть не убила меня после того, как убила Флору. Наконец Асема сказала:
– Я действительно уважаю твое, как ты его называешь, решение. Но ты не избавилась от книги. Ты всего лишь ее закопала. И что самое важное, это была моя книга.
– Твоя? Нет, она была моей!
– Туки, книга сначала принадлежала мне. Флора украла ее у меня. Но что важней – она принадлежит истории.
Ее благочестивый тон раздражал меня.
– Я вся внимание, профессор Асема.
– Просто послушай, Туки! Я ищу первоисточники, – принялась объяснять Асема. – Проездом из Виннипега я увидела объявление о фермерском аукционе и остановилась. На торги была выставлена коробка со старыми бухгалтерскими книгами. Я была единственной, кто пожелал их купить. Вернувшись домой, я начала просматривать переплетенные бухгалтерские книги. Обычно в таких бывают записи, счета, заметки о товарах или долгах. Но эти записи почти никогда не занимают тетрадь целиком. Одна из книг сначала показалась пустой, но, пролистав примерно четверть, я увидела какие-то записи. Начав читать дневник, я поняла, что он, верно, был написан сразу после так называемого восстания Риэля[145], ну знаете, ранней войны за права коренных народов на землю в Канаде.
«Из Асемы действительно выйдет отличный профессор», – подумала я и откинулась на спинку стула, обиженно фыркнув. Хозяйка, похоже, начинала заводиться. Она принялась расхаживать по примятой траве и потрескавшемуся цементу. Ей не хватало только трубки и заплаток на локтях твидового пиджака.
– Полицейское преследование коренных народов белыми людьми на этом континенте восходит к созданию оккупационных вооруженных сил, нацеленных на ведение войны на уничтожение, как в США, так и в Канаде. – Она прищурилась. – Это были «синие мундиры», кавалерия, КККП[146]. Затем индейские агенты и военные стали набирать членов племени в местную полицию для наведения порядка в общине. Как только было создано Бюро по делам индейцев[147], оно завело своих копов.
Сидевший рядом со мной Поллукс откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Я почувствовала, как он выключается, однако Асема уже оседлала своего конька.
– Теперь в резервациях по части юрисдикции получилась пестрая смесь: федеральная полиция, племенная, местная, полиция штата. Или взять Миннеаполис. Здесь царят ПУМ[148] и унаследованные с давних времен взгляды на порядок, ведущие начало к Дакотской войне.
– Так держать, Асема!
Я встала, собираясь откланяться, и завершила фразу медленными, ироничными аплодисментами. Асема строгим жестом призвала меня соблюдать тишину и продолжила говорить, только на сей раз немного громче:
– После поражения при Батоше[149] народы кри, оджибве и мичифы рассеялись, так что многие люди пересекли международную границу и поселились вокруг Свитграсс-Хиллз[150] в Монтане, или на Черепашьих горах[151], или вокруг Пембины