Сначала в горячке он забыл всё, чему его учили в секции. Потом, когда на него насели двое, пришлось вспомнить. Избитый мальчишка, которому он пришёл на помощь, смуглый черноволосый крепыш, с трудом держался на ногах и только закрывал руками голову. Максиму пришлось отдуваться за двоих. И вдруг рядом заорали в несколько глоток, замелькали фигуры в синей школьной форме. Трое нападавших переглянулись и бросились бежать. Максим не успел понять, что происходит. Мощный удар в спину выбил воздух из лёгких и швырнул его головой вперёд на ствол дерева. В мозгу словно взорвалась граната, и всё исчезло в яркой вспышке.
На следующий день в школе к нему подошёл мальчишка явно азиатского вида, щедро разукрашенный синяками.
— Привет. Это ты вчера дрался в парке?
— Ну, я. Что, здорово досталось? За что они тебя?..
— Ни за что… — удивлённо протянул мальчишка. — Ты что, не рубишь тему? Я «узбек», они «лавочники». Чего ещё надо?
— Не понял… — протянул Максим. — Какие узбеки, какие лавочники?
— А-а, ты новенький! Из заводских городков? Там у вас, говорят, такого нет.
— Какого такого?
— Поймёшь, — усмехнулся мальчишка. — Точно новенький. А я-то думаю: чего это «умнику» в наше рубилово влезать?
— А другие что, не лезут?
— Зачем? — «узбек» пожал плечами. — У вас свои дела, у нас свои. А тебе спасибо, выручил. На наших не обижайся, не поняли, что к чему. Вот тебе и прилетело. Ладно, я пошёл. Мне с «умником» общаться нельзя, наши не поймут. Пока!
Развернулся и ушёл, оставив Максима в глубочайшем недоумении.
А после школы, в парке, к нему подошли пятеро. Вышли из кустов и перегородили дорогу. Чуть постарше: на год, на два. Школьная форма из дешёвой синтетики, аляповатые кроссовки, дико смотрящиеся с пиджаками и брюками. Старший выплюнул жвачку и с тихой злобой сказал:
— Ты чё, мутант, в наш замес полез? Тебе больше всех надо?
И коротко замахнулся. Максим прямым от пояса врезал ему в солнечное сплетение, сложив пополам, второго пнул в коленную чашечку, перехватил кулак третьего и взял его руку на болевой захват, как учили. Больше ничего он сделать не успел…
Тренер пришёл его навестить на второй день. Катька по просьбе Максима сказала ему, что брат не сможет прийти на занятия, и объяснила, почему. Она же дала и домашний адрес. Тренер, жилистый мужик лет сорока пяти с военной выправкой, явился утром, когда дома был один Максим. Посмотрел на его физиономию, цветом сильно смахивающую на баклажан, оценил сбитые костяшки пальцев и налитые кровью глаза. Покачал головой:
— Круто тебя месили. Сколько их было?
— Пятеро, — не без гордости буркнул Максим.
— Лавочники…, -констатировал, как очевидный факт. — Ну а ты чего же сплоховал?
— В смысле «сплоховал»? — не понял Максим. — Их же пятеро было! На меня одного!
— Вот именно. Пятеро мелких хулиганов из спальных районов. Ни техники боя, ни слаженности в действиях. Банальная тактика: навалиться кучей и тупо давить числом. Такие в драке только мешают друг другу. Мягкая мишень, как говорят в армии. А ты обученный, тренированный боец, ты должен был их повтыкать мордой в глину и не вспотеть.
— Меня такому не учили, — признался Максим.
— А какому тебя учили? Честному поединку один на один? Эх, спортсмены-романтики… Это же рукопашный бой, парень. Серьёзная практическая школа, максимально эффективная в условиях реальности. В жизни, парень, нужно не демонстрировать киношные позы и красивые удары. В жизни приходится быстро и надолго выводить противника из строя, а зачастую и калечить. Но это уже боевая техника, этому я тебя учить пока не буду. А вот как отбиться одному от толпы — этому научу. Сотрясения у тебя нет? Вот и отлично, вечером жду тебя на тренировке.
Когда через месяц он снова заступился за «узбека», которого били четверо, ему удалось не только продержаться на ногах до появления орды, но и положить двоих. Его начали ловить после школы и бить уже совершенно целенаправленно, а он и не прятался. С упорством бульдозера Максим лез в драку, с каждым разом получая всё меньше синяков и навешивая всё больше. К середине зимы от него отстали: себе дороже связываться с этим глючным боевым роботом. Но сам он не угомонился. Любой, кто в окрестностях школы затевал неравную драку, рисковал нарваться на кулаки этого неукротимого борца за справедливость. Численность и возраст противников его абсолютно не интересовали. Малышню Максим просто разгонял подзатыльниками, старших бил особенно жестоко: по болевым точкам, отбивал гениталии и вывихивал суставы.
Его начали регулярно таскать в милицию, но каждый раз отпускали. Зачинщикам оказывались другие, да и глупо было бы наказывать подростка, заступившегося за кого-то другого. Но одноклассники его сторонились, учителя смотрели косо, а на собраниях пионерской дружины девочки-активистки постоянно выбирали его объектом для проработки. Максим начал огрызаться, советуя побольше обращать внимания на вражду между группировкам, да вообще на сам факт их существования, а его оставить в покое. Эти его выпады были очень болезненным, потому что били точно в цель.
