393. Общий характер директив ИККИ свидетельствовал о подготовке КПК к длительной вооруженной борьбе против ГМД с применением методов партизанской войны.
С точки зрения Чан Кайши, ставившего в качестве первоочередной задачи подавление оппозиции и централизацию власти в стране, действия Москвы воспринимались как вмешательство в дела Китая. Высокая активность ИККИ лишь усиливала конфронтацию КПК и ГМД и влекла ожесточение гражданской войны. Вполне естественно, что это вносило дополнительную напряженность в советско-китайские отношения.
Это привело к безрезультатному окончанию в 1933 г. переговоров о заключении советско-китайского договора о ненападении. В докладе от 30 января 1934 г. Д.В. Богомолов выделил следующие мотивы, определявшие позицию ГМД в этом вопросе: «Ожидание войны между Советским Союзом и Японией, уверенность в неизбежности такой войны… Нанкинское правительство не желает связываться с нами пактом, опасаясь, во-первых, репрессий со стороны Японии… во-вторых, не желая связывать себе руки в случае, если война между СССР и Японией действительно возникнет»394. Однако, как следует из вышеизложенного, круг противоречий между Москвой и Нанкином был значительно шире.
В совокупности это привело к смене приоритетов в советской внешней политике: сближение с Китаем временно уступило место идее коллективной поддержки мира и безопасности в регионе. Характерной чертой нового курса СССР стал призыв к «дипломатии мира»395 с целью поиска потенциальных союзников и получения времени для укрепления своей обороноспособности.
Москва прогнозировала новый виток эскалации напряженности на севере АТР. 29 марта 1935 г. в беседе с заместителем министра иностранных дел Англии А. Иденом И.В. Сталин отметил, что опасность ситуации на Дальнем Востоке заключалась в неопределенности планов Токио. По его мнению, временное улучшение положения сохранялось «лишь до тех пор, пока Япония не переварит Маньчжурию», после чего развитие агрессивных тенденций должно было неизбежно продолжиться396. Однако предложения Москвы объединить усилия держав с целью сохранить расстановку сил в АТР, неоднократно озвученные НКИД в 1933–1935 гг., не были поддержаны397.
Усиление военной угрозы со стороны Токио, а также отсутствие прогресса в попытках обеспечения коллективной безопасности вынуждали НКИД искать альтернативные пути стабилизации обстановки на Дальнем Востоке. Идея заключения Тихоокеанского пакта продолжала обсуждаться до осени 1937 г. Вместе с тем внимание Москвы вновь было обращено на Китай. Однако он интересовал руководство СССР уже не как арена классовых боев, а как потенциальное средство решения актуальных задач в области госбезопасности.
После поражения коммунистов в Центральном советском районе и вынужденного отступления Красной армии в Шэньси поддержка КПК постепенно утратила свое первостепенное значение для ВКП(б). Во-первых, становилось очевидным, что при слабости КПК советизация страны не может быть достигнута в ближайшем будущем. Во-вторых, сталинская концепция построения социализма в отдельно взятой стране предполагала, что сохранение советского строя и успешное развитие социализма в СССР было единственной гарантией на осуществление в будущем мировой революции. Поэтому в середине 1930-х гг. усилия Москвы концентрируются на обеспечении территориальной целостности СССР и сохранении в нем руководящих позиций ВКП(б). Приоритеты внешней политики постепенно смещались от содействия зарубежным компартиям в борьбе за власть в сферу защиты государственных интересов СССР, в том числе посредством сотрудничества с некоммунистическими режимами. С этих позиций ценным оказывался факт подъема в Гоминьдане антияпонских настроений, которые в перспективе можно было использовать для сдерживания Токио.
Однако Москва была вынуждена считаться с потенциальной возможностью сближения Токио и Нанкина на базе проводимой ими антикоммунистической политики и с отсутствием в Китае иных, кроме Гоминьдана, политических сил, способных противостоять внешней агрессии. В результате прежняя тактика, направленная на эскалацию борьбы ГМД и КПК, становилась не только невыгодна, но и опасна для Москвы. Это приблизило СССР к принципиальному изменению курса в отношении Китая: переходу от партийного идейно-политического сотрудничества к взаимодействию на базе общности геополитических интересов.
Политическая платформа ВКП(б) предполагала обоснование всех действий, предпринимаемых руководством партии, на основе ключевых положений марксизма. В связи с этим Кремль пришел к заключению о необходимости подчинения классовых лозунгов задачам обеспечения безопасности и территориальной целостности страны. Это потребовало наполнения прежних идеологических установок новым содержанием. Решение данного вопроса в основном осуществлялось через Коминтерн.
В середине 1930-х гг. Коминтерн стал активно использоваться СССР для подрыва позиций Токио за счет подъема широкого антияпонского движения. ИККИ разрабатывалась идея возрождения в Китае единого национального фронта сопротивления Японии398. Ее базовые принципы были отражены в решениях VII конгресса Коминтерна, состоявшегося летом 1935 г.
Конгресс признал несвоевременным курс на немедленное осуществление «социалистических революций» и установление «диктатуры пролетариата», связывая это с неготовностью к данному сценарию большинства стран, с усилением фашизма и угрозой войны. Главной задачей коммунистов называлось объединение всех левых и демократических сил, как революционных, так и реформистских, в единый народный фронт. Если прежде политика единого фронта связывалась с вовлечением большинства населения в непосредственную подготовку социалистической революции, то в новых условиях его платформу составляла идея совместной антифашистской борьбы399.
В ходе конгресса отчетливо прозвучала мысль о необходимости направить деятельность КПК на создание «широкого антиимпериалистического единого фронта» для борьбы за национальную независимость страны, с привлечением всех заинтересованных политических сил400. В качестве одного из потенциальных участников единого фронта рассматривался Гоминьдан. 1 августа 1935 г. на заседании ИККИ делегацией КПК было представлено «Обращение к народу об отпоре Японии и спасении Родины», составленное под контролем Москвы. В нем содержался призыв к политическим и военным группировкам Китая, включая армию ГМД, прекратить гражданскую войну и объединиться для сопротивления Японии401.
Однако в 1935 г. соглашение КПК и ГМД относительно совместного отражения японