432. Макс Хоркхаймер очень точно подметил, что те, кто хочет говорить о фашизме, не могут молчать о капитализме, потому что в конечном счете фашизм является лишь формой капитализма, его проявлением433. В Германии и в остальной Европе в 1945 году почти все остро ощущали тесную связь между фашизмом и капитализмом, место фашизма в рамках капиталистической системы. Или, как пишет Эдвин Блэк в своем исследовании о роли IBM в Холокосте, «мир понял, что корпоративный сговор [стал] краеугольным камнем гитлеровского террора»434.
Это важное понимание стало упускаться из виду только позже, когда фашизм начал представляться – в американском стиле – так, словно он возник в социально-экономическом вакууме, был делом рук лиц с какими-то особенно злобными, уголовными, диктаторскими замашками, таких, как Гитлер, который якобы появился, словно из ниоткуда, на исторической сцене. Знаменитый биограф Гитлера Алан Буллок, впервые опубликовавший свои работы в 1952 году, которые стали предметом для подражания многих других «психобиографий» и «психоистории», внес большой вклад в этот процесс «смещения», перехода от понимания социально-экономического феномена фашизма к теории «гангстерского» фашизма и нацизма.
Впоследствии, даже когда исследования нацизма делали попытку изучить исторические причины прихода Гитлера к власти, влияние немецких деловых интересов удобно для них упускалось из виду в пользу таких факторов, как якобы причуды, присущие немецкой истории, несправедливые условия Версальского договора и, конечно, поддержка гитлеровского режима народными массами. После кончины германского нацизма и европейского фашизма в целом общее настроение было (и будет оставаться таким в течение еще нескольких коротких лет) решительно антифашистским и одновременно более или менее антикапиталистическим. Почти везде в Европе начали спонтанно возникать и стали очень влиятельными радикальные народные объединения, такие, как немецкие антифашистские группы, или Antifas. Профсоюзы и левые политические партии также испытали возрождение, особенно в Германии, и это четко отразилось в результатах региональных выборов, например, в британской оккупационной зоне и в центральной германской области Хессен435. Левые партии и профсоюзы пользовались широкой поддержкой, когда они осудили германиских банкиров и промышленников за поддержку нацистов и их сотрудничество с гитлеровским режимом и когда они предложили более или менее радикальные антикапиталистические реформы, такие, как социализация или национализация определенных фирм и отрасли промышленности. Даже консервативный ХДС (Христианско-демократический союз), который позже превратит Германию в зону свободного предпринимательства в американском стиле, был вынужден приспосабливаться к антикапиталистическим настроениями. В своей так называемой Ахленской программе в начале 1947 года он подверг резкой критике капиталистическую систему и предложил экономический и социальный новый порядок. Однако такие планы реформ нарушали американские догмы относительно неприкосновенности частной собственности и свободного предпринимательства436.
Американцы были также очень недовольны появлением демократически избираемых рабочих советов, которые потребовали роли в делах фирм. Еще более обеспокоило их то, что рабочие часто избирали коммунистов в эти советы. Это произошло в самых важных американеских филиалах корпораций, а именно в Ford-Werke и на заводе Opel. Коммунисты играли важную роль в совете Opel, который работал до 1948 года, когда General Motors официально возобновил управление Opel и быстро распустил эту организацию. Эти советы явно представляли собой форму промышленной демократия, в отношении которой американские владельцы и менеджеры испытывали крайне мало энтузиазма. Кроме того, заводские советы напоминали многие из комитетов (советов) солдат и рабочих большевистской революции 1917 года и советов рабочих собственной потерпевшей поражение Красной революции в Германии в конце Первой мировой войны437. Американские власти были прекрасно в курсе этих исторических прецедентов. Луи А. Визнер, специалист по вопросам труда в Государственном департаменте, например, предупреждал своих начальников, что «советы были в Германии (как и в России) после последней войны [т. е., Первой мировой войны. – примеч. автора.] органом попыток революционных изменений», и он предположил, что эти советы действуют как «добровольное приглашение для немецких рабочих вспомнить свои революционные традиции» 438. Создание заводских советов, очевидно, беспокоило всех тех, кто опасался, что Вторая мировая война может привести к социальной революции, точно так же, как франко-прусская война 1870 – 71 годов и Первая мировая война привели, соответственно, к Парижской коммуне и Октябрьской революции439.
