"Я понял", — ответил я.
Она хотела плакать. У меня тоже наворачивались слезы. Целый год не увидимся. Нет, видеться каждый день будем. Привет, привет, как дела, работа, семья, пока, пока, до завтра. Но не будет самого главного. Вот так, глаза в глаза, рука к руке, рядом. Я взял ее длинную теплую ладонь. Алла не сопротивлялась. Она прижалась ко мне, сказала: "Иди, тебя жена ждет, дочка. Совсем большая. Я ей нравлюсь. Хорошая девчушка, умница. Из тех, радужных".
"Этой осенью в третий класс. Восемь лет".
"Большая".
"Да".
Алла была моим другом. Другом с большой буквы. Сейчас все люди друзья и братья. Но есть — Друзья. Она — Друг. Жена не ревновала. Она понимала, что такое женско-мужская чистая дружба. Это Алла посоветовала открыть в поселке, куда мы переехали пять лет назад из разрушенной и покинутой Москвы, музей истории предкризисных времен. Руководство пошло навстречу. Построили здание в центре, рядом с планетарием. Население помогло с экспонатами. Да и мы сами кое-что сохранили с тех пор. Семейные реликвии. Открытки, письма, бытовая техника… Сейчас она никому не нужна. Зачем? А вот в музее ей самое место. И отбою от посетителей нет. Приезжали даже из других поселков. Посещение музея вошло в школьные программы Соловьев.
Алла уезжала. На год. Как долго… В голове промелькнул наш недавний совместный поход в планетарий. Рассказ о прохождениях Венеры по диску Солнца в начале века. Венера… Скоро и на ней будут яблони цвести. Атмосфера уже близка к земной. Еще лет пять-семь и первые колонисты вступят на остывшую поверхность планеты-красавицы. Только единая человеческая цивилизация, только человеческое общество, достигшее высшей ступени общественного развития, может и обязано выйти в космос… Ефремов, да… Наивные попытки двадцатого века… Забвение начала двадцать первого… И вот, послекризисное время. Золотой век человечества. Наступил быстрее, чем думалось. Как же все оказалось просто! Утописты, большевики, коммунисты, социалисты… Сопротивление, помехи, искажения, отступления… А тут само, неожиданно, до невозможности легко и просто. Тепло на душе. И только вот Алла. На целый год…
"Мне пора".
"Аллочка… Я…"
"Я знаю, ничего не говори".
"Я…"
"Знаю. Ты меня любил и любишь. И будешь любить".
"Да. Алл, у меня жена, дочка Ксюшка".
"Знаю. Я тебя тоже люблю. Мне очень жаль расставаться. Целый год. Работа там интересна. Другие грани пространства. Связь. Ты знаешь, сейчас на грань Лехтенстаарна вышли. Приезжай ко мне. Осенью. Там посвободнее будем. Прилетай".
"Обязательно. Тебе пора. Спасибо тебе за все".
Я прощался, будто не увижу ее больше. Хотя уже завтра прекрасное улыбающееся лицо появится на экране визора, и звонкий голос скажет "Привет!".
Алла поцеловала меня в щеку, шепотом сказала "До завтра" и пошла обратно, вдоль стены, к станции. Успеет? Я посмотрел на часы. Успеет. Завтра увидимся снова. Но она будет так далеко…
А тепло ее ладони в этот миг прощания я запомнил на всю жизнь…
Назинов Пётр026: Красный — значит кровь
…Стереовизор у нас в казарме старенький, с некачественным, вечно дергающимся от помех изображением. А вот звук — на высоте, отлично передаёт подлинную, без тени фальши, радость в голосе диктора.
— Новые шаги к терраформированию Марса были сделаны именно сегодня, восемнадцатого декабря две тысячи шестьдесят первого года! Внеземная горнопроходческая бригада номер восемнадцать разместила на южном склоне марсианской горы Олимп два квадратных километра сверхлёгких солнечных батарей и воздухоперерабатывающий комплекс. Теперь, благодаря усердному труду экспедиционного экипажа капитана Савушкина, атмосфера планеты Марс насчёт очищаться от опасных для человека примесей, и обогащаться кислородом. И хотя завершение данного комплекса — всего лишь первый шаг к длительному пути окончательной терраформации, именно сегодня колонистами Советского Союза был заложен первый камень в её основу…
В подёргивающемся кубе стереовизора угадывается купол Первой Марсианской и неподвижный, твёрдо стоящий над ней красный флаг. Молодцы ребята. Жаль, что далеко не всё можно узнать через информационную Сеть.
Например то, что фронт покорения Космоса — далеко не единственный, и далеко не самый важный…
Про некоторые фронты гражданским лучше не знать. Это правильно.
Я — предпочёл знать всю правду. Потому я и сижу в казарме на орбите, и пялюсь в экран в свободное от тренировок время. Вместо того чтоб сидеть дома, на Земле, за кухонным столом… С семьёй, и кушать какой-нибудь салат там, или борщ, блин. Или картошечки жареной! Бабка, Земля ей пухом, картошку готовила лучше чем готовят в любой, даже МГТУшной, столовой…
Чтобы отвлечься от гурманского самоистязания, перевожу взгляд на иллюминатор. Его имитацию, если точнее, — кто же будет подвергать Главную Защитную Станцию подобным рискам… Во много раз более качественное, чем сетевой стереовизор, изображение, показывает бегущие по своим делам яркие точки звёзд, с периодически перебегающим по краю куском Луны — станция вращается очень быстро, и при её маленьких габаритах вид из окна всегда неспокоен. Неизбежная цена за земную силу тяжести, купленную оптом у центробежных сил…
Динамик внутреннего оповещения вдруг на секунду зашуршал, после чего ударил короткой музыкальной композицией. Тревожные нотки скрипки, мягкий перебор гуслей, напряжённый аккорд электрогитары. Теперь каждый, даже только что проснувшийся солдат-десантник, настроен внимательно выслушать начальника штаба Космических Войск.
