Он умолк и посмотрел на глухой борт с задраенным иллюминатором, за которым бесновалась и выла свирепая буря, раскачивая и сотрясая вездеход.
- Скорее поздно. Опоздают... - закончил за него Сергей, тоже кашлянув. Каждый вдох словно шуршал по носоглотке невидимым ежиком, царапая слизистую. - Почти наверняка опоздают.
- Такое дело, - неуверенно вымолвил механик, устремив взгляд на серый куб с образцами. - В общем... Пора решать.
Он не закончил, молчал и метеоролог. Сбрасываемая капсула представляла собой защищенный сейф с многослойной теплоизоляцией, автономной батареей и подогревом. Если вскрыть ее, места хватит как раз на одного человека. Получится саркофаг с подогревом, который гарантированно сохранит чью-то жизнь. Конечно, придется вытащить все образцы, которые вымерзнут и погибнут.
Потенциально бесценная зелень и человеческая жизнь на разных чашах весов - что ценнее? При этом помощь может подоспеть в любой момент. А может быть продукт орбитальных лабораторий окажется бесполезен в плену вязкого земного притяжения.
Почему в жизни выбор всегда оказывается так сложен?..
Они молча сидели друг напротив друга, на скамейках-топчанах. Тихо гудел вентилятор, прогоняя сквозь решетку радиатора теплый воздух. В полутьме слабо светилась лампочка аварийного освещения. Скоро отопитель замолк, остался только светлячок лампы.
-Знаешь, я когда буржуйская Реставрация накрылась, работал сторожем на автостоянке, - вдруг заговорил механик, глядя на тлеющий огонек в клетке защитной сетки. - Удобств никаких, только будка из досок и лампа под потолком. И, помню, пошел страшный ливень. А работа такая - не отсидишься. Вымок до нитки. Так я о чем... - он помолчал, безмолвно шевеля губами. - Носки промокли, я их на лампочке и сушил. Вот на такой же. И самое интересное - неплохо так сохли, только из черных почему то рыжими стали...
Выл буран, по стенкам что-то скрежетало, словно скребли ледяные когти скрытых во мгле чудовищ. Из-под потолка послышался тихий треск - углы подернулись белесой пленкой, словно паук начал плести снежные тенета.
- Рыжие носки, - проговорил метеоролог. - Наверное, красиво было.
Оба рассмеялись, тихо, чтобы не тревожить иссушенное горло и не тратить тепло.
- Полежу, а ты сам разберешься, - пробормотал Вандышев, укладываясь на скамье, подтягивая колени к подбородку. - Полежу... - повторил он еще тише и отвернулся к стене.
Борисов долго смотрел на его спину в темной куртке на меху. По мере того как уходили минута за минутой, он клонился вперед все сильнее и сильнее, сложив руки на груди, словно пряча огонек свечи. Наконец, он уперся лбом в прохладную гладкую стенку капсулы. Провел рукой по верхнему краю, словно подрагивающие пальцы могли ощутить тепло, надежно спрятанное изоляторами внутри кубического ящика.
Все-таки самая страшная битва - это та, которую приходится вести с самим собой, подумал молодой метеоролог. Так легко ощутить в поражении сладкий привкус победы, так легко уступить железным доводам рассудка... И самое страшное то, что слабость действительно вполне может обернуться холодным рассудочным поступком, самым лучшим, самым верным.
- Да, надо полежать, - повторил он вслед за механиком, и добавил. - Подождем баллистический...
Потолок полностью выбелило инеем, каждый выдох осаждался снежными кристалликами на жестких бородах. Вой за тонкими стенками немного стих, если очень внимательно прислушаться, в надрывном стоне бури можно было расслышать человеческие голоса, но, скорее всего, это был лишь обман слуха.
Шаг, вдох... Шаг, выдох... Ноги работают как гидравлические приводы - ровно, в едином ритме, не знающем сбоев. Вдох-выдох, правая нога, левая нога. Если бы не маска и привычная тяжесть баллонов за плечами - можно закрыть глаза и представить, что ты на Земле.
Сергей спал и видел сны о Марсе...
10.2
13.2
02
Гвор Виктор081: Не бывает уважительных причин
Я лежу на носилках на краю вертолетной площадки и упрямо пытаюсь разглядеть горы. Гор не видно, положили неудачно. Вертолет уже здесь, в полусотне шагов. Док и Вовка закончат с формальностями, меня погрузят на борт и отвезут в город, в госпиталь. Сейчас инфаркт лечится. И инсульт лечится. Всё лечится. Только в горы уже не вернуться. Теперь одна дорога - на пенсию по инвалидности.
В город... Туда, где у меня никого и ничего нет. И никогда не было. Где нет гор, где некого и не от чего спасать, где мне никто не нужен, и я никому не нужен. Зачем? Господи, ты, тот, в кого я никогда не верил - если моя служба закончена, прими отставку того, кого всю жизнь звали твоим заместителем! Сейчас, пока я еще в горах. Зачем нужно послесловие?
И в шуме взревевшего двигателя вертолета успеваю явственно различить короткое: "Принято".
