Я перебралась на заднее сиденье и натянула спальный мешок. Он был голубым, пухлым, любимым, с легким кисловатым запахом. Но и я от него не отличалась. Хотя я прилагала все усилия, чтобы этого избежать, я все равно превращалась в кислый мячик с руками и ногами. Я просыпалась утром с онемевшими пальцами, негнущимися ногами и сильной головной болью. Моя забота о себе была минимальной. И что? Я выживала, даже если питалась конфетами, кофе и поедала коробками энергетические батончики. Дошло до того, что я приветствовала мышечные боли и ноющую поясницу. Это были сигналы о том, что я жива, решительно жива. Да, я была замерзшей, грязной, разбитой. Но еще я обладала редким, диковинным, но в то же время обычным даром. Совсем недавно мне хотелось передать его Поллуксу. Говоря начистоту, я хотела сама заполучить эту запертую шкатулку, полную сокровищ. Я хотела заполучить такую жизнь для себя.
День Всех Святых
Снова наступило то время года, когда завеса между мирами особенно тонка. Однако в этом году она была разорвана в клочья. Она исчезла. Пен не остановилась на рассказе о четырехлистнике. Она рассказала, что в Средние века полагали, будто в пространстве и времени существуют трещины, дыры, разломы, через которые демоны и человеческое зло могут проникать в наш мир. Ненависть обладает свойством просачиваться сквозь самые тонкие щели. Даже в наше время человек, обладающий определенным магнетизмом, может направить энергию так, чтобы вызвать ее водоворот вокруг каждой произносимой им фразы. Или создать гигантский смерч нереальности, которая будет ощущаться как явь.
– Именно это сейчас происходит, – сказала она. – Просто посмотри вокруг.
Мне и не нужно было этого делать. Мне казалось, что я вижу все – ненависть, доблесть, жестокость, милосердие. Это было во всех новостях, и в больницах, и вокруг меня. Наблюдение за происходящим и ожидание известий о Поллуксе выворачивали меня наизнанку.
Я видела у окон семьи в длинных куртках с капюшонами, держащие в руках свои знаки любви. Я видела старые бумажные сердечки, свернутые в трубочку, и новые бумажные сердечки, все еще яркие. Я носила на себе страх, как плащ. Страх был моими мешковатыми брюками, моими черными кроссовками. Я всегда носила с собой тускло-коричневую клетчатую рубашку Поллукса и его любимые старые джинсы. Каждый день я получала новости. Поллукс снова стал «держаться молодцом». Один день он чувствовал себя лучше, другой – хуже. Я старалась не думать о плохом каждый раз, когда слышала по телефону новый голос. Поллукс не боялся за себя, но он никогда не был таким беспомощным. Какое-то время я пребывала в уверенности, что меня будут долго любить, а теперь я спала на парковке. Какое-то время Поллукс был влюблен, а теперь он был прикован к койке по ту сторону больничной стены.
День всех душ
Утром Дня всех душ я пришла на работу пораньше, еще до того, как появилась Джеки. Глубоко вздохнула, прежде чем отпереть синюю дверь в книжный магазин. Когда я вошла, у меня перехватило дыхание. В магазине было тихо, но тишина не была зловещей. Здесь воцарился мир. Ясный голубой свет. Запах душистой травы и книг. Вчера меня обнадежили, сказав, что Поллуксу может стать лучше. Сегодня ни слова. Дверь в исповедальню была открыта. Мне начала нравиться маленькая, похожая на насест, скамейка, а потому я примостилась на ней.
В День всех душ миллионы несуществующих в этом мире покидали промежуточное место под названием «лимб», если таковое вообще существовало. Я подумала о людях, запертых в узких подземных катакомбах. Я сидела и ждала. Конечно, не Флору. Конечно, о моей зависимости от ее призрака не могло идти речи. Нет, сегодня, в годовщину ее первого визита, я не ждала ее. Не ждала ее скользящих туфель, сгоревших при температуре 1700 градусов. Я ждала, когда сердце начнет биться в нормальном ритме. Когда дыхание успокоится. Когда перестанет сосать под ложечкой. Я долго сидела в тишине, без бога, без музыки, без призрака, без коллег по работе, без Поллукса.
Или, может быть, бог был. Мой бог – бог одиночества, бог тихого голоса, бог маленького духа, дождевого червя и дружелюбной мыши, колибри, зеленой мухи и всего радужного. В этой тишине, возможно, один из моих крошечных богов сказал мне, что я должна вернуться на больничную парковку.
Я проверила телефон. Ни одного сообщения. Я просмотрела электронную почту на рабочем компьютере. Ничего. Я позвонила по номерам, которые мне дали, но никаких новостей не узнала. Я отключила свои чувства, заперла магазин и поехала. Оставила машину на улице и побежала к стойке регистрации больницы, натягивая маску. Дежурная увидела страх в моих глазах и подняла трубку.
– Да, пожалуйста, Поллукс… Пожалуйста, доктор, пожалуйста, медсестра.
Я слышала звуки чистилища. Скрип отодвигаемого стула, суета, затем голос:
– Здравствуйте, миссис Поллукс. Мы пытались связаться с вами.
Мои колени подогнулись. Я упала на пол вместе с телефоном.
– Вашему мужу больше не нужен дополнительный кислород, он дышит самостоятельно. Мы думаем, что он готов вернуться домой.
