Мы договорились встретиться в парке у книжного магазина, где смогли бы продолжить разговор, и я ушла. Сначала я заскочила к себе домой и забрала почту. Потом надела черную фланелевую рубашку, принадлежавшую Поллуксу. Это была моя «счастливая» рубашка, и да, я начала носить одежду мужа, чтобы он всегда был со мной. За исключением того, что его брюки были мне тесны, потому что у него была одна из самых тощих мужских задниц среди всех анишинаабе. Так что я носила его рубашки и куртки. Я пошла в парк, села на скамейку и стала просматривать почту, ожидая Пен и Асему.
– Что у тебя там?
Асема стояла рядом со скамейкой.
– Купоны. Счет. Листовки, призывающие голосовать.
Я подошла к урне, намереваясь выбросить все, кроме счета за воду – за бесконечный душ Хетты.
– О нет, только не это, – воскликнула Асема.
Она подошла ко мне сзади и выхватила пакет с материалами для голосования.
Было достаточно тепло, чтобы сидеть на траве. Мы сняли куртки и расселись на них под лучами заходящего солнца.
– Ну, рассказывай.
Асема бросила заговорщический взгляд на Пен, которая сузила глаза и сделала вид, будто происходящее жутко ее интересует. Они обе заплели волосы в обвивающие головы косы в девчачьем стиле, очаровательные и неуместные.
– Хорошо, Туки. Слушай. Мы знали нашу клиентку как Флору Лафранс. Но Флора была лишь частью ее второго имени. Она получила фамилию Лафранс в результате недолгого брака с сержантом Лафрансом, который владел франшизой ресторана быстрого обслуживания «Сабвей» недалеко от озера Спайс-Кейк.
– Проезжая мимо этого места на автостраде, я всегда хочу есть, – призналась я.
Я нервничала и потому получше закуталась в плотную рубашку Поллукса. Асема проигнорировала меня и продолжила говорить. Я сложила руки на груди и уставилась на нее.
– Флора была младшей из шести детей в богатой семье. Ее удочерили, поэтому, когда она начала подрастать, стала задавать вопросы. Она знала фамилию биологической матери. Вот и все. Ее приемная семья была состоятельной, по крайней мере, по стандартам Среднего Запада, и сколотила состояние на пиломатериалах, бревнах, то есть на вырубке лесов, которые покрывали северную Миннесоту и принадлежали оджибве. Другими словами, ее удочерили потомки лесных баронов, которые обманывали и убивали нас. Но двигаемся дальше. Флора выросла в доме, построенном из первобытной сосны и радиально распиленного дуба. Она ходила в католическую школу и посещала церковь Святой Екатерины, после чего унаследованные от прежних поколений деньги иссякли. После того как Флора вышла замуж за владельца ресторана «Сабвей», а потом развелась, она решила, что должна работать бок о бок с коренными жителями, затем чрезмерно увлеклась индейской темой и захотела стать одной из нас. Подруга, которая знала имя биологической матери Флоры, подарила ей ту старинную фотографию женщины с именем Флоры, написанным на обратной стороне фотографии. Какой знак, а? Женщина с фотографии немного походила на Флору, если хорошенько прищуриться, и была неопределенной этнической принадлежности. Лет сорока с небольшим, в черном платье, застегнутом на все пуговицы, и аккуратно накинутой мягкой паутине шали. Это был своего рода вязаный треугольник, который носили в то время женщины всех мастей – как коренные, так и белые. Эта фотография служила Флоре большим утешением.
– Знаю. Она показывала ее мне. Несколько раз, я думаю.
– А ты видела имя, написанное на обратной стороне фотографии?
– Нет, не видела.
– Я тоже, но я все равно не узнала бы эту фамилию. Она сделала фотокопию и вставила в антикварную рамку для себя и для Катери. Этот образ был ее пробным камнем, и из него она создала свою новую личность – сначала, конечно, она была дакота. Затем все запуталось, она разозлила некоторых людей, а потому изменила свою идентичность на оджибве или анишинаабе, а затем, якобы разобравшись с путаницей, она объявила всем, что она потомок женщины на фотографии, которая, вероятно, была смешанной крови, каким-то образом пережила мучительные тяготы войны. Она имела в виду Дакотскую войну и ее последствия. Потом, конечно, она стала вроде бы как метиской. Наконец она перестала бродить вокруг да около и оставила свою личность расплывчатой.
– Верно.
– И я уже говорила вам, что Флора украла книгу, написанную о женщине, которая…
Я подняла руку, чтобы помешать Асеме произнести ее имя, но было слишком поздно.
– Имя женщины, имя белой женщины, было…
Я зажала уши руками, но Асема этого не заметила. Пен, однако, обратила внимание, склонила набок оплетенную косами голову и, нахмурившись, пристально посмотрела на меня.