"Министерство чрезвычайных ситуаций Российской Федерации с глубочайшим прискорбием сообщает, что 18 августа 2010 года на пятьдесят втором году жизни от внезапной остановки сердца скоропостижно скончался заслуженный спасатель России..."
Тёмка бежал. Бежал через лес, не разбирая дороги, спотыкаясь на кочках и с трудом удерживая равновесие. Срывалось дыхание, ставший вязким воздух на каждом шагу с хрипом выходил из легких и упрямо не хотел входить обратно, сердце колотило по рёбрам, стремясь вырваться наружу, и в унисон с ним билась в висках кровь. Слезы застилали глаза и текли по щекам. Но он все равно бежал. Куда угодно. Только вперед, как можно дальше отсюда, от ненавистного детского дома, от надоедливых воспитателей, от вредных бесчувственных ровесников... Всех к черту! Всех! Ему никто не нужен! Те, кто были ему нужны, кому был нужен он, их нет! И уже никогда не будет! Папа, мама, маленькая сестренка, называвшая его смешным словом 'Тё' и так забавно тянувшая крохотные ручки... Их нет!!!
'Современная техника не ломается'... 'Только в редчайших случаях...' Не ломается? А отказ двигателя флайера - не поломка?.. В редчайших случаях? А что, ему, Тёмке, легче от того, что случай редчайший? Утром он был довольным жизнью ребенком в счастливой семье, а вечером...
'Время лечит'... 'Ты привыкнешь'... От чего лечит? Вернет родителей? Заставит забыть? Он уже месяц в детдоме. Что он забыл? Мамино изломанное тело рядом с обломками этой дурацкой машины?.. Папу, из груди которого торчит какая-то непонятная железка?.. То, что осталось от Танечки?.. К этому можно привыкнуть?.. К чему привыкнет?.. К душевным беседам воспитателей, переходящим в нравоучительные нотации? К презрению мальчишек, никогда не видевших своих родителей и не понимающих его беды?.. К жалостливым взглядам девчонок?.. К тому, что он один на всем белом свете?.. К чему?
'Мужчины не плачут'... Значит, он не мужчина... Ему всё равно... Зачем, вообще, жить на свете, если ты один и никому не нужен... Зачем... 'Мужчины не плачут...'
- Кто тебе сказал эту глупость?
Прихожу в себя мгновенно. Только что лежал на носилках, ощущая свою полную беспомощность и бесполезность, и вдруг несусь по летнему лесу, проламывая кусты тщедушным телом двенадцатилетнего ребенка. И в тот же миг захлестывает волна эмоций. Не моих, но от этого не менее сильных и страшных. Сознание автоматически переходит в аварийный режим. Ситуация прокачивается мгновенно. Ее фантастичность ни на секунду не отвлекает: разбираться, что, как и почему, будем потом. Сейчас только факты. Я бегу по лесу в чужом теле. И я в нем не один, а вместе с настоящим хозяином, двенадцатилетним пацаном, которому хреново настолько, насколько, вообще, может быть хреново человеку, потерявшему в жизни всё, и ничего не получившего взамен. А парень еще и накручивает себя... Пока достаточно. Работаю! Для начала надо сбить с волны. Выхватываю обрывок мысли: 'Мужчины не плачут...' и перебиваю мысленным же вопросом: 'Кто тебе сказал эту глупость?'.
Хорошо, что я успел замедлить бег, а то мальчишка кувыркнулся бы в кусты, так резко и неожиданно он останавливается. Начинает испуганно озираться, потом неуверенно спрашивает:
- Кто здесь?
'Да не крути ты головой, перед глазами всё мелькает. Меня каким-то образом занесло внутрь тебя'.
- Как это?
'Откуда я знаю? Пришел в себя, а вокруг деревья мелькают. Ты же бежал, как чемпион мира'.
- Но так не бывает!
Парнишка напуган. Не страшно, по сравнению с тем ураганом чувств, который только что бушевал у него в голове, этот испуг - ерунда. Легкий ветерок.
'Я сам знаю, что не бывает. Слушай, давай куда-нибудь присядем и попробуем разобраться. Раз я уже здесь'.
Мальчик садится на бугорок, и мы начинаем разбираться. Самое главное - занять парня делом, а дальше эмоциональный всплеск пройдет, и будет значительно легче. Как помочь в глобальном плане - это вопрос... Но что-нибудь придумаю, другого выхода нет...
Некоторую ясность имеем. Управлять телом можем оба. Если один расслабляется и думает о чем-то постороннем, то второй шевелит конечностями абсолютно полноценно. Попробовали, потренировались. Получается! Даже мои рефлексы, в основном, сохранились.
Мысли друг друга воспринимаем только, если они адресованы напрямую. Примерно как обычная речь.. В целом-то это хорошо, ни к чему мальчику размышления старого маразматика. А вот самому маразматику не грех и подумать.
Не верю, что воспитатели в детдоме такие идиоты, как кажется Артёму. После всего пережитого, ребенок в принципе неспособен воспринимать что-либо адекватно. А вот с детьми хуже. Потерявших родителей в детдоме нет, несчастные случаи - редкость. И дети встраивают нович