170. Однако в марте 1926 г., исходя из ситуации в Китае, А.С. Бубнов пришел к противоположным выводам. В письме М.М. Бородину от 27 марта 1926 г. он отмечал: «…решать вопрос о Северном походе нет необходимости, ибо вся армия и весь командный состав воспитывается в убеждении, что Северный поход есть вопрос о времени и способе действия»171.
Тем не менее Москва имела собственное мнение о целесообразности проведения Северного похода. Оно определялось следующим. Во-первых, убежденностью в недостаточном влиянии коммунистов в Гоминьдане. Во-вторых, опасением, что выступление НРА на север может спровоцировать военную интервенцию европейских держав в Гуандуне. Последнее могло привести к потере Южнокитайской революционной базы ГМД. В-третьих, нежеланием обострять ситуацию на Дальнем Востоке в связи с новым витком борьбы СССР против политической и экономической изоляции, осложнением взаимодействия с Мукденом по проблеме КВЖД, срывом попытки создания в Пекине коалиционного правительства ГМД и Фэн Юйсяна172.
В силу этих оснований Политбюро ЦК ВКП(б) и после ознакомления с точкой зрения А.С. Бубнова не изменило своей позиции относительно Северного похода. В постановлении Политбюро от 1 апреля 1926 г. утверждалось, что Кантону до момента подъема рабочего и крестьянского движения нецелесообразно переходить к действиям по расширению подконтрольных территорий. Необходимо использовать «передышку» для укрепления базы в Гуандуне, так как выход за его пределы сопряжен с опасностью вмешательства иностранных держав173. 15 апреля в телеграмме Л.М. Карахану указывалось, что директивы ЦК «о нежелательности военных экспедиций кантонскими силами вне Кантона и сосредоточении сил Кантона на внутреннем укреплении власти, и в частности армии, должны быть проведены беспрекословно»174. Возможность подобной кампании в чрезвычайных обстоятельствах допускалась лишь по согласованию с ЦК ВКП(б). Коминтерн продолжил линию Политбюро. В инструкции Дальневосточного секретариата ИККИ для КПК от 27 апреля 1926 г. отмечалось, что Северная экспедиция может быть истолкована как нежелание Кантона «поддерживать и защищать мир», а это будет отрицательно встречено рабочими и крестьянскими организациями175.
20 мая 1926 г., заслушав доклад комиссии А.С. Бубнова, Политбюро ЦК ВКП(б) вновь заявило о неизменности своего курса и призвало «обязать кантонских товарищей обеспечить проведение неоднократно подтвержденной директивы… в которой высказывалось решительное осуждение походов на Север»176. Мнения советских представителей в Китае, напротив, были неоднозначными. М.М. Бородин считал, что летом 1926 г. Северный поход невозможен. 30 мая 1926 г. он писал Л.М. Карахану: «…основная причина, почему Северная экспедиция не двигается вперед, та, что в армии нет единства»177. Главный политический советник полагал, что военная операция не начнется до тех пор, пока не будут устранены разногласия между тремя армейскими группировками. Однако Л.М. Карахан придерживался мнения о неизбежности похода. Он исходил из того, что только подготовка к крупной кампании может оправдать выделение до 75 % бюджета на содержание армии. Иначе правительство должно отказаться от сохранения в Гуандуне военного положения и сократить войска. Это вызвало бы рост недовольства среди военных. В результате полпред СССР пришел к выводу, что расширение подконтрольных территорий являлось для ГМД необходимым условием сохранения власти.
Советские военные советники при НРА оказались заложниками ситуации. С одной стороны, они должны были ориентироваться на директивы Москвы. С другой – у них не было рычагов для изменения политики ГМД. В связи с этим главный военный советник Национального правительства В.К Блюхер предпочел ориентироваться на текущую обстановку. Работа инструкторов в войсках была продолжена. Более того, Блюхер, совместно с Южнокитайской группой советников, разработал стратегический план Северного похода, принятый Военным советом НРА 23 июня 1926 г.178
Однако на позицию Москвы эти обстоятельства не повлияли. Альтернативный сценарий, по которому НРА может начать боевые действия за пределами Гуандуна без санкции СССР, не рассматривался. ВКП(б) и ИККИ продолжали возражать против Северного похода до тех пор, пока реальность не заставила их смириться с его неизбежностью. Принятие ГМД самостоятельного решения о начале похода указывало на переоценку Москвой своего влияния на развитие ситуации в Китае. Ограничившись полумерами, повлекшими временную стабилизацию отношений с Чан Кайши, Кремль не изменил суть своего курса. Руководство СССР оказалось не готово признать специфику политической программы Гоминьдана, отказаться от отождествления революционного пути Китая и России.