– Что вы сказали?
– Он здесь, хотите с ним поговорить?
Я пробормотала «да», а затем позвонил Поллукс.
– Хватит спать… на… парковке.
– Поллукс.
– Приезжай, забери меня.
После того как на меня надели маску и щиток, мне пришлось много писать. Одна медсестра рассказала, как ухаживать за Поллуксом. Другая посоветовала не нянчиться с ним. Пусть он побольше ходит и все такое, набирается сил, разрабатывает легкие. Обе предупредили, чтобы я была осторожна и постоянно измеряла уровень кислорода в его крови. Поллукс спустился на лифте. Он сидел в настоящем «пузыре». Медсестра подкатила его к входу на кресле-каталке. Судя по обвисшему балахону, который на него надели поверх одежды, он очень похудел. Я открыла боковую дверцу автофургона, и медсестра помогла ему забраться на заднее сиденье. Его снабдили кислородным баллоном для экстренной ситуации и коробкой с ингаляторами. Я сказала медсестре, что пристегну его, и, когда наклонилась, чтобы застегнуть ремень, он прохрипел:
– Опять хлопоты.
Я поперхнулась, однако произнесла:
– Жизнь без тебя была довольно скучной.
Я осторожно закрыла дверь и обошла машину спереди. Три медсестры помахали нам на прощание. Я проехала по кольцевой больничной аллее и остановилась у нужного поворота, чтобы в зеркало заднего вида поймать отражение Поллукса. Он смотрел прямо на меня.
Подъезжая к нашему дому, я увидела, что Хетта и Лоран ждут у двери. Все вместе мы с трудом вытащили Поллукса из фургона.
– Я слаб, как котенок, – пожаловался он.
– Мех у тебя какой-то примятый, – улыбнулась Хетта, поправляя отцу волосы. Мы с ней встали по обе стороны от Поллукса, поддерживая его под руки. С нашей помощью он смог медленно дойти до ступенек. Лоран шел позади. В руке у него был пакетик болотного чая[170].
– Ты там идешь сзади на случай, если я вдруг упаду? – спросил Поллукс.
– Наверное, – ответил Лоран.
– Хорошо.
Он отдыхал после каждого шага, сделанного по ступеням нашего парадного крыльца. Я обняла его, и мы проковыляли в дом вместе. Хетта сняла подушки и превратила диван в кровать. Поллукс упал на нее, задыхаясь, затем, отдохнув, позволил приподнять себя, чтобы легче было дышать. Кислородный баллон был у него на боку, но он отмахнулся от него.
– Быть дома – вот настоящее лекарство.
Его голос дрожал. Он выпил немного болотного чая, а потом проспал девять часов подряд. Во сне ему дышалось легко, поэтому я не стала его будить. Я поставила удобное кресло рядом с диваном и села, держа мужа за руку, поглаживая его покрытые шрамами костяшки пальцев.
Кости
День выборов выдался на редкость теплым. Я голосовала в первый раз. Во-первых, меня пристыдили Хетта и Асема, а во-вторых, и это самое важное, Поллукс пригрозил пойти на участок, если этого не сделаю я. Так что я пошла. Я бы смирилась с процессом голосования, каким бы он ни был. Я всегда говорила, что ходить на выборы должны люди, которые не были там, где была я, и не делали того, что делала я. Но может быть, на самом деле я просто ленилась. Мы с Асемой отправились в местный школьный спортзал, но по дороге туда я почувствовала, как силы снова покидают меня. Поллукс! Я не упала в обморок, но почувствовала себя слабой и готовой сдаться. Выбраться из больницы было всего лишь первым шагом. Никто не мог сказать мне, что будет дальше. В какой-то момент я села на скамейку в парке и посмотрела на свои ноги в ярко-фиолетовых кроссовках с черной отделкой. Я уставилась на них так, как люди смотрят на что-то знакомое, когда их жизнь меняется. Я пошевелила пальцами ног. Они мне повиновались. Это успокоило. Он дышит самостоятельно. Какое прекрасное предложение. Прошлой ночью я спала на полу, на диванных подушках, рядом с Поллуксом. Когда я проснулась и приподнялась, чтобы взглянуть на Поллукса, он по-прежнему лежал на диване.
– Черт возьми. – Я принялась рыться в карманах, притворяясь расстроенной. – Мои права, я забыла свои права. Я одарила Асему улыбкой притворного сожаления и поднялась, чтобы уйти. – Ну, что ж, увидимся позже. В следующий раз.
Асема схватила меня за руку.
– Ты дала мне свою карточку для голосования, помнишь? Нет, тебе не удастся увильнуть.
Я пошла за ней, все еще глядя на свои кроссовки. Мы заняли очередь. Асема сказала, что ей нужно поговорить со мной о своих последних находках, но, прежде чем она смогла продолжить, женщина, стоящая перед нами, повернулась и буквально набросилась на нас.
– Вы из книжного магазина!
Мы повернулись к ней. Сначала я не могла ее вспомнить, потом Асема произнесла:
– Вы та леди с костями.
На этот раз она была одета в ржаво-оранжевое платье, но это действительно была та женщина, которая загнала нас в угол прошлой осенью и рассказала о научном проекте своей двоюродной бабушки – соединении человеческих останков, которые она хранила под кроватью.