Герман Натанович Самойлов работал заместителем главного врача муниципальной больницы и одновременно начальником патотделения, проще говоря – морга. Его жена одно время трудилась в мэрии, а потом возглавила городское ритуальное бюро. Судя по тому, что ездила дамочка на роскошном внедорожнике и на простых смертных смотрела очень свысока, дело это, несмотря на утверждённые городом расценки, было очень прибыльное. Остальным доставались сущие крохи, такие, как Нефёдов, попадались редко, народ в городе был небогат и экономил на всём, в том числе и на покойниках. Совали фельдшеру кто триста, кто пятьсот рублей, но и это были деньги, как говорится, одна старушка – рубль, а десяток – уже червонец.
Пока чайник закипал, Димка набрал Виталика, водителя «скорой», тот тоже не горел желанием ехать за усопшим в свой законный выходной, но обещал за парнем заскочить, как только завтрак доест, то есть часа через два, не раньше. На жизнь и смерть водитель смотрел философски.
– Нефёдову торопиться некуда, – сказал Виталик, – а нам тем более. Пусть Герман волну-то не гонит, я уже дочке жмурика позвонил и договорился, у неё всё равно свои дела, сходит на рынок, в парикмахерскую, а к двенадцати подойдёт. Деваться-то ей всё равно некуда, машина у нас одна, а не хочет, вон, пусть из областной вызывает, как раз к понедельнику появятся. Всё, Димас, мне тут жена яишню принесла, отбой.
Фоном послышался шлепок и женский смех, а потом Виталик отрубился. Только Димка уселся за стол, намазывая хлеб плавленым сыром, раздался звонок – теперь уже в дверь, точнее в калитку. Камера передала изображение женщины и мужчины в строгих тёмных костюмах, такие в их краях носили или работники прокуратуры, или выжившие свидетели Иеговы.
– Куприн Дмитрий Сергеевич здесь проживает? – женщина чуть наклонилась к микрофону, её спутник стоял поодаль, держа в руках чёрный чемоданчик.
Дмитрий Сергеевич кивнул, словно они могли его видеть, и нажал на кнопку. Удобная штука, раньше приходилось через весь огород к воротам идти, встречать гостей, а сейчас раз, и готово, входи кто хочешь. Эта парочка хотела, они прошли по дорожке и переступили порог дома.
– Нотариус Васнецова, – женщина остановилась в прихожей, – а это адвокат Зинченко, из компании «Коган, Лямфельд и партнёры». Вы Куприн?
Пришлось Димке ещё раз кивнуть и пригласить гостей в комнату. От кофе женщина отказалась, а Зинченко, застенчиво улыбаясь, попросил покрепче и с тремя ложками сахара. И только когда всё это оказалось перед ним, раскрыл чемоданчик, вытащил тонкую папку и картонную коробку.
– Позвольте паспорт, – попросил он, терпеливо подождал, пока Димка сходит за документом, и тщательно сверил данные со своими записями.
На бумагах, которые он достал и с которыми сверялся, стояли выдавленные печати, с одной из них свисала синяя ленточка с изображением британского флага.
– Всё верно, – Зинченко посмотрел на Васнецову и кивнул. – Вы, Дмитрий Сергеевич, являетесь наследником Куприна Афанасия Львовича, скончавшегося в Мельбурне пятнадцатого февраля этого года. На вас составлено отдельное завещание, вот, ознакомьтесь.
В руки парню сунули бумагу на английском языке, к ней был приложен перевод на русский. Ничего особенного в этом завещании не было – один Куприн оставлял другому, своему правнуку, живущему в России, сувенирную монету из золота 999-й пробы, с условием отказа от остальной части наследства.
– От чего отказываюсь? – Димка полюбовался на штамп апостиля.
– Дом в районе Паркдейл, две машины и катер, пенсионный счёт, – Зинченко протянул ему фотографию, на ней бодрый старичок позировал с огромной рыбиной. – Если вдруг решите судиться, нужно будет лететь в Австралию или нанимать здесь поверенных. Основное имущество ваш прадед перевёл в фонд, до него при всём желании не дотянуться, а вот прямое наследство делится между всеми живыми потомками, там почти на три миллиона долларов, конечно, австралийских, ваша доля, если за неё бороться, тысяч пятьдесят.
– Негусто.
– Наследников много, помимо вашего деда, у господина Куприна в Австралии было четверо детей и пятнадцать внуков. Правнуков пока трое, но они постоянно прибывают, в мае должен четвёртый родиться. Шансов выиграть дело почти никаких, потому что завещание составлено по всей форме, а отказ – чистая формальность. Если не верите, всё это будет в соглашении, которое вы подпишете.
И он протянул тонкую прозрачную папку, в которой лежали двадцать листов мелким текстом, Димка её даже листать не стал, потому что находился в лёгком охренении. Афанасий Куприн и вправду был его прадедом, он родился в четырнадцатом году прошлого века, служил в милиции, в сорок втором ушёл на войну и там же погиб в сорок пятом, за месяц до Победы. На его могилу в Калининградской области дед Дмитрия ездил регулярно, и его самого один раз с собой взял – чёрный обелиск с именами павших бойцов, и среди них старший лейтенант Афанасий Львович Куприн. Сохранились и орден Красного Знамени, и две медали «За отвагу», и орден Славы второй степени – их деду передали в Министерстве внутренних дел во время перестройки. Вот только личное дело отказались показывать, сославшись на режим секретности.