К досаде американских руководителей, радикальная социализация и проект советов не только встретился с сочувствием и поддержкой советских властей, но также пользовался, по крайней мере временно, определенной мерой понимания со стороны англичан, чья политика определялась результатами всеобщих выборов в июле 1945 года, где победила умеренно левая Лейбористская партия во главе с премьер-министром Клементом Эттли. Британское лейбористское правительство не имело ничего в принципе против социальной и экономической реформы и было на самом деле готово ввести в Великобритании не только социальные реформы «государства всеобщего благосостояния», но и обширную программау национализации. В своей оккупационной зоне в северо-западной Германии, включающей важные промышленные зоны Рурской области, англичане готовы были провести масштабную программу национализации в сотрудничестве с местными Antifas, профсоюзами, социал-демократическим «побратимом» Лейбористской партии – германской СПД и другими левыми силами440. Это означало, что Соединенным Штатам будет трудно, если не невозможно, предотвратить, чтобы левые задавали тон в едином немецком государстве и возможное введение далеко идущих реформ при поддержке (красных) Советов и (розовых) британцев; в этом случае даже немецкие филиалы американских корпораций могли бы стать жертвами национализации441. Рассмотрим преимущества, связанные с альтернативным вариантом, продолжающимся разделением Германии. Этот вариант давал Соединенным Штатам возможность поступать по своей воле в западных оккупационных зонах не только в отношении британского партнера, который не мог составить конкуренции Дяде Сэму в двусторонних отношениях, но по отношению к левым, антифашистским и, следовательно, в каких-то аспектах антикапиталистически настоенным немцам. Американцы могли рассчитывать на поддержку консервативного, правого крыла немцев, если необходимо, также экс-нацистов, чтобы свести на нет все эти надоедливые планы реформ. Американские власти, действительно, систематически выступали против антифашистов и саботировали их планы социальных и экономических реформ. Они делали это на всех уровнях государственного управления, а также в частном бизнесе442. На заводе Opel в Рюссельсхайме, например, американские власти неохотно сотрудничали с антифашистами; они сделали все, что в их силах, чтобы не допустить создания новых профсоюзов и отказывали рабочим советам в какой-либо роли в управлении заводскими делами443. В Ford-Werke в Кёльне антифашистское давление заставило американцев уволить генерального менеджера, нациста Роберта Шмидта, но благодаря Dearborn и американским оккупационным властям он и многие другие нацистские менеджеры вскоро снова оказались «у руля»444.
Вместо того, чтобы позволить запланированные демократические реформы управления «снизу вверх», американцы приступили к восстановлению авторитарных структур по принципу «сверху вниз» везде, где это было в их силах. Они отодвинули в сторону антифашистов в пользу консервативных, авторитарных правых деятелей, в том числе многих бывших нацистов, на чью помощь они могли рассчитывать при восстановлении традиционных отношений власти в западной части Германии.
Это была знакомая политика, уже последовательно практиковавшаяся США в таких освободившихся странах, как Италия. Эта политика началась в Германии осенью 1944 года в первом городе, который попал в руки американцев, Ахене445. Согласно разочарованному американскому ветерану войны, то же самое происходило впоследствии в Германии снова и снова:
«В Германии действовали антифашистские группы. То, что мы делали, было настоящим преступлением. Мы брали какой-нибудь маленький городок, арестовывали мэра и другое начальство и ставили антифашистов у власти в городе. Потом дня через три мы возвращались туда, а американцы уже освободили всех чиновников и вернули их на прежние должности. И бросали за решетку тех, других парней. Все время неизменно это случалось. Видите ли, после того, как мы освобождали эти города, власть там передавалась военной администрации»446.
Вот так и случилось, что «многие откровенные нацисты, сторонники гитлеровцев или другие недемократические элементы… оказались… в фаворе военных властей США», – пишет немецкий американский историк Микаэла Хунике447. Двумя ключевыми консервативными деятелями в этой американской политике были Конрад Аденауэр и Людвиг Эрхард. Эрхард, якобы архитектор послевоенного германского «экономического чуда», был защитником интересов свободного предпринимательства и выступал против государственного вмешательства в уже Третьем рейхе, и был известен как противник социальных экспериментов и сторонник «непрерывности» экономического порядка; он упоминался уже как крестный отец фальшивой декартелизации IG Farben. Аденауэр, известный в Германии как «старый лис», был заключен в тюрьму нацистами, но это не означало, что он был убежденный демократ. Напротив, он был типичным представителем старой, авторитарной Германии и был описан историком Т.Х. Тетенсом как «консервативный националист», «символ крайнего политического консерватизма» и даже как «реакционный автократ». В качестве канцлера ФРГ Аденауэр также показал себя бесстыдным защитником немецких промышленников и банкиров, которые позволили Гитлеру прийти к власти, и защитником всевозможных бывших нацистов, в том числе печально известных преступников