После очередной драки классная руководительница, пожилая сухопарая дама, вызвала в школу родителей. Пришёл отец. Внимательно выслушав учительницу, спокойно сказал:
— Знаете, Елена Сергеевна, мне странно слышать ваши обвинения в адрес Максима. В школе фактически существует раскол сред учеников по имущественному и национально-религиозному принципу, процветает детское насилие, а вы, вместо того, чтобы с этим бороться, нападаете на моего сына! Парень просто не может пройти мимо, когда видит даже не драку, а банальное избиение. Ему не всё равно. Таким я его воспитал, и теперь горжусь, что у меня что-то получилось. Максим борется с несправедливостью теми способами, которые ему доступны. Вам, насколько мне известно, доступны другие методы, и гораздо более эффективные, чем у двенадцатилетнего мальчишки, но вы их почему-то не используете. Стыдно!
Тогда учительница не нашла, что ответить. Максим, вдохновлённый отцовской поддержкой, продолжал геройствовать в одиночку. К концу учебного года его боялась вся школа, а прозвище Безумный Макс приклеилось к нему намертво.
…С высоты в тридцать километров громада Крыма по правому борту виднелась словно в прозрачной дымке. Максим сидел возле иллюминатора, наслаждаясь видом. Сегодня им овладела ностальгия, в голову настойчиво лезли воспоминания из детства и юности. Может потому, что эта командировка была у него двадцатой по счёту? Какой-никакой, а юбилей. Повод подвести какие-то итоги, припасть, так сказать, к истокам… А может, такое настроение на него нахлынуло после очередного разрыва с очередной женщиной?..
Расстались они спокойно и безболезненно, как и положено взрослым современным людям. С самого начала их отношений Максим не давал никаких обещаний, и Яна тоже не строила на него далеко идущих планов. По крайней мере, на словах. Им было просто хорошо вдвоём. Лёгкий флирт, романтика совместных прогулок и коротких путешествий в выходные, бурные ночи в постели, когда ещё всё кажется новым и пряным, и два человека жадно исследуют друг друга. Потом, через четыре месяца, новизна отношений постепенно исчезла, а чего-то другого на её месте не появилось. Бывает. Они не стали затягивать ситуацию до периода взаимных обид и разочарования, поговорили и разошлись, унося в душе тёплые воспоминания и лёгкую горечь от несбывшихся возможностей. Максим всегда так уходил. Можно сказать, он стал мастером безболезненных расставаний с женщинами. Мама всё ещё пыталась воздействовать на него, всё ещё мечтала погулять на свадьбе сына и понянчить внуков. Отец был свободен от этих иллюзий. В отличии от матери он знал, чем занимается его сын. И понимал, что с такой работой заводить семью было бы безответственно.
Рассеянно глядя в иллюминатор, Максим вспоминал, сколько раз он пересекал Крым с востока на запад и с севера на юг. Насчитал восемь таких пеших походов, не считая марш-бросков на несколько десятков километров. В первый раз это было, когда ему исполнилось пятнадцать. Именно тогда в Союзе началась масштабнейшая педагогическая реформа, которая привела к тому, что потом называли «революцией в образовании».
К пятнадцати годам Максим вошёл во вкус и сознательно искал поводы для драки. Его знали во всём микрорайоне, знали и боялись. Ему было совершенно наплевать, сколько человек выходит против него, какого они возраста и что у них в руках. Чем сложнее стояла задача, тем большее удовольствие он получал от победы. Теперь он бился не ради справедливости, а чтобы в очередной раз проверить себя на крепость. Угрюмый жилистый парень превратился в настоящего адреналинового наркомана. Ему постоянно нужны были острые ощущения, испытания с риском для здоровья и даже жизни. «Лавочники» его люто ненавидели, особенно кавказские кланы, и не упускали ни малейшей возможности в очередной раз попробовать на прочность его шкуру. Два раза ему в спину стреляли из кустарного самопала, но постыдно промазали. Один раз влепили из-за кустов в парке из охотничьего ружья, несколько крупных дробин хирург вытащил из его плеча и лопатки. Но хуже всего Максиму пришлось, когда его поймали на вечерней пробежке. Семь человек, с ножами, арматурой и обрезом двустволки. Тогда пришлось долго бегать по зарослям орешника, ныряя в низких кувырках и вырубая противников по одному. В конце концов у стрелка кончились патроны, его Максим догнал и скрутил последним. К тому времени встревоженные жители вызвали милицию, которая и собрала бесчувственные тела вместе с трофеями. Дело вышло громкое, директора школы и завуча по воспитательной работе тихо «ушли» на пенсию, где им уже несколько лет надлежало быть. Стрелка с подельниками закатали в специнтернат, его отцу за незаконное хранение оружия впаяли пять лет. Всё это популярности Максиму совершенно не прибавило. Первые два дня нового учебного года от него шарахались, как от зачумлённого, не только дети, но учителя. А потом в школе появился Михалыч.