– Олег! – шутливо покачала головой девушка. – Астарот с ней, с твоей очаровательно некорректной попыткой флирта, я понимаю, что нелегко так быстро перестроиться на наши правила. Но сейчас ты – прямо воплощение расизма, сексизма и ксенофобии. За это штрафуют!
«Смайлик в полицейской фуражке, сурово грозящий пальцем».
– Но я же просто высказываю мнение…
– И за упорство – тоже.
– Молчу, – Олег вздохнул. – О чем же можно говорить в этой дивной цитадели свободного мира?
– В рамках социально принятых норм – о чем угодно, – рассмеялась Надин. – Это же не Союз, в гулаги не отправят.
– Тогда у меня еще один вопрос, – задумчиво сказал он, оглядываясь по сторонам. – Так сказать, к приемной дочери свободного мира от порождения гулагов и ксенофобии. Почему у вас здесь за последние лет десять стало как-то… темновато?
– В каком смысле? – Надин покрутила головой, потом что-то вспомнила и стащила очки. – Да, верно, я забываю… Это национальная программа экономии энергии. В мире, знаешь ли, кризис. «Зеленые» не позволяют строить новые АЭС, а вы, ребята, ломите за свое электричество какие-то несусветные цены.
Она поглядела на Олега так, словно это он определял политику министерства энергетики СССР.
– Если подумать, это разумное решение. Какой смысл сжигать миллионы киловатт на рекламу, если все равно у всех очки допреальности? Они и информацию выдадут, и подскажут дорогу, и дадут сигнал полиции в случае чего.
«Смайлик в очках».
– И еще велят всем считать, что город – изумрудный… – пробормотал Олег. – Нет-нет, это я о своем, не обращай внимания. А отвечая на твой вопрос насчет города… знаешь, я все-таки, наверное, люблю Амстердам. Несмотря на эту его развязность, на темноту эту, на сырость и даже на то, что он когда-то отобрал у меня…
Неподалеку зашел на посадку маленький частный конвертоплан, и мерный, сильный шепот его винтов на секунду заглушил окончание.
Надин нервно улыбнулась, резким движением снова надела очки и уставилась в пустоту, где в ее виртуальном мире, наверное, вовсю мигали резким светом рекламы и баннеры, указывая наиболее короткую дорогу домой, и магазины с актуальными скидками. Олег помолчал. С его точки зрения, снаружи было тихо и пусто, редко пролетал мимо какой-нибудь модуль, да еще время от времени хлопали словно бы крылья гигантских нетопырей – трудолюбивые голландцы возвращались домой с работы.
– В детстве у нас, ты помнишь, была такая игра, – сказал он. – Нужно было придумать облик города, где ты пробыл хотя бы несколько дней. Если бы город был человеком, то как бы он выглядел? Что любил бы? Как себя вел? Помнишь?
Надин медленно кивнула.
– Так вот, Амстердам у меня до сих пор ассоциируется с тощим, нездоровым юнцом. Рыжим таким, некрасивым, бледным. Этот парень всегда курит траву и одевается кое-как, бродит под мостами в поисках халявного бухла и приторговывает краденым. Еще он каждый день протирает медные ручки на дверях своего особняка, который достался ему от впахивавшего как вол прадеда. Он сам уже точно не помнит, зачем нужно протирать эти чертовы ручки, но делает это все равно, то ли из уважения к предкам, то ли просто по привычке.
Надин не перебивала, просто слушала, грея в руках чашку с витаминизированным чаем-латте.
– Дома у этого парня просторно, всегда шумно, но порядок тем не менее казарменный. То есть в гостиной могут расслабляться гиперметом и «рапидом» два десятка человек, а на кухне будет по щиколотку пива и чая, но спроси у него, где хранится сахар или стиральный порошок, – и он ответит. И будь уверена, все окажется на месте. Противоречивый тип, конечно, но и привлекательный тоже. Понимаешь, о чем я?
Надин задумчиво улыбнулась.
– Так и есть, – тихо сказала она, – так и есть, в общем-то… у тебя меткий глаз. Цепкий, внимательный. Я помню, когда мы еще жили там, мне всегда это в тебе нравилось. Да, нравилось, как же давно это было…
Защемило на секунду сердце – резко, требовательно. Сволочь. Какая он все-таки сволочь. И ничего еще не закончилось. Ветер утих, тишина надавила на уши внезапным и безжалостным прессом.
– А как у тебя? – вполголоса спросила девушка. – Здесь это ритуальная фраза, и никто не ждет на нее ответа, но я помню, что у вас там все по-другому, все совсем, совсем иначе, и вопросы задают для того, чтобы узнать что-то по-настоящему. И я говорю это потому, что хочу знать.
«Вот оно, – подумал он. – Вот оно – настоящее».
– Если сложить в кучку события, что случились после того, как я пришел из армии лейтенантом и узнал, что ты… ну, не дождалась… то получится не так уж и много, – слова срывались с губ неживыми, ничего не значащими камешками. – Пошел в науку, я еще со школы участвовал в конференциях, помнишь, мы тогда вместе…
Его на миг снова бросило в жар, но усилием воли он подавил дурацкую слабость.
