сячами ног до твердости камня, самого двора не видно из-за веревок, на которых сушится белье. Такого я не видел в Южном Йемене, где советничал – все-таки Индия была жемчужиной колониальной империи, а в Йемене англичане строили лишь нечто, похожее на бараки.
Уже несколько дней я живу здесь, у родственника Вахида. Это – центр Пешавара, тут можно сгинуть без следа. Успокаивает лишь то, что Вахид знает – за меня есть кому спросить.
Квартира трехкомнатная, похожа на наши сталинки, но только внешне. Например, нет ванны – есть душ. Газ есть, но питается он не из газопровода, а из баллонов, которые надо поднимать на четвертый этаж по лестнице. Зато есть телефон, и есть Интернет. Муса, старший сын хозяина дома, не отрывается от Doom-2. В школу он не ходит, как и большинство местных детей – и это в крупнейшем городе страны…
Я живу здесь как гость, мне даже выделили отдельную комнату, если ее можно так назвать. Окно постоянно закрыто, грязное, в самой комнате постоянно высокая влажность. Вместо кондиционера – его эрзац: такая пластиковая коробка, там вентилятор и губка с водой, вентилятор включается, и «типа прохладно»[127]. От этой штуки и сырость. Делать тоже нечего – остается только ждать, пока Вахид найдет то, что мне нужно. И думать.
Пешавар – это яркий пример того, что бывает, если какое-то постколониальное общество переходит не на путь социалистического развития, а пытается встроиться в капиталистический мир на правах свободного государства. Просто внутренние эксплуататоры заменяют внешних. В Пакистане – это армия. Она владеет землей, фабриками, заводами, армии принадлежат металлургические заводы, телеканал, туристическое агентство и многое другое – это коллективный эксплуататор, подкрепляющий свои права силой оружия. Несколько раз они совершали государственные перевороты, не давая стране пойти по другому пути развития – последний был в двухтысячном. Никакого плана развития Пакистана не существует, Пакистан вообще никому не нужен. Никто не строит дома, никто не прокладывает коммуникации – все развивается как бы само по себе. Коррупция чудовищная.
Афганистан тридцать лет назад был намного более отсталым, чем Пакистан – о чем говорить, если Пакистан создал атомную бомбу, с посторонней помощью, но создал. Но теперь в Афганистане разрабатываются рудные месторождения, добывается газ, построили даже железную дорогу с советской территории до Кабула и строят до Кандагара. В Афганистане уже есть промышленность, госхозы худо-бедно, но обеспечивают страну продуктами питания, а часть боевиков теперь являются госчиновниками, военными и милиционерами[128]. Да, там по-прежнему трудно. Но такой безнадеги, как в Пакистане, там нет…
Зазвенел телефон, я посмотрел – номер не определен.
– Алло.
– Али?
– Да.
– Ты хотел снять дом?
– Да.
– Выходи из дома. Тебя будут ждать…
Ждала меня на выходе с улицы удлиненная, бронированная «Тойота Королла» – эта машина здесь называется «DAC-1», и нигде, кроме Пакистана, вы ее не встретите. Следом за ней стоял пикап, в кузове были сиденья, сейчас они были пусты. Солдаты в светло-синей форме гвардии стояли на тротуаре, люди старались обходить их. Это придворная, сто одиннадцатая бригада – именно она раз за разом совершает военные перевороты в интересах военной верхушки. Связываться с ними – себе дороже…
Бородатый, с погонами унтер-офицера солдат шагнул вперед, придерживая укороченный «МР5». Вот это я попал…
– Руки.
Меня быстро и профессионально обыскали, после чего солдат открыл дверь бронированной «Тойоты».
– Салам алейкум…
Али в машине не было.
– Ва алейкум салам, – ответил я, – а где Али?
– Он к нам присоединится позднее, – ответил невысокий, с птичьими чертами лица и короткой, седой бородкой офицер. – Вы искали жилье в Абботабаде на длительный срок?
– Только по средствам, – ответил я.
– Я как раз сдаю.
– И за какую цену, эфенди э…
– Бригадир Фарах. О чем говорить, надо поехать и посмотреть. Сколько не скажи «халва», слаще не станет…
– Очень мудрые слова… – сказал я, чувствуя, как по спине, несмотря на кондиционер, течет холодный пот.
Абботабад был расположен не так далеко от Пешавара, что-то около двухсот километров. Дорога туда вела очень хорошая, потому что Абботабад был излюбленным курортом для пешаварских деловых людей и офицеров. Еще дорога была хорошей потому, что ее строили в расчете на переброску войск прямо к границам Индии. Под Пешаваром стояла единственная в Пакистане танковая дивизия, и дорога была рассчитана на вес тяжелых танковых транспортеров с танками «Абрамс»[129].