– Хорошо, – Димка кивнул, – медаль так медаль, жаль, конечно, что старик такой сволочью оказался, мог бы с сыном связаться. Дед помер, думая, что отца в живых нет, а тот на катере по океану в это время рассекал, тунца ловил. Гад.
– Ну вот и отлично, – Зинченко расцвёл, пододвинул бумаги Васнецовой, та внимательно ещё раз прочитала, паспорт наследника разглядывала так, словно он был поддельный, потребовала свидетельство о рождении и его тоже изучила вплоть до состава бумаги и водяных знаков.
– Здесь, – ткнула она изящным пальчиком в свободное место на завещании, – подпись, число прописью, расшифровка и надпись «вступаю в наследство добровольно». И отпечаток большого пальца правой руки, пожалуйста.
Димка сделал всё, как она просила, вытер краску с пальца салфеткой. Пока нотариус заверяла его подпись, достав штемпели и печать, Зинченко раскрыл коробку и вытащил оттуда обычный целлофановый пакетик, в котором лежал жёлтый кругляш.
На якобы золотой монете с одной стороны был выдавлен круг, унизанный выпуклыми бусинами, каждая из которых линией соединялась с двумя другими, образуя сложный вписанный многоугольник, по контуру шла надпись на непонятном языке, а с другой – четыре одинаковые закорючки, две короткие параллельные линии, а между ними заусенец. Об него молодой человек и поранился, сразу не заметив, капелька крови упала на завещание.
– Ничего страшного, – Зинченко, казалось, даже обрадовался, – этот экземпляр остаётся нам, а у вас – все документы в электронном виде. Вот планшет, введёте код из конверта, и можете пользоваться. На планшете есть обращение покойного лично к вам, Дмитрий, рекомендую просмотреть. Точнее, наследодатель рекомендовал настоятельно.
Он встал, потянул за собой нотариуса Васнецову, и они быстрым шагом, чуть ли не бегом, выскочили сначала из дома, а потом из калитки, запрыгнули в чёрный внедорожник и умчались прочь. Если бы не бессонная ночь и весь этот сюр со внезапно ожившим прадедом, Димка наверняка понял бы, что всё это выглядит подозрительно и неестественно, юристы из гостей были, как из него самого балерина – на законников он насмотрелся, где покойники, там и они. Но единственное, что молодого человека занимало, так это то, что до приезда Виталика оставалось больше часа, он уже поел и может вздремнуть. Медаль так и осталась валяться на столе рядом с нераспечатанным конвертом и планшетом.
Проснулся парень ровно через час от звонка напарника, тот приехал на десять минут раньше. На дорожке к калитке Димка чуть было не наступил на раздавленную кем-то собачью какашку, это соседская шавка постаралась, как ни заделывай забор, всегда найдёт лаз. Мелкая тварь, соплёй перешибёшь, но гадила как носорог. Пригляделся – отпечаток на коричневой лепёшке вроде бы совпадал с подошвой кроссовок его теперь уже бывшей, так что кое-какое моральное удовлетворение он получил. Машина стояла за воротами, Виталик курил возле двери, при виде Димки отшвырнул сигарету и полез за руль. Вид у напарника был помятый.
До дома покойного ехать было рукой подать. По дороге парень набрал отчима.
– К Нефёдову? – спросил майор полиции. – Наши уже закончили, работы там немного было, старик предсмертную записку оставил, причин подозревать кого-то в убийстве нет, так что можете забирать спокойно. Да, молодец, что позвонил, мать тебе даю.
Мать отобрала трубку у мужа.
– Димочка, тётя Света приедет во вторник, – не утруждая себя вопросами о здоровье и делах, сказала она. – Её младшая дочка Вика собирается поступать в институт, поживут у тебя до майских праздников, сходят на день открытых дверей. Ты ведь не против?
Последний вопрос был риторическим – если бы Димка был против, то материнское проклятье не заставило себя ждать, а тётя Света всё равно уже купила билеты на поезд. Значит, послезавтра в гостевую спальню на первом этаже заедут чужие для него люди, после чего Димке в очередной раз попеняют, что другие молодые люди стремятся получить высшее образование, а отдельно взятый оболтус двадцати пяти лет – нет. Чужие, потому что Светлану Вадимовну тётей Димка назвал бы с большой натяжкой, она была двоюродной сестрой нынешнего мужа матери, Леонида Петровича, и по всему ей бы поселиться в их просторной трёхкомнатной квартире в девятиэтажке, но тётя Света жену своего родственника, Димкину мать, на дух не переваривала, а вот с Димкиной бабушкой, пока та была ещё жива, была очень дружна и считала, что эта дружба перешла к нему по наследству вместе с недвижимостью.
– Чего батя говорит? – Виталик крутанул руль, заезжая в ворота, и затормозил у подъезда.
– Сейчас сам увидишь.
Бывший бандит, ветеран труда и депутат жил в кирпичном десятиэтажном доме в Царском Селе – так называли новый район для богатых. Дом ощетинился кондиционерами и спутниковыми тарелками, отгородился от плебеев высоким металлическим забором и охранником в вестибюле. Виталик припарковал «газель» между двумя внедорожниками, уткнулся в смартфон. Он так всегда делал – сначала фельдшер составлял справку, осматривал умершего, и только потом этот лентяй шёл помогать.