Оба, Лось и механик, направились к скамейке, механик торопился, а Лосев шёл не спеша, вытирая перемазанные смазкой руки махровым полотенцем. Девушка их заметила, толкнула блондинчика в бок, но тот только отмахнулся.
– Ты не охренел, дядя? За пятёрку мне её языком оближут. Раз взялся за косарь, иди и трудись, а то я ведь рассержусь, могу наказать.
– И кого ты тут накажешь?
Лосев подошёл сзади, положил парню руку на плечо. В хозяине автошколы роста было под два метра, он таскал учебные мотоциклы, легко поднимая их за раму и сиденье, под тяжестью ладони блондинчик покачнулася, обернулся к новому обидчику, но узнал Лосева и сразу потух.
– А чего он, договорились же за косарь.
– Виктор Данилович, – девушка приподнялась, – Саня погорячился, но сейчас извинится и заткнётся.
– Зотова, бегом на площадку. А ты, – Лосев сжал плечо парня так, что тот чуть не заплакал от боли, – проваливай. Чтобы ноги твоей у меня не было, увижу, на запчасти разберу, и отцу твоему скажу, чтобы всыпал. Куприн, а ты чего уши греешь? Ноги в руки и «змейку» отрабатывать. Конфликт исчерпан?
Димке показалось, что спрашивает это Лосев не у паренька в кожанке, а у завхоза дяди Паши, но тот даже глазом не повёл, стоял молча с авоськой в руках, будто всё происходящее его не касалось. Блондинчик пробормотал что-то, и через минуту ни его «порша», ни самого Санчеса на территории автошколы не было. Не было и дяди Паши – он ушёл, бережно неся свою авоську, Лось смотрел ему в спину настороженным взглядом. И только когда фигура завхоза скрылась из виду, облегчённо выдохнул и вернулся в мастерскую.
(31). Сторона 2. 1 июня, понедельник
На станции «Восход–4» был свой завхоз, капитан службы тыла Пастушенко, небольшого роста и очень худой. Настолько, что, казалось, дунь ветер, и улетит капитан в космос быстрее любой ракеты. Несмотря на субтильный внешний вид и небольшое звание, Пастушенко был человеком солидным и с положением, командир станции Вахромеев при любой нужде бежал именно к нему. Сам бежал, а не вызывал в свой командный отсек. Именно капитан обеспечивал всем необходимым монтаж двигателей на челноки, в огромном сплетении бывших корпусов ракет, выполнявших функции склада, он ориентировался как рыба в воде.
– Ты покумекай, майор, своей умной башкой, зачем мне торопиться, – Пастушенко висел передо мной в воздухе, – мы же не блох ловим, а межпланетные корабли снаряжаем. Будет косяк, кого обвинят? Полковника Вахромеева? Нет. Может, генерала Велесова? Тоже нет. Пастушенко будет виноват, ибо ответственный материально. Сам ведь челночил с верхней орбиты, должон понимать, нету у нас мелочей. Так что, ставим ускоритель, или обойдётесь?
Так получилось, что в команде бывшего друга Соболева было семеро спасателей, а в моей – командир, десантник, пилот и радист. И только один бортинженер на оба челнока, то есть я. Фактически всеми работами руководил ЦУП, там сидели настоящие инженеры и решали, какой серии двигатель воткнуть между двух реактивных, и нужно ли его доукомплектовывать новым ускорителем, требующим дополнительного охлаждения. Но формально последнее слово оставалось за мной. ЭРДЯН–200 дробь 3, они же электрические ракетные, доставляли на станцию грузовыми кораблями и хранили на складе – их тут было штук десять, запас постоянно пополнялся. А ускорители должны были подвезти со дня на день отдельным рейсом, с логистикой в этом мире был тот ещё бардак. Небольшие блоки с тремя разъёмами монтировались за несколько минут, в отличие от самих двигателей, которые вот уже третий день то запускали, то настраивали.
Оба челнока висели в трёх километрах от станции на тросах, по которым сновали погрузчики. Кроме двигателей, грузить собирались много чего – низкая орбита была дешёвой, и здесь любой транспорт, улетающий выше, набивался по максимуму. Станция «Восход–4» дрейфовала на высоте пятьсот километров от поверхности – огромный монстр, совершенно не похожий на МКС, с многочисленными отсеками и постоянным экипажем в тринадцать человек. Почти каждый день к станции кто-то пристыковывался, а ведь она была не единственной – существовали ещё четыре таких же. Среди переплетения конструкций выделялись пусковые установки, сорок ядерных ракет с разделяющимися боеголовками по одной мегатонне в тротиловом эквиваленте, двадцать штук на каждой, готовы были в любой момент стартовать к американскому континенту или в Западную Европу. Такие же ракеты, только на американских станциях, были нацелены на СССР и страны Варшавского договора.
Но наш путь лежал в другом направлении, вверх, а не вниз. Челноки, получившие двигатели, как только закончится эпопея с ускорителями, метнутся к промежуточной станции в безопасном поясе, там к ним цепляли дополнительный груз для лунных и окололунных баз. Роль контейнеров выполняли всё те же корпуса от ракет, одна из них, прилетевшая с Земли позавчера, только что стартовала в нескольких километрах от нас.
– Без ускорителя никак не обойтись? – осторожно спросил я. – Который день тут уже торчим, Луна, она ждать не может.