— Всему личному составу группы "Флаг" собраться в третьем конференц-зале. На сбор и прибытие пятнадцать минут.
Двоё бойцов третьего взвода, упавшие в кресла на первом ряду, громко и увлечённо перешёптываются. Невольно подслушиваю — солдатский организм, приученный отдыхать всегда и везде, кроме работы, легко переплёвывает любые приличия. Приличиям не нравится быть переплюнутыми, они возмущённо размахивают зонтиком, яростно поправляют большие очки в дешевой пластиковой оправе, и требуют не подслушивать. Лениво разглядывая (в собственном воображении, конечно) их коричневый учительский плащ и аккуратные туфли, я безумно удивляюсь себе — оказывается, они у меня есть!
— …смеётся. Нормально всё вроде. Ну и проводил я её до дому, чтоб не проводить. Всё культурно было, не приставал, ничего, ну типа вообще как по Достоевскому, ёлки. Довёл до двери, ну и думаю, чо бы не поцеловать-то??? Только выдвинулся на позиции, а тут из двери её маманька. Всё, думаю, понеслась — как ты посмел, ирод, и всё такое. Стою, готов молча краснеть, спорить тут бесполезняк прямоточный. Мамаша на меня такая смотрит, и я чо заметил — глаза-то у неё радостные, со слезами! Заходите, мол, то сё, откушайте с нами. Ну ладно, думаю, от второго ужина ещё никто не помёр, а у самого ощущение — что-то не то, не спроста это всё…
— Ну, и? К чему это всё, первый раз штоле?
— Да погоди ты блин. В общем, сидим едим, и мамаша такая невзначай — а как Вы, молодой человек, жениться не пора ли Вам? А то у нас девица на выданье…
— Ууууууууу…
— А то блин уууууу, такое ууууу что ух. Вроде и морда у меня обожжённая, и форма чёрная должна была на какие-то мысли навести. Ан нет, думает, счас дочурку подзамужит. И что блин думаю делать, как ей объяснишь что я вообще так, просто проводил, ну что целовать так всякое бывает, я что, я — ничего.
— И как ты отвертелся…
Как ты отвертелся, лейтенант Васильев из третьего взвода, гренадёр, если иметь семью тебе запрещено секретным уставом Спецотряда? Да бог с ней, с мамашей… Как ты, брат, отвертелся от собственного желания иметь семью? Может быть, ты действительно любишь свою Родину настолько, что осознанно подписал готовность не вернутся. А может быть, ты просто до конца не понимал, что делал, взявшись за наше дело из мальчишеской бравады. И то и другое — хорошо, но мудро лишь первое. Дай Создатель, чтобы ты вернулся домой и передал свой опыт детям. Но сейчас — у тебя не должно быть привязанностей. Только тогда ты сможешь легко пожертвовать собой.
А дети — дети у нас есть. По тому же негласному, неизвестному и тысячной доле наших Вооруженных Сил уставу, ты смертник. Но раз ты готов отдать себя всего на службу Родине, Родина не даст погибнуть твоему роду. У каждого из нас есть дети на Земле. У каждого — по несколько семей, полностью поддерживаемых правительством. У каждого на стене за койкой — десяток фотографий детских лиц. Ревущих, спящих и агукающих мальчиков и девочек, наша реальная связь с планетой и своим народом. Нам есть куда возвращаться. Вот только возвращаемся мы редко — шесть случаев из десяти… Поэтому мы не должны хотеть возвращаться. Поэтому мы в вечной боевой готовности на орбите, и по официальным бумагам мы проходим как "скончался по естественным причинам".
Наша работа полностью засекречена — ведь именно благодаря нам дома царят мир и покой. Школьницы больше не оглядываются в тёмных подворотнях. Есть куда пойти работать и есть зачем жить. Наркотиками больше некому торговать — нет ни желающих купить, ни продавцов. Зеленеют парки, в лесах поют птицы. Можно сорвать с куста земляники ягоду и не отравиться. Потому что всё это — оплачено сполна. Оплачено кровью защищающих Родину.
Активных боевых действий в 2061-м СССР не ведёт ни на Земле, ни в космосе. Только разведоперации силами космического десанта. Разведка официально проводится в сложных и опасных условиях Солнечной Системы, неофициально — в глубоком тылу потенциального противника. Иногда в районе этих операций происходят несчастные случаи. Например, взлетает на воздух центр по созданию нового смертельного оружия. Давятся особо крупным куском ветчины предатели — за обедом, а ведь пережевывать надо. Из-за разрыва сердца трагически завершают свой жизненный путь военные преступники. От острого отравления свинцом умирают спонсоры наркотрафика… Словом, работы у нас хватает.
Возможно, через пятьдесят или сто лет, враг объявит нас кровавыми псами режима, действовавшими без цели и смысла. Так всегда было, когда враг брал верх — правильное объявлялось бессмысленным и жестоким, неправильное — красивым и интересным. На этот раз мы не дадим ему шанса.