Как только мы отъехали от тротуара, водитель включил крякалку и проблесковые маяки под радиаторной решеткой. «Тойота» пробивалась сквозь хаос и месиво улиц Пешавара под недобрые взгляды жителей Пешавара, которые свою власть отнюдь не жаловали. Когда выехали на шоссе, «Тойота» набрала сто тридцать – больше, видимо, не выдерживал мотор. Пикап с солдатами в кузове удерживался на хвосте – иначе в Пакистане ездить было опасно…
В Абботабаде я был первый раз. Но с первого вздоха – не с первого взгляда, а именно с первого вздоха я понял, почему пакистанские генералы строят свои виллы именно здесь, на самой границе с Индией.
Абботабад находится на высоте около двух тысяч над уровнем моря. Горы здесь есть, но невысокие, сплошь поросшие сосной, очищающей воздух и придающей ему аромат хвои. Машины здесь тоже есть, но немного, а отсутствие реки делает воздух сухим и не затхлым. И если в Пешаваре постоянно чем-то воняет – гнильем, дерьмом, несвежей пищей, просто запахом сырости, то воздухом Абботабада хочется дышать полной грудью. Он чем-то напоминает крымский горный воздух.
Мы подъехали к вилле, я заметил машину Вахида – небольшой японский внедорожник. Значит, Вахид не обманул, приехал, и тут меня не собираются арестовывать.
«Тойота» бригадира проехала внутрь. Пикап с солдатами остался на месте.
А неплохо. Конечно, архитектуру портит высокий, выше человеческого роста, бетонный забор, но так даже и лучше – мне лишние глаза не нужны. Перед домом – участок несколько соток, никаких грядок там нет – розы, карликовая сосна, тамариск. Сам дом построен в британском стиле – довольно примитивный, без привычных для России тяжеловесных колонн. У британцев вообще довольно примитивная архитектура, это мы всегда ориентировались на Европу, на Грецию и на древний Рим.
Первый этаж. Вспоминаю, что в Англии первый этаж – это наш второй, а их первый зовется ground floor – земляной этаж, получается. Бросается в глаза помещение для прислуги и для охраны – как-то непривычно для моего советского менталитета. Но они тут так живут. Отдельно помещение для денщика или адъютанта – пакистанская армия бережно хранит традиции старой британской армии, даже тогда, когда сама британская армия от них давно отказалась. Правда, и продувает она индусам раз за разом. Парадокс – за все время существования государства Пакистан его армия проиграла все войны, какие она вела. Единственные войны, какие она не проиграла – это войны с собственным правительством и народом. Сколько тут было переворотов? Три? Четыре?
На втором этаже нас ждал Вахид. Мы троекратно обнялись, и я успел приклеить ему на спину еще один жучок. Что делать, жизнь заставляет…
Пошли просматривать второй этаж. Это уже господская зона, комнаты там большие, светлые. Бросается в глаза, что нет разделения дома на мужскую часть и женскую. Чисто европейский дом. Это показывает, что хозяин дома – человек европейского воспитания. Впрочем, иного и быть не может – у пакистанских военных считается хорошим тоном нанимать детям настоящих английских нянь и отправлять подростков учиться в Сандхерст – практически все генералы пакистанской армии закончили именно это британское офицерское училище, да еще американский Вест-Пойнт его закончил, к примеру, сам Мухаммед Зия уль-Хак. Что же это мне напоминает… ах, да. Она по-русски плохо знала – Пушкин. Наше дворянство в девятнадцатом веке тоже предпочитало французский. Закончилось все Великой Октябрьской Социалистической революцией. Здесь рано или поздно кончится тем же самым, только плюс атомные бомбы.
Третий этаж. Это уже чисто мужская зона, и – я поверить не могу – в одной из комнат с косой крышей и люком стоит телескоп Шмидт-Кассегрейн с увеличением до пятисот раз…
– Любите наблюдать за звездами, – спросил бригадир, видя, как я присматриваюсь к телескопу.
– Да, очень…
– Здесь очень удобно это делать. Нет смога, горы. У нас лучшая страна, для того чтобы наблюдать за звездами…
– Отлично. И за сколько вы сдаете дом?
– Хотелось бы получить шестьдесят.
– Шестьдесят тысяч долларов США в год?
– Ну не марок же. Хотя и марками возьму, если есть[130].
– Помилуйте, Аллах свидетель, у меня не так много осталось денег. Мне нравится ваш дом, но я не могу вам дать за него больше тридцати…
– Вахид говорил, что вам некуда идти…
– Увы, это так…
– Каждый человек должен иметь собственный дом. Дайте пятьдесят пять, и я помогу вам с видом на жительство.
Сторговались на сорока пяти. Вид на жительство прилагался в подарок. Интересно, что финчасть на это скажет – аренда дома за сорок пять тысяч долларов. Хотя не факт, что явка сгорит… операцию могут и отменить, а если даже не отменят, возможно, мою роль в ней не раскроют. А операция особо важная, под такие деньги выделяют столько, сколько необходимо…
Вахид и бригадир утрясали последние вопросы в саду. Я, вставив в ухо наушник сотового, внимательно слушал.
– Кто это такой?
– Он из Захедана, скрывается. Беженец, из деловых. Кажется, он перешел дорогу аятоллам.
– Шиит, что ли?
– Нет, как раз не шиит. Говорят, он имеет какое-то отношение к Аль-Каиде, организовал теракт, взорвал стражей