- Ладно, - сказал я, - пакуйте эти молодые организмы.
- Что? - переспросила инспектор Динашева, моргнув несколько раз - так, что случился даже небольшой сквозняк.
- Забирайте, - я сделал рукой величественный жест. - Вы их сразу домой отправите?
- Нет, поздно уже, ночь, - ответила она. - Переночуют у нас в Центре, а утром мы их ведомственной "стрелой" отправим в Акмолинск. Там их Ольга Павловна встретит. Ребята, вы ведь знаете Ольгу Павловну?
Судя по тому, как померкли их взоры, эту самую Ольгу Павловну ребята, уж конечно, знали очень хорошо - и воспринимали её куда серьёзней, чем старых клоунов вроде меня. Должно быть, сложная женщина.
Инспектор снова засуетилась: оказалось, что собирать в дорогу аж двух старшеклассников, оснащённых аж двумя рюкзачками - занятие ответственное и даже драматическое. Наконец, усталые и недовольные ребята были готовы вернуться домой.
- Спасибо вам большое! - часто-часто замахала ресницами лейтенант Пенелопа Динашева. Смотреть на это можно было бесконечно.
- Нам-то за что? - ответил я. - Вот внизу, на пропускной, дежурит сержант Токорбаев, задержавший этих правонарушителей. Вот он - герой. В торжественной обстановке вручим ему орден. "За поимку космических зайцев", второй степени, да.
- За двоих разве не первая полагается? - хмуро пошутил Гильямов.
- За двоих - вторая. Вот если бы вы оказали сопротивление при задержании, то тогда бы была первая!
- Ага, - хмыкнул Заруба. - И нашивка за ранение. Пойдём, Гиля...
- До свиданья, девочки и мальчики, - я отсалютовал им ладонью и закрыл дверь. Даже когда они зашли в лифт, было слышно, как неистовствует Пенелопа Динашева, взывая к взрослой сознательности отдельных школьников. Вот так вот. Я им полчаса объяснял, что никакие они не взрослые, а самые что ни на есть дети (во вполне свинской, причём, манере объяснял), а она мне сейчас всю эту педагогику порушит за пять минут. "Взрослые", да уж...
Правый висок уже давно ныл пронзительно и длинно, а в левый, наоборот, вяло долбилась невнятная тупая боль. Присев на стол, я принял свой вечерний коктейль из пилюль, запив его выдохшимся нарзаном.
- Охраниловка у нас - ни в какую, - рассеянно наблюдая за мной, сказал Нелыкин. - От верблюдов и овец ещё помогает, а от старшеклассников - уже нет. Они в нужном секторе сканнеры заблокировали за минуту. А уж через три забора перемахнуть таким акробатам - тьфу. Фашистов на нас нет, вот что. Расслабились... Ты домой-то едешь?
- Смысл? - спросил я, допив минералку прямо из горлышка. - В семь утра орбитальный транспорт встречать. Так что я лучше в комнате отдыха устроюсь, за аквариумом. А ты дежурь. Но до шести чтоб тишина, понял?
Нелыкин изучил болезненную гримасу на моём лице и отключил подпитывающую мигрень иллюминацию. В сумраке матово тлели панели столов и открытый нелыкинский монитор. А ещё через окно валил, как пар из распахнутой бани, зыбкий белый свет.
Далеко справа от нас поднималась над степью ослепительная, равнодушная к земной гравитации медуза. Очертания корабля нельзя было угадать в этом не то облаке, не то клубке ионовых сполохов, ползущем в термосферу, но судя по тому, что начиналась среда - с одной из площадок Северного корпуса стартовал лунный грузовой.
Словно компенсируя отсутствие на ночном небе своего пункта назначения, корабль сам поливал землю белесым мерцанием, высвечивая взгорки и солончаки, обозначая непроглядными тенями рытвины и низины. Слева блестела, змеясь, Сырдарья, а наискось от нас сверкала нитка ЛЭП, прямая, как джеб. Она устремлялась сначала на север - в подстанцию Оразбай, - а потом, сложно изламываясь, тянулась через пески и степи, через Бетпак-Далу и Сары-Арку до самой Курчатовской зоны, энергетического сердца континента.
И нёсся к нам по той топе вырабатываемый десятками реакторов ток: через Сары-Арку с Бетпак-Далой, через степи с песками, на подстанцию Оразбай, - к пяти корпусам космопорта, в силовые ангары. Начавшее свой путь в семипалатинских пустошах, электричество заполняло аккумуляторы антигравов и ускорителей здесь, на Байконуре, чтобы уже очень скоро, обретая свободу, поднять корабли на орбиту Земли, и оттуда разогнать их до скорости, близкой к своей собственной.
И так же как все эти килоджоули, стекались к нам дети. Сначала - по два-три в год потом - по пять-шесть, теперь вот по десятку, а скоро счёт пойдёт на дюжины. Со всех окрестностей, где были космо-центры: из Ташкента, из Шымкента, из Алматы, Караганды, Астрахани, Акмолинска, Омска...
Мы ведь очень длинно рассуждали о том, какими будут эти дети. Нам казалось, что самое главное - это накормить их и защитить, мы много об этом говорили, но тут вдруг получилось, что есть ещё одна большая проблема. А именно: мы не предвидели дальнейших трудностей.
