– Я Туки, из книжного магазина. Мистер Уоринг дома?
Женщина вцепилась в свою блузку.
– Я его дочь, – объяснила она. – Я только что вернулась из больницы. Роланд там. Это не ковид, – добавила она, увидев мое лицо. – Сердечный приступ.
– С ним все будет хорошо?
– Ему поставили стент. Сейчас врачи держат его под наблюдением. С ним все в порядке.
Силы покинули меня, и я плюхнулась на нижнюю ступеньку крыльца. Женщина спустилась ко мне и села рядом. Краем глаза я видела, как дочь Роланда вытирает лицо. Но она молчала. Наконец я сказала ей, что приехала, потому что собака Роланда пришла в книжный магазин.
– Может быть, вы ищете Гэри, – предположила я.
Повисла странная тишина.
– Нет, – ответила она немного погодя. – Через несколько часов после того, как мы отвезли папу в больницу, Гэри умерла прямо здесь. Это было пару дней назад. Она похоронена на заднем дворе. Вы, должно быть, видели другую собаку.
– Это была Гэри. Я видела ее рваное ухо.
Опять повисла странная тишина. Затем мы обе поднялись со ступеньки, попрощались и разошлись. На полпути к дому я притормозила. Бабушка Поллукса однажды сказала ему, что собаки бывают настолько близки с людьми, что иногда, когда приходит смерть, собака вмешивается и принимает удар на себя. Собака может уйти из жизни, заняв место хозяина. Я была почти уверена, что Гэри сделала это ради Роланда, а затем посетила магазин, чтобы сообщить мне об этом.
В остальном мире ситуация не успокоилась – положение оставалось нестабильным. Путем простого повторения наш высший выборный чиновник вдалбливал людям в мозги ложные представления, которые многие принимали за правду. Неизвестные полицейские хватали протестующих в Портленде прямо на улице и бросали в фургоны для допроса. Стало известно, что даже кошки живут в состоянии хронической шизофрении. По мере приближения осени и выборов у нас усиливалось ощущение, что мы спускаемся по крутому склону навстречу неизвестной судьбе – может быть, наступит облегчение, а может быть, все станет еще хуже. Число смертей от ковида зашкаливало и продолжало расти. Наша страна ползла вперед, облачившись в скорбь. Повсюду раздавались возгласы паники. Все казалось ненастоящим. Все постоянно перестраивалось. Некоторые городские парки Миннеаполиса стали лагерями бездомных. В некоторых из них царило беззаконие, там всем заправляли торговцы секс-услугами. В других лагерях предпринимали отважные и душераздирающие попытки создать утопические самоуправляемые коммуны. Поллукс приготовил свой фирменный картофельный салат с беконом и острыми солеными огурцами. Я заметила, что мои волосы поредели с одной стороны головы. Поллукс винил во всем мое разгоряченное правое полушарие мозга. Хетта снова решила остаться жить с нами, из чрезмерной осторожности. Мы произносили эту фразу с иронией, потому что люди в правительстве скрывали за ней свой страх или некомпетентность. Джарвис начал грызть кольцо для прорезывания зубов. Хетта разрешила Лорану ее навещать.
Они сидели во дворе, на полоске травы под открытым кухонным окном. Я услышала, как они разговаривают, и на цыпочках подошла к окну, чтобы подслушать.
– Он действительно мой? – спросил Лоран.
– Ты серьезно? Как зовут твоего дедушку?
– О.
– Стала бы я просто так называть ребенка Джарвисом? Плюс, посмотри на его волосы.
Лоран принялся извиняться всеми возможными способами. Я никогда не слышала, чтобы мужчина извинялся так горячо. Это продолжалось и продолжалось, так что я могла только предполагать, что Хетта наслаждалась его словами или, по крайней мере, принимала то, что он говорил. Лоран заверил Хетту в своей любви и передал, как он их назвал, пачку любовных писем. Очевидно, они были написаны на языке, который он открыл. Зашуршала бумага.
– И как это читать?
– Просто взгляни на буквы и скоси глаза. Смысл витает в воздухе.
– Забери их.
– Шучу. Если хочешь, я их переведу. Кстати, я полностью удалил твою роль в «Полуношной пастушке». Ее больше нет. Я просмотрел все файлы, избавился от всех сцен, в которых ты снималась. Конечно, к настоящему моменту они наверняка уже все выяснили. Но они не знают, куда ты уехала, а я замел свои следы. – Последовала озорная пауза. – У меня это хорошо получается.
Трудно сказать, как отреагировала Хетта на эти слова, но через некоторое время послышались сопящие звуки, тихие всхлипы и успокаивающее бормотание Лорана, которое вскоре перешло в более низкий регистр. Слушая, как Хетта плачет и они мирятся, мне (даже мне) стало стыдно подслушивать. Так что я тихонько улизнула.
Мое сердце, мое дерево
Флора залегла на дно, и ей удалось одурачить меня. Все произошло, когда однажды утром я вернулась на работу.
