1. Идеологический фактор продолжал играть значительную роль в межгосударственных контактах. При всей реальности угрозы со стороны Токио Чан Кайши отдавал приоритет уничтожению вооруженной оппозиции внутри страны. Он понимал, насколько опасно оставлять в тылу своей армии войска КПК в случае начала военной кампании в Маньчжурии. СССР, поддержавший КПК, не мог пойти на сближение с ГМД, поскольку это противоречило бы декларируемым через Коминтерн идеям отстаивания классовых интересов и поддержки коммунистического движения376.
2. Гоминьдан придерживался в отношении Японии политики «уступок» и «умиротворения». Она была продиктована внутренними противоречиями в партии (на волне антияпонских настроений часть Гоминьдана выступала за немедленное начало войны, пренебрегая объективной оценкой готовности к ней. – И. В.), слабостью вооруженных сил ГМД, не способных вести войну на два фронта – против Японии в Маньчжурии и КПК в собственном тылу. Положение Чан Кайши усугублялось наличием в Китае провинциальных милитаристских группировок, не признававших нанкинское правительство и готовых к сотрудничеству с Токио377.
3. Оборонительный потенциал и промышленная база Дальнего Востока СССР только формировались. К тому же Москва еще не имела достаточно прочных связей в мировом сообществе. Начало боевых действий против Японии могло нанести серьезный ущерб не только экономике, но и имиджу СССР в дипломатических кругах378.
В данных обстоятельствах Кремль избрал стратегию сохранения нейтралитета в вопросе о статусе Маньчжурии379. Позиция Москвы определялась мнением И.В. Сталина. Свою точку зрения он изложил в телеграмме Л.М. Кагановичу и В.М. Молотову от 23 сентября 1931 г.: «Наше военное вмешательство, конечно, исключено, дипломатическое же вмешательство сейчас нецелесообразно, так как оно может лишь объединить империалистов, тогда как нам выгодно, чтобы они рассорились»380. Сталин рекомендовал ограничиться осуждением японской интервенции в периодической печати: «Пусть „Правда“ ругает вовсю японских оккупантов, Лигу Наций как орудие войны, а не мира; пакт Келлога как орудие оправдания оккупации; Америку как сторонницу дележа Китая… „Известия“ должны вести ту же линию, но в умеренном и архиосто-рожном тоне… Следовало бы навострить коминтерновскую печать и вообще Коминтерн. Этого будет пока достаточно»381.
Политическая линия, реализуемая руководством ВКП(б) через ИККИ, была нацелена в большей степени не на сдерживание Японии, а на извлечение из ситуации в Маньчжурии пользы для КПК В резолюции президиума ИККИ от 26 августа 1931 г. о задачах Компартии Китая вновь, как и в конце 1920-х гг., содержались обвинения Гоминьдана в терроре против рабочих и крестьян, в контрреволюционной направленности его политики. «Крупнейшим фактором, препятствующим расширению советского движения на решающую часть Китая» назывались «силы международного империализма». Указывалось, что «они проводят ничем не прикрытую интервенцию… подавляя совместно с Гоминьданом революционную энергию борющихся масс»382. Такого рода заявления фактически не оставляли шанса на объединение усилий КПК и ГМД для отражения японской экспансии. Напротив, ИККИ выступал за дальнейшее укрепление территориальной базы Советов и Красной армии, проведение аграрной революции, развертывание массового крестьянского движения и рабочих стачек на «несоветской территории»383.
До конца 1932 г. Коминтерн последовательно проводил курс на свержение нанкинского правительства и советизацию страны. Считалось, что вторжение японских войск в Маньчжурию подорвет авторитет Чан Кайши и облегчит приход КПК к власти. Особое внимание этому уделялось в январе— марте 1932 г., когда высадка японского десанта в Шанхае на несколько месяцев лишила Нанкин возможности ведения боевых действий против коммунистов384. Однако попытки компартии форсировать расширение советских районов, возглавить руководство «Шанхайской обороной» не увенчались успехом. В итоге деятельность КПК на территориях, контролируемых Нанкином, осложнилась. Но в то же время оккупация Маньчжурии вызвала подъем патриотизма в стране и рост недовольства ряда некоммунистических политических групп и милитаристов мягкой политикой ГМД в отношении Японии.
Эти обстоятельства стали решающими факторами для изменения стратегии Коминтерна.
С начала 1933 г. до середины 1935 г. тактика ИККИ была переориентирована на преодоление изоляции КПК и советских районов от потенциальных союзников среди политических и военных группировок, выступавших против Нанкина под антияпонскими лозунгами385. На этом этапе курс ИККИ продолжал носить антигоминьдановский характер. Однако был сделан первый шаг к осознанию необходимости компромиссов при выстраивании политики в Китае. Более того, ни маневры ИККИ, ни нейтралитет Кремля в отношении Маньчжурии не означали снятия вопроса о противодействии японской агрессии с повестки дня. В ответ на экспансию Токио Москва летом 1932 г. через НКИД активизировала контакты с ГМД386.