– Это тебе лучше знать, майор, про Луну и всё остальное, наше дело маленькое, обеспечить и помочь, – Пастушенко оттолкнулся от переборки и поплыл в сторону шлюза.
А я поплыл в сторону каюты начальника станции, надеясь, что хотя бы в этот раз не встречу Нестерову.
Надо отдать старшему лейтенанту должное, Алиса-два отлично разбиралась не только в пилотировании, но и вообще во всём, что касалось космических кораблей. Для этого у неё были все возможности с самого рождения, дед – начальник ЦУПа, отец, генерал-лейтенант авиации – бывший космонавт, и его брат полковник Нестеров, космонавт действующий. В прошлом, кстати, командир Соболева. И Алиса меня, то есть Соболева, по её собственным словам, знала и помнила, в детстве то ли на руках он её качал и не удержал, то ли с горки уронил головой вниз, после чего девочка решила стать пилотом. И осталась ушибленной на всю голову. Так она и заявила, не о том, что с головой проблемы, а о том, что я практически её друг детства.
То, что Попов является командиром нашей команды только номинально, стало понятно, когда в четверг на прошлой неделе мы вышли на низкую орбиту. Полковник громко зачитал список экипажа, словно мы в первый раз собрались, поздравил всех с успешным выходом в космос, подчеркнул, что среди нас находится заслуженный космонавт, совершивший первый лунный бросок, и передал бразды командования мне.
– Майор Соболев, – так и сказал он, – на время полёта назначаю вас исполняющим обязанности командира. Как самого опытного из нас.
Переведя стрелки на меня, Попов с головой ушёл в изучение материалов по базам на Луне – ему предстояло их проинспектировать, Наша радист Варвара Урсляк была занята переговорами с ЦУПом, одновременно стреляя глазами в Сайкина, а Сайкин стабильно разгадывал кроссворды.
Два человека остались вроде как не при деле – я и девушка-пилот. Мне предстояло руководить коллективом, который и без меня прекрасно справлялся, а Алиса-два искала, чем бы заняться между манёврами, которые в космосе случаются редко. Пилот занялась мной.
Из товарища майора я превратился в дядю Колю, главного героя её детских воспоминаний. Что из них правда, а что нет, я не знал, Нестерова уверяла, будто в её детстве я приезжал к ним на дачу очень часто, и каждый раз что-то да происходило. «А помните, дядя Коля…» – закатывала она глаза и выдавала очередной бред. Иногда настолько неправдоподобный, что и остальным воспоминаниям доверия не было. Но хватило Алису ненадолго, даже те четыре часа, что мы выходили на стыковочную орбиту, она не осилила. Аудитория попалась вялая, разве что Сайкин первое время смеялся, но потом перестал, только что-то в планшете своём помечал. Я тоже первое время пытался запоминать детали биографии Соболева, понял, что их слишком много, и уставился на экран, заменяющий иллюминатор.
Земля с высоты в триста пятьдесят километров вовсе не была крошечной, она занимала практически весь экран. Мы взлетели в три часа дня, американский континент только-только выходил из тени, а Камчатка погружалась во тьму. Ничего особенного, помимо того, что можно найти в интернете, я не увидел, планета как планета. Да, красиво и дух захватывает, но за прошедший месяц я, который Дима Куприн, столько раз её отсмотрел с высоты МКС, что теперь я-Соболев мог уверенно ткнуть пальцем в любой участок изображения и назвать это место. Хотя различия, конечно, имелись, заметные с высоты, особенно в Европе – её береговая линия сдвинулась, океан стёр часть низинных городов. Так же он поступил и с островами в Тихом океане.
А вот территории, на которых, начиная с 1985 года, взрывались атомные бомбы, когда Южно-Африканская Республика напала на Анголу, из космоса почти ничем не выделялись. Намибия, Ближний Восток, Северный Китай и восточные территории СССР, Япония и Тайвань. Последние в темноте никак себя не выдавали, разве что редкими огоньками. Зато коммунистический Вьетнам и капиталистическая Южная Корея переливались вовсю, света было столько, будто там что-то взорвалось. Хотя, может быть, и взорвалось, конфликты в этом мире не замирали никогда.
– Комсомольск-на-Амуре, – Попов, подплывший сзади, ткнул пальцем в экран. – Я ведь оттуда, мы с родителями переехали за год до удара, в девяносто первом. Ракета попала почти в наш дом, никого в живых не осталось, там сейчас деревья растут, кедровая роща, вымахали за это время. Больше тридцати лет прошло, а как гляжу, слёзы наворачиваются. Столько народу погибло, миллионы, а будь тогда у нас ракетный комплекс на орбите, эти твари бы не посмели. Треть Китая стёрли в отместку, а толку что, наших-то уже не вернуть. Ты пиши, майор, потом будет, что доложить.
Это он не мне сказал, а Сайкину, который его слова конспектировал. Комитетчик неожиданно смутился, спрятал планшет.
– Мои из Благовещенска, – хрипло сказал он. – Только уехать не уехали, не успели. Я-то к бабушке в Крым на лето, а они там остались. И папа с мамой, сестрёнка старшая, она заболела не вовремя, и братишка малой. Мне тогда девять было, а ему год только исполнился, хорошо хоть не понял ничего, просто испарился, на месте нашего района ничего не осталось. Так что ты, полковник, не один такой, вся страна кого-то потеряла, три миллиона советских людей против семидесяти у китайцев – так себе размен. Тут я с тобой полностью согласен.