– Лаборантка ещё, мы с ней вместе.
– Новенькая, плоская которая? – Галя выпятила внушительную грудь. – Сам с ней разберёшься. У тебя смена начинается? Димочка, красавчик, подмени, а? Вот позарез надо на часик домой сбегать, ты посиди здесь.
Лаборантки в планах у Димы не было, была следователь Нестерова. И планшет. И сон – сутки в больнице каждый раз так выматывали, словно неделю кирпичи таскал.
– Спускаешься в подвал? – Светлана Вадимовна опять что-то готовила.
Димка всерьёз опасался за своё здоровье и размер талии – обычно он ел, когда был голоден, но в последнее время начал замечать, что рука тянется к пирожку или куску паштета просто так, потому что это есть.
– Картошку посмотрю, давно лежит, как бы не начала гнить.
– Правильно, заодно мне пакет набери, наделаем драников. Любишь драники со сметаной?
Парень вздохнул, обречённо кивнул, затворил люк и полез за планшетом, а когда достал, принялся рыться в тайнике. Монеты не было. Ни в терминале, ни в самом тайнике, ни на полу. Пришлось подняться наверх, посмотреть запись с камеры. Она стояла под углом и включалась, когда зажигался свет.
С четверга подвал посещали три раза, и все три – гостья из деревни. К тайнику она не подходила, зато вынесла четыре банки огурцов, воровато оглядываясь. Судя по тому, что в холодильнике стояла только одна, ещё три пропали бесследно.
– Вот так, приюти у себя жуликов, без штанов останешься.
Димка перемотал записи несколько раз туда и обратно, но никто его сокровища не трогал, если, конечно, не сделал этого в темноте, с фонариком или на ощупь. По-хорошему, камеру надо было настроить на движение, но раньше в этом необходимости хозяин дома не видел, а теперь поздно было – монету кто-то украл. Он повертел в руках планшет, и тот внезапно включился сам.
Кружочек с непонятным символом стал больше и опять пульсировал, вместо меню сразу появился мессенджер, а в нём одно новое сообщение без обратного адреса:
«Дмитрий, напоминаю, что обсуждение программы с участниками и посторонними лицами запрещено. Содержание беседы проанализировано, нарушение признано незначительным. Штраф – 15 000 единиц.
Внимание! Ваш баланс перешёл в отрицательную зону, срок погашения долга – двадцать пять недель. Если отрицательный баланс сохранится, участие в программе будет прекращено, неиспользованные средства вернутся на счёт, за вычетом обычной комиссии и расходов на погашение долга.
При отрицательном балансе вы не можете: оставлять сообщения другим участникам программы, изменять частоту синхронизации, оплачивать страховку, покупать дополнительные опции и оболочки, получать вознаграждение в исходном слое, а также пользоваться терминалом и накопительным жетоном.
На страничке баланса сумма в 13 424 единицы светилась жирно-красным. Через несколько секунд экран планшета погас, но сумма долга осталась, к ней прибавился ещё один набор цифр – 24:6:18:47:05. Последние две цифры менялись, и когда дошли до нулей, предпоследняя пара уменьшилась на единицу. Димка догадался, что идёт обратный отсчёт, только от этого ему холоднее не стало. Впрочем, и теплее тоже, то, что через несколько месяцев он не будет одновременно двумя людьми, его не расстраивало, подумаешь, легко пришло – легко ушло, есть и игры и поинтереснее, чем в алкаша и спецслужбы. Куда больше молодого человека занимала мысль о том, что хорошо бы следователь Нестерова поскорее закрыла дело и снова стала просто девушкой, которую можно на свидание пригласить. Эта знакомая ему нравилась гораздо больше, чем та, в другой реальности.
(15). Сторона 2. 30 апреля, четверг
– Один мой товарищ, он тоже был героем, – напевал я себе под нос, держась за рукоятки шайтан-машины.
Агрегат, стоявший в углу дворницкой, оказался уборочным комбайном производства ГДР, причём достаточно свежим, позапрошлогоднего выпуска. По сути, это был модернизированный промышленный пылесос, заглатывавший в себя мусор, который внутри прессовался в аккуратные брикеты из собачьего дерьма, бутылочных осколков, окурков и обёрток от мороженого, надёжно скрепленных порошковым клеем и водой. По замыслу инженеров компании «Мультикар», такие брикеты вполне могли использоваться для строительства небольших немецких домиков с черепичной крышей, но в Советском Союзе, где глина на каждом шагу, только копни, своего кирпича хватало. А нужного клея – не было вообще, точнее, он был где-то на складе, но до рядового дворника не добирался. Поэтому брикеты получались рыхлые и ненадёжные, из таких ничего путного не построишь. Мой предшественник, настоящий Соболев, механизм слегка модернизировал, добавил тумблер, который направлял сжатый воздух в обратном направлении – желательно в мусорный бак. Компрессор в немецком девайсе стоял мощный, его хватало, чтобы в турборежиме запулить снаряд аж на крышу. Или в нарушителя общественного порядка.
– Анохина, – крикнул я, – опять твоя шавка насрала на газоне, а ведь я тебя предупреждал по-хорошему. Анохина, ты дома?