– Когда Флора прочитала ее имя, она поняла, что происходит не от метиски, а от белой женщины. Возможно, сначала она надеялась, что женщина на фотографии – на самом деле Маанаме или Женевьева Мулен. Думаю, она полагала, что эта женщина была ее предком. Но на портрете была изображена белая женщина, которая содержала и контролировала Женевьеву. Эта женщина была известна тем, что держала других женщин взаперти в их спальнях. Эта женщина управляла тем, что называлось «домом коммерческой любви». Она сдавала тела этих женщин в аренду и, как впоследствии выяснилось, скрывала или, возможно, совершила сама несколько убийств. Она была известна как Полуночный Мясник. Она была женщиной, которая оставила свой знак на теле Женевьевы и жестоко обращалась с ней. Ее имя было приведено в книге с описанием ее деяний. Флора прочитала это имя. Оно совпало с именем на оборотной стороне фотографии. В этот момент все нутро Флоры перевернулось и встало с ног на голову. Все, что она сочинила о себе, превратилось в полную противоположность. И не забывай, что Флора была набожной католичкой. Обнаружить, что она взяла для себя точкой отсчета женщину с жестокими аппетитами, которая мучила беспомощных девушек, было невыносимо.
Я снова подняла руку. То, что говорила Асема, так сильно меня разволновало, что мне хотелось выпрыгнуть из самой себя. Возможно, крайний дискомфорт, который я испытывала, был нормальной реакцией. Но мне нужно было изменить тему разговора, чтобы она не назвала имя. Поэтому я заговорила о другом:
– Эй, вы двое! Случилось еще кое-что, о чем я вам не рассказывала. Это произошло пару недель назад, когда я в последний раз была на работе. Я оставалась одна. И на этот раз…
Я не могла подобрать слова, чтобы как следует сформулировать мысль. Поэтому я попробовала еще раз:
– Флора пыталась… она пыталась…
Я отвернулась. Я была измотана. Мое сердце трепетало и стучало в груди.
– Что она пыталась сделать? – спросила Пенстемон.
В спешке я выпалила:
– Она пыталась расстегнуть мое тело, словно костюм на молнии, и втиснуться в меня.
Асема скрестила на груди руки и застыла в сосредоточенном молчании. Пенстемон медленно встала и с тревогой посмотрела на меня сверху вниз. Она была одета во все черное, от шейного платка до носков, вся в черном, в призрачно-черном. В какой-то момент она снова села и пробормотала:
– В этом есть смысл.
– Какой в этом может быть смысл?
Пенстемон откинула назад вдовий шарф.
– Ты в трауре? Почему бы тебе не носить что-нибудь цветное, черт побери? – спросила я.
– Ах, это. – Она посмотрела на свою одежду. – Я всегда так одеваюсь, Туки. И если уж речь зашла о… Просто посмотри на себя.
– Ты слишком молода, чтобы выглядеть так мрачно, – сказала я, но замечание Пенстемон попало в цель, потому что я тоже была одета в черное.
– Флора зациклилась на том, чтобы быть индианкой, – продолжила Пенстемон. – Она хотела стать такой, как ты. Она хотела существовать внутри коренной американки. Но ей требовалось тело определенного вида, большое и крепкое. Она так сильно хотела быть индианкой, что потратила всю свою жизнь, пытаясь воссоздать себя как новую личность. Но на каком-то уровне она понимала, что все это не настоящее. Отсюда и ее отчаяние.
– Это понятно, – пробормотала я. – Но вот чего я не могу взять в толк: если она не смогла вышвырнуть меня из моего тела, почему она не попробовала проделать подобное с телом твоим или Асемы.
– На то есть причина, – ответила Пен. – И я думаю… только не пойми меня превратно. Я думаю, может быть, ты просто более «пористая».
Я посмотрела на свои руки. Сильные от отжиманий в стиле морпехов. Я покрутила руками. Я казалась такой цельной, но в жизни я была много раз на грани растворения. Так близко к этому, что некогда взяла словарь и выписала значения этого слова.
растворяться 1) Раскрываться, распахиваться. 2) страд. к гл. растворять. 3) Химия. а. Образовывать в соединении с жидкостью однородную жидкую смесь, раствор. б. Смешиваясь с каким-либо веществом, образовывать с ним однородную смесь. 4) Ботаника. Становиться жидким при вызревании, как происходит с грибами определенных видов.
Я выписала это слово, потому что оно применимо к тому состоянию, в которое я переходила, когда время от времени становилась жидкой, «как происходит с грибами определенных видов». Я рассказала об этом Пенстемон и признала: в ее словах что-то есть. Пен вздохнула, улыбнулась мне с облегчением и продолжила говорить:
– Флора знала, что рано или поздно наступит расплата, что кто-то, возможно, Катери, поймет, что она собрала воедино элементы жизней других людей, чтобы подделать собственную. Дело в том, что большинству из нас, коренных жителей, действительно приходится сознательно объединять свою личность с чужими. Мы пережили столетия, когда нас стирали с лица земли и приговаривали жить в замещенной культуре. Так что даже тот, кто воспитан строго в индейских традициях, склоняется к взглядам белых.
– Конечно, – подхватила Асема, – реальности белых очень сильны. И большинству из нас приходится выбирать между семейными ценностями и племенными традициями, чтобы найти себя. Флора знала, что мы боролись, она знала, что мы иногда были нерешительными, но она знала, что мы искали собственное чувство принадлежности. Она знала: некоторым из нас каждый день приходится делать мучительный выбор, чтобы держаться, говорить на родном языке, танцевать, отдавать дань духам.