Я не должна была оставаться одна, но в тот день Джеки решила работать из дома. Она написала мне об этом, когда я уже ехала в магазин, и я задумалась, стоит ли в него входить без нее. Увы, в последнее время мы и так задерживали заказы и потому попали бы в затруднительное положение, если бы я стала отлынивать от работы. Короче говоря, я убедила себя, что все будет хорошо. Кроме того, в магазине было прохладно, а на улице уже царил настоящий ад. Ах, если бы только я проявила большую осторожность! На мгновение я почувствовала себя неуютно, когда вошла в магазин, но Флора не шептала, не шипела по крайней мере месяц. Она не прятала от меня книги, хотя иногда все же сбивала пару из них с полок. И я уже успела привыкнуть к ее шарканью и шуршанию, а потому решила воспринимать ее приход и уход как фоновый шум. Бурная деятельность магазина, казалось, успокоила или нейтрализовала негодование Флоры. Я включала все более сильную музыку, отталкивающую призраков, и не чувствовала на себе пристального внимания нашей прежней читательницы. Я не волновалась. Не было ни намека, ни какого-либо указания. Когда прибыла большая партия товара, я спокойно принялась за работу, вводя данные о книгах в компьютер и раскладывая их по стопкам. Задача требовала глубокой концентрации, но музыка поддерживала меня. Я потеряла Флору из виду, пока не направилась к стеллажам, чтобы поставить на полки книги, введенные в систему. Примерно на полпути через магазин, прямо рядом с прилавком, она толкнула меня.
Книги, выпавшие из рук, смягчили падение. Я поймала себя на радостной мысли, что избежала удара лицом об пол, и медленно попыталась подняться. Но потом, но потом… Что-то опустилось мне на спину, прижимая меня к полу. Я поддалась этому ощущению без борьбы. Оно не было ужасным. Потом давление расцвело теплом, и удары моего сердца замедлились. Я была птицей, накрытой одеялом, спеленатым младенцем. Когда же я собралась с силами и оттолкнула навалившуюся на меня субстанцию, она поддалась, и я встала на колени. Как только давление спало, мне показалось, что ничего не произошло. Я снова легла на живот и вытянулась, онемевшая и готовая все забыть. Спокойная. «Беспокоиться буду потом», – подумала я.
Затем она попыталась войти в меня.
Я почувствовала, как острие ее руки, похожее на акулий плавник, впилось мне в спину. Вызванный этим шок не воспринимался как боль, пока ее пальцы не согнулись под моими лопатками и не схватили меня изнутри. А потом, о боже… Она изучала мое тело. Она раздвигала мои плечи. Она попыталась раздвинуть мой позвоночник. Я боролась с ее рукой, как рыба, пойманная на крючок. Мы боролись, и я проиграла. Она сидела на мне – ощутимая и сильная. Она использовала одну руку как клин. Просунув другую рядом с первой, она расширила отверстие в моей спине, надавливая, выкручивая, разрывая меня и проникая все глубже, пока обе руки не нашли мое сердце и не попытались выжать его, как тряпку.
Мое сердце, мой прекрасный огонь.
Мое сердце, мое дерево.
Я закрыла глаза, и в темноте оно рухнуло, качнувшись вперед. Ветви подхватили и опустили меня, так что я стала парить в воздухе, прямо над полом. Там, как будто я лежала перед ней на столе, Флора осторожно открыла остальную часть моего тела, расстегнув его, как гидрокостюм на молнии. Она повалила меня на пол и попыталась прижать свои ноги к моим ступням, а руки – к кончикам моих пальцев. Она попыталась проникнуть внутрь моего туловища и просунуть голову мне в шею, чтобы иметь возможность видеть моими глазами. Но я не обмякла, как тряпка. Я не была пустым гидрокостюмом. Я обладала цельностью. Для нее во мне не было места, как бы она ни протискивалась и ни толкалась. Просто во мне было слишком много того, чем я была всегда. И я навсегда останусь самой собой, а именно Туки.
Когда я не вернулась домой и не ответила на звонок, Поллукс воспользовался моим дополнительным ключом, вошел в магазин и нашел меня на полу. Я храпела, так что он сразу понял, что я не мертва. Может, я пьяна. Может, стресс, вызванный пандемией и всем остальным, что происходило в последнее время, подорвали мою решимость.
– Какое решение? – спросила я позже, когда мы уже шли домой.
На улицах никого не было. Вечер стоял душный. Листья угрюмо висели в безжизненном воздухе.
– Ваше общее решение… ну, не решение, а просто соглашение, согласно которому ты не пьешь на работе.
– Я никогда не пила на работе, любовь моя.
– Конечно… не знаю, почему я вообще это сказал, я просто…
Поллукс перестал мямлить и вздохнул. Я знала, что он вроде как зациклился на том факте, что я назвала его своей любовью. На самом деле я говорила с иронией, но слова прозвучали неуверенно и правдиво. Он откинул голову. Пот капал с его лба, наши пальцы были небрежно соединены. Казалось, мы держимся за руки под водой. Я чувствовала, как пот стекает по спине, по шее, по ногам. Я не могла это контролировать. Я никогда раньше так не потела, и мне было стыдно.
– С меня пот течет ручьем. Это ужасно.
– С кого течет, так это с меня, – вздохнул Поллукс. – Я потею еще сильнее.
Мои волосы были мокрыми, лицо покрывали капельки пота. Они стекали с моего лба, и соль щипала глаза.