Анохиной дома не было, она в это время в магазине покупателей обсчитывала и обвешивала, зато доберман выглядывал в окно, а его дерьмо лежало на земле. Подвёл сопло, втянул, перевёл тумблер в нейтральное положение, направил сопло на окно, щёлкнул переключателем сначала на компрессию, а потом на очистку – давление в агрегате резко подскочило, и подарок ушёл на второй этаж прямо к псу-изготовителю.
После странного разговора с сумасшедшим Лифляндом я понял, что всё в этой жизни временно. Не в той, в которой настоящий я, а в этой. В себе я пока что был уверен и точно знал, что на просьбу старика не поведусь, но на всякий случай увеличил количество уколов – готовился к неожиданностям. Вторник, четверг и суббота, чётные дни недели, к тому же внутримышечно лекарство действовало хуже, состояние эйфории практически не появлялось, да и бодрости прибавлялось значительно меньше.
Зато появилось определённое беспокойство, похоже, у меня начинало развиваться раздвоение личности. В теле Соболева я чувствовал себя взрослее и свободнее, даже вёл себя по-другому, неосознанно копируя своих знакомых среднего и пожилого возраста, в частности Чурова, Натаныча и отчима. А когда сознание сливалось, понимал, что за мной, молодым дураком, в реальном мире нужен глаз да глаз, но сделать ничего не могу, потому что я сам в это время нахожусь совсем в другом месте. Или наоборот? С определённого момента перестал я сам себе доверять на сто процентов, жизнь на два тела, возможно, для кого-то была весёлым приключением, а для меня источником постоянного стресса.
Одна из причин стресса с сумками наперевес направлялась в мою сторону – после схватки с работягами доктор Брумель решила, что я её спас, хотя на самом деле это сделали рефлексы Соболева, соседка и наряд милиции. Теперь Оксана Леонидовна при каждой возможности склоняла меня к сексу. Не то чтобы это было неприятно, но с такой решительностью и оглянуться не успею, как буду стоять перед регистраторшей в загсе, а оркестр сыграет марш Мендельсона – намёки с её стороны проскальзывали совершенно недвусмысленные. Прикольно, конечно, но обзаводиться семьёй в то ли игре, то ли симуляции, а может быть даже в настоящем параллельном мире, не хотелось, это ж дальше только унылое домашнее существование и полное отсутствие приключений. Вдруг по сюжету предусмотрен зомби-апокалипсис, в этом случае одиночество – логичный и самый разумный выбор.
– Николай, я иду готовить, а ты заканчивай через пятнадцать минут и поднимайся обедать, – Оксана чмокнула меня в щёку и плавной походкой ушла к подъезду, покачивая шикарными, тут уж не поспоришь, бёдрами.
Готовить доктор не умела совершенно, даже магазинные пельмени получались у неё плохо – или недоваренными, или разваренными в кашу, но Оксану это не смущало, потому что если не удались пельмени, то вместо них предлагались сосиски, жареная рыба из кулинарии, котлеты оттуда же или болгарские фаршированные перцы из банки. Несколько жестянок стояли на полке в ожидании чёрного дня рядом с югославским горошком и венгерской кукурузой. В комнате на столе лежали женские мелочи, в ванной появился ещё один стаканчик с зубной щёткой, Брумель потихоньку обживалась в однушке Соболева, ещё не догадываясь, что в пятницу наши отношения могут закончиться навсегда. С вероятностью в девяносто десять процентов.
– Какая женщина, мечта поэта, – сосед Борька проводил докторшу восхищённым взглядом. – Палыч, ты чего, жениться решил?
– Слышь, поэт, ты чего не на работе? – ушёл я от ответа.
– Так эта, Палыч, болею я, – сосед старательно покашлял, – ангина или скарлатина, врачи ещё сомневаются.
– Нет проблем, вон она, – я ткнул на дверь подъезда, – тоже врач, осмотрит тебя, вылечит и пинком к станку.
– Вот ты зверь стал, когда трезвый, – Борька обиделся, – понял я, не лезу в чужие дела.
На обед мне предложили биточки из кулинарии и салат из парниковых овощей, местная электростанция обеспечивала теплом большое тепличное хозяйство. Биточки-полуфабрикаты Оксана старательно обуглила, зато овощи нарезала идеально ровными кусочками. Пока я жевал, она сидела на стуле, выпрямив спину и пожирая меня томными глазами, тарелку забрала, стоило наколоть на вилку последний ломтик.
– Скажи, Коля, тебе нравится твоя работа? – спросила она.
– Ну да, – я отхлебнул сок из стакана, – свежий воздух, график свободный, опять же, жильцов к порядку приучаю. Один тут решил при мне окурок мимо урны бросить, так я его заставил пальцами все бычки по территории собирать. Но исключительно силой убеждения. Почти.
– Это хорошо, – почему-то обрадовалась врач.
– Ты почему спрашиваешь?
– Да так, – она вздохнула, – данные твои запросили. Мы ведь карты у себя храним, когда кто-то из спецконтингента на новую работу переходит, в другой район или на повышение, забирают все документы подчистую. Или, если с работы сняли, в соседнее здание, к обычным пациентам. Позавчера просто копии ушли, и непонятно кому, но главврач аж побледнел. Такое было, когда по Нарышкину из райкома решали, то ли в ЦК инструктором взять, то ли послать местным театром руководить, и всю подноготную проверяли вплоть до детских прививок. Вот и я подумала, уж не собрался ли ты куда-нибудь?