К этому времени в Кремле уже сформировалось общее представление о положении на Дальнем Востоке. События в Шанхае и постоянные операции войск ГМД против советских районов выявили политическую и военную слабость КПК Следовательно, Москва не могла рассматривать ее как единственного или основного союзника в борьбе с Японией. Фактическое бездействие международного сообщества, в том числе Лиги Наций, подтвердило неготовность европейских держав и США гарантировать сохранение баланса сил в АТР. В то же время эффективное сотрудничество СССР и ГМД в период Северного похода свидетельствовало о наличии у сторон потенциала для совместного решения военных и политических задач. Конфронтация же с СССР могла подтолкнуть Чан Кайши искать договоренностей с Токио, тогда как для Кремля было выгоднее сохранение Гоминьдана на антияпонских позициях.
В результате в декабре 1932 г. Советский Союз восстановил дипломатические контакты с Нанкином. Этот шаг устранил формальные препятствия для двусторонних договоренностей, но не привел к заметному прогрессу во взаимоотношениях. Последнее можно объяснить нежеланием Кремля идти на обострение отношений с Токио, а также поддержкой, которую СССР через ИККИ оказывал Компартии Китая.
Военное присутствие Японии в Маньчжурии создавало постоянную угрозу для СССР. Провоцируя инциденты на советско-маньчжурской границе, Токио стремился оправдать интервенцию в Северо-Восточном Китае в глазах Европы и США. Заместитель НКИД Л.М. Карахан 3 марта 1933 г. писал в ЦК ВКП(б): «Идеальным выходом из кризиса и из создавшегося на Дальнем Востоке положения для САСШ [США] и для других европейских держав была бы война между СССР и Японией»387. Сохраняя нейтралитет по отношению к действиям Японии в Китае и жертвуя укреплением связей с Нанкином, советское руководство стремилось лишить Токио оснований для конфронтации с СССР. Учитывая неготовность к войне на Дальнем Востоке, Москве было необходимо избежать прямого участия в маньчжурском конфликте.
Нанкин делал ставку на то, что нормализация советско-китайских отношений может усилить противоречия между Москвой и Токио. В докладе от 30 января 1934 г. полпред СССР в Китае Д.В. Богомолов отмечал: «Первые месяцы 1933 г. <…> в китайских кругах возлагали большие надежды на помощь со стороны Советского Союза в японо-китайском конфликте… Но охлаждение наступило довольно быстро… совпало с опубликованием нашего предложения о продаже КВЖД»388. Данный шаг вызвал в Китае острую дискуссию о законности односторонних действий Кремля.
В руководстве ГМД росло разочарование советской политикой на Дальнем Востоке. Во время беседы заместителя НКИД СССР с послом Китая Янь Хойцином прозвучало заявление о неизменности мнения Москвы по маньчжурскому вопросу. В ходе встречи Л.М. Карахан подчеркнул: «Вы знаете, что с самого начала конфликта мы вели политику строгого невмешательства и нейтралитета… и эту политику, с одной стороны, строгого нейтралитета, а с другой стороны – работы по укреплению наших оборонительных сил мы будем продолжать и в дальнейшем»389. В результате надежды Нанкина оказать давление на Японию через СССР не оправдались.
Другим фактором в политике Москвы, отрицательно повлиявшим на развитие диалога с Нанкином, оставалась ее связь с руководством КПК Вопрос о мировой революции уже не рассматривался с прежней остротой. Однако статус страны «победившей революции» в международном коммунистическом движении, как и само содержание платформы ВКП(б), обязывали Москву выступать с позиций защиты классовых интересов. Следовательно, по идейно-политическим соображениям СССР продолжал оказывать поддержку Компартии Китая.
В то время, когда Чан Кайши последовательно проводил военные операции против советских районов, Исполком Коминтерна и Дальбюро ИККИ посредством резолюций и директив, а также через своих представителей в Китае, фактически, осуществляли стратегическое планирование действий Красной армии и КПК. В частности, рекомендации ИККИ от марта 1933 г. ориентировали КПК «сохранять и укреплять живые силы, усилить учебу, повышать боеспособность и дисциплину, форсированно продолжать формирование Красной армии»390. В той же телеграмме отмечалось: «Обороняя советские территории… нужно сохранять подвижность Красной армии и не привязывать ее ценой существенных потерь к территории… Нужно избегать невыгодных столкновений с большими силами противника»391. Директивы Дальбюро ИККИ 4-му фронту РККА Китая и советским районам в провинциях Хубэй, Хэнань, Аньхуэй от февраля 1933 г. содержали детальные распоряжения о тактике ведения военных действий. Они касались отдельных корпусов и армий с указанием задач, районов дислокации врага392. В августе 1934 г., когда в Центральном советском районе сложилась критическая ситуация, Политкомиссия Политсекретариата ИККИ приняла решение о создании в одном из портов Южного Китая аппарата для переброски оружия блокированным силам КПК, а также об отправке в 4-ю армию военного специалиста