– После аспирантуры немного помаялся дурью, сейчас работаю в институте – должность не из высоких, но работа захватывает: энергетика, термояд, дейтериевые реакторы, безнейтронные реакции, на каждом шагу допуски и бюрократия… Ну, тут все как обычно – пока одна половина совершает прорывы, другая строчит отчеты. Спасибо, что хоть не доносы. Впрочем, тебе это, наверное, неинтересно…
– Наоборот, – покачала головой Надин, о чем-то размышляя. – Но мне писали, что у тебя после армии были какие-то медицинские проблемы, депрессия, даже в больнице лечился. Или меня информировали неправильно?
По крыше проползла зыбкая тень – наверное, совсем низко прошел полицейский цеппелин.
– После армии… – сказал Олег без выражения. – Писали, значит. Да-да-да…
– После меня, – отрезала Надин. – Да, писали и умоляли вернуться. И мы не будем сейчас снова поднимать эту тему – что сделано, то сделано. Но я рада, что ты сумел все это пережить, переступить через глупые детские воспоминания и начал жить дальше. Именно это умение и привело тебя туда, где ты сейчас. В самом сердце Амстердама, центра Нидерландов. И именно оно сделало тебя тем, кто ты есть.
– Младшим научным сотрудником? Невротиком без особых перспектив в карьере?
– Может быть, и невротиком. Может быть. Но ты здорово увлечен и мотивирован, умеешь придумывать красивые образы и как сотрудник важен настолько, что тебя одного отправляют в недешевую командировку за тысячи километров. Ценит тебя начальство, разве не так?
«Эх, девочка моя, раз уж в ход пошла грубая лесть, то, похоже, я и вправду зачем-то тебе нужен… Впрочем, ты не сильно ошибаешься».
– У меня есть предложение. То есть я думала над той идеей уже давно, – быстро поправилась Надин, – отчасти поэтому и решила сегодня с тобой встретиться, но окончательно она оформилась буквально только что. Рассказать?
Олег сидел с вежливым каменным лицом. Крайний индивидуализм, напомнил он себе. До предела атомизированное общество, крайний индивидуализм и скука. Ностальгия. И жажда новых впечатлений. Гремучая смесь, все, как ему и говорили.
– Я немного пишу сейчас, – официальным голосом сказала Надин. – Ты мои жалкие пробы наверняка не читал, но тренды таковы, что мода на художественную литературу возвращается. Конечно, не на классику, она безнадежно устарела, художественно и идеологически… Речь о современной прозе – искренней и настоящей. От простых людей, для простых людей. Понимаешь?
– Думаю, что понимаю.
– И я задумала написать… не блог, конечно, но что-то вроде этого. Заметки от лица человека, живущего в Советском Союзе. В самом сердце возродившейся красной империи! Это свежо, и это необычно, и это наверняка будут читать. И даже платить за чтение со временем. Если дело пойдет, то на одной только рекламе я смогу делать верные пару тысяч в месяц. А это совсем немало по нынешним временам.
– Я вижу, в чем здесь трудность, – признал Олег.
– Конечно, видишь, Хельги-бой! – От волнения Надин забыла, как правильно строить предложения, в речи снова прорезался акцент. – Я не была в Союзе уже Астарот знает сколько лет и забыла почти все из того, что помнила. Мне нужен источник изнутри!
– Неужели в сети мало информации?
– Сети? А, в интернете… Нет, конечно, скорее, наоборот, информации так много, что отделить факты от вымысла почти нереально. Плюс пропаганда – ваша, я имею в виду, у нас, конечно, ничего подобного нет… Разобраться сложно. Нужен трезвый взгляд.
– И им стану я, – кивнул Олег. – Живой источник информации о жизни в страшном тоталитарном Советском Союзе. Голос правды из темной мглы застоя и холодного термоядерного синтеза. Для тебя – сколько угодно, за разумный процент, конечно.
– Отлично, у тебя уже получается! – Она даже в ладоши захлопала, тонкий пластик вирт-перчаток издал странный сухой шелест, словно затрепетали слюдяные крылышки стрекозы. – Тогда мы начнем прямо сейчас! Я планирую написать историю о молодом вегане по имени Святослав, живущем в Сибири.
Олег поперхнулся остывающим какао. От сливок, щедрой рукой навороченных туда, уже, конечно, ничего не осталось. Обман, кругом обман.
– Что такое? – обеспокоилась Надин. – Что-то не так? В Сибири не живут веганы?
– Да нет, – ответил он, восстанавливая дыхание. – Все хорошо, и самоотверженный сибиряк Святослав, на дух не переносящий молоко и мясо, тоже в принципе возможен.
– Думаю, его предков могли сослать туда во время сталинских чисток, – увлеченно продолжала Надин. Зрачки ее удивительных глаз под очками допреальности сейчас трепетали, дрожали, дергались скользя по своей сети. Она впитывала информацию. Точнее, то, что здесь выдавали за таковую. – Дед его мог быть диссидентом, прятать Солженицына под снегом вечной зимы. Ну, то есть книги – бумажные такие. Правильно, они же были?
– Именно, – кивнул он. – Были и есть.
Надин с усмешкой помотала головой, словно не была уверена, шутит ли он.
– А его отец… ну, там тоже что-то можно придумать, интересное же время было – демократия, падение тирании, передел собственности, свобода слова, подъем национализма. Золотой век, должно быть…