Таким образом, весной 1926 г. попытка выдвижения КПК на роль лидера в национально-революционном движении, а по сути обеспечения для сторонников компартии ключевых постов в аппарате ГМД и последующего внутреннего переворота в партии, была пресечена Чан Кайши. Тот факт, что после событий 20 марта Кремль ограничился во многом формальными мерами по нормализации диалога с Кантоном, проявив настойчивость в принципиальном вопросе о Северном походе, указывает на неизменность его идейной платформы. Директивы КПК, призывавшие сохранять единый фронт, как и кадровые перестановки внутри советнической миссии, были для Москвы лишь временной уступкой ГМД. Напротив, в Политбюро и ИККИ стала обсуждаться тема усиления внутри его классовых противоречий. Эта риторика задавала тон для продолжения прежнего курса. Отвергнуть саму идею коммунизации Гоминьдана было сложно, так как это подрывало бы классовые основы советской политики. И.В. Сталин уже не мог отказаться от тактики поддержки фракционной борьбы в ГМД. В обстановке усиления противоречий в руководстве ВКП(б) для него было неприемлемо демонстрировать слабость и колебания внешнеполитического курса.
Обоюдное стремление Л.Д. Троцкого и И.В. Сталина выступать в качестве главного толкователя коммунистической доктрины и преемника В.И. Ленина привело к резкому обострению их идейно-политического и личного противостояния. В полемике Троцкого и Сталина важное место занимали вопросы международных отношений. При этом особое внимание уделялось ситуации в Китае и, в частности, вопросу о целесообразности сохранения единого фронта. Сталин стремился к переориентировке Гоминьдана и всего революционного движения через поэтапное исключение из него сначала крупной, а затем и средней буржуазии, что требовало присутствия коммунистов внутри ГМД. Линия Троцкого, напротив, строилась на идее обособления КПК от Гоминьдана и развития под ее руководством массового движения.
Следует отметить, что представления Троцкого о подъеме перманентной революции на определенном этапе не противоречили идее национальных революций на Востоке. Придавая решающее значение в достижении целей массового движения именно пролетариату, он, однако, не выступал открыто против участия членов КПК в Гоминьдане, как и против разрабатывавшейся в 1924–1925 гг. в ИККИ концепции образования в Китае «рабоче-крестьянской (многоклассовой) партии»179. Весьма показательно в этом аспекте выступление Троцкого 21 апреля 1924 г. на праздновании трехлетия Коммунистического университета трудящихся Востока. В речи отмечалось: «Борьба за освобождение Китая, идеология Сунь Ятсена – это борьба демократическая, идеология прогрессивная, но буржуазная. Мы стоим за то, чтобы коммунисты поддерживали Гоминьдан в Китае, толкая его вперед. Это необходимо, но здесь есть и опасность национально-демократического перерождения»180. По мнению Троцкого, объединение страны под властью ГМД должно привести к ее ускоренному капиталистическому развитию, что создало бы условия для мобилизации рабочего класса, активизации борьбы за установление гегемонии пролетариата в революционном движении.
Позднее Троцкий вернулся к этому вопросу, но уже с совершенно иных позиций. В работе «Критика программы Коммунистического Интернационала» (июль 1928 г.), рассуждая об итогах и перспективах китайской революции, он пришел к выводу о невозможности существования двухсоставной, двухклассовой партии, выражающей две взаимоисключающие исторические линии: пролетарскую и мелкобуржуазную; а также к невозможности создания в капиталистическом обществе самостоятельной крестьянской партии181.
Отправной точкой для расхождения Л.Д. Троцкого и его сторонников К. Б. Радека, Г.Е. Зиновьева с мнением сталинской группы стали события в Китае 20 марта 1926 г. Выступление Чан Кайши привело оппозицию к осознанию того, что «пропасть между буржуазией и пролетариатом в Китае стала стремительно расширяться», а Политбюро ЦК ВКП(б) отказалось принять меры, чтобы дистанцировать китайских коммунистов от Гоминьдана182. Троцкий пришел к выводу об отступлении Сталина от первоначального ленинского курса. Озвученное в апреле 1926 г. Троцким и Зиновьевым предложение о выходе коммунистов из ГМД спровоцировало раскол183.
29 апреля 1926 г. Политбюро постановило «считать такой разрыв совершенно недопустимым. Признать необходимым вести линию на сохранение компартии в составе Гоминьдана»184. В июле 1926 г. объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) подтвердил данное решение и одобрил работу делегации ВКП(б) в Коминтерне. Однако дискуссия на этом свернута не была. Обсуждение возможных путей развития революции в Китае продолжалось в ходе подготовки VII расширенного пленума ИККИ. В условиях начала НРА Северного похода и ослабления КПК данный вопрос приобрел особое значение.
В сентябре 1926 г., анализируя развитие революционного движения в Китае в работе «Китайская компартия и Гоминьдан», Л.Д. Троцкий не отрицал заслуги предшествующего этапа сотрудничества КПК и ГМД. Он писал: «Участие компартии в Гоминьдане было совершенно правильным для того периода, когда компартия представляла пропагандистское общество, только подготовлявшееся к будущей самостоятельной политической деятельности»