Жизнь моя началась с забот, диктуемых нехваткой пищи, а потом её, жизнь мою, определяла злость. И ничего другого я не знал, и знать не хотел. Но вот эти мелкие, вдруг подумал я, даже если и столкнутся с голодом - то не утратят своего человеческого достоинства. А если случится в их жизни ненавидеть - то они не позволят ненависти быть движущей силой... Что же направляет этих детей?
Детей?
Разве человек, осознающий свою нужность и взирающий на себя с точки зрения общей пользы - может быть ребёнком? Вот ты, Владимир Фёдорович, можешь позволить себе такую роскошь - рассуждать о собственной пользе? Года через три, когда настигнет тебя пенсионный возраст, переведут тебя на должность Почётного Протирателя Штанов - в какой-нибудь Совет ветеранов МВД, и польза твоя будет метаться между конференциями и санаториями, между, видишь ли, общением с журналистами и катанием на байдарках.
В оконном стекле отражался уже начавший сутулиться пожилой человек. Несколько скособоченный от трёх дырок в кишках, левее пупа, лысоватый, в расстёгнутом кителе, провисающем над нестандартным, по случаю протеза, плечом. И с навсегда застывшей на физиономии гримасой подозрительной набыченности.
"Я - старый мент на списание; будьте снисходительны!".
- Лёша, а как, ты думаешь, сейчас в Швеции насчёт байдарок? - спросил я. - Имеет смысл?
Нелыкин встал из-за стола, и тоже приковылял к окну. Осмотрел меня скептически и остался недоволен.
- Это всё нервы, Фёдорыч, - сказал Нелыкин. - Не берегут они наши с тобой нервы... Вообще не понимаю, чем там Детские комнаты милиции занимаются. Два школьника перестают ходить на уроки - раз. Выбирают программу подготовки в космо-центре - два. Что непонятно? Трудно сообразить, что будет "три"?
- Наверное, трудно...
- Трудно было в сорок девятом году Юру Маркиза с его отморозками брать! - обозлился Нелыкин. - Вот это было - трудно!
С моей-то выслугой, подумал я, меня переведут не то что в Акмолинскую ДКМ, а хоть в Африку, только попросят координаты поточнее указать. Но рапорт лучше на свежую голову напишу, утром. А на сон грядущий не худо бы ознакомиться с творчеством публициста Курлыкова, что ли.
- Управы на них нет никакой, - буркнул Нелыкин, и трижды рубанул воздух напряжённой ладонью: - Ни-ка-кой!
Для конкурса "СССР-2061"
33
34
Роу Иван537: Курьер
Солнце, ослепительно страшное,
Ты насмерть поразило б меня,
Если бы во мне самом не было такого же солнца.
Уитмен.
-- Свежее мясо! Отличное свежее мясо! -- так и начинается моё утро. Каждый день, кроме пятницы.
-- Люхум аттазиджа! -- прямо под окном, двумя этажами ниже. Ещё одна издержка Двадцатого округа -- как и аборигены, смотрящие на тебя с таким удивлением, словно по их улицам идёт белый медведь.
ESA, в которую я так и не поступил, сделала мне ручкой минимум на год, так что оставаться в Париже будет просто не на что. Можно вернуться в Беринген, туда репатриировались мои родители, когда в России начиналось. Только о возвращении не хотелось даже думать. С тоской и чёрной завистью обновляя список принятых на планшете, я слушал, как мой сосед по комнате празднует поступление с ещё несколькими хмырями. Один из них, горбоносый и худощавый, подошёл и ко мне.
-- Мигель, ронин-профи -- кто такой ронин, я не знал, но отрекомендовался в ответ.
-- Курт. Всё завалил.
-- Ага. Видишь меня в этом списке? -- наклонившись над планшетом копной сальных чёрных волос, Мигель бесцеремонно ткнул пальцем в экран
-- ???
-- Я тоже не вижу. Четвёртый раз не нахожу, и в пятый не найду. Так что и ты прими это проще.
-- ...
Наверное, в тот момент я напоминал телёнка, который остался один в чистом поле. Глядя на мою кислую физиономию, Мигель буквально запихнул меня за стол к своим приятелям и всучил бутылку "Кроненбурга"...
Очнулся я от того, что меня бесцеремонно окатили водой. Тело ныло так, как будто меня завязали в узел на пару суток. Откуда-то с улицы доносился запах тухлятины. Я перевернулся на спину: перед глазами расплывалось кровавое пятно -- впрочем, это оказался всего лишь японский флаг, прибитый к потолку.
-- Остался от прежних жильцов -- пояснил Мигель.
-- ... -- Промычав что-то невнятное, я сел, привалившись к засаленной стене.
-- Правильно понял, у тебя ещё всё впереди. Слушай, compadre, я так понимаю, к мамочке под крылышко тебе неохота?
Я сумел кивнуть в знак согласия.
-- Вот что, живи у меня. За квартиру пополам будем платить, как сможешь. Пока в долг.
Утвердительно киваю ещё раз.
-- Что здесь с работой? -- пересохшее горло скрипело как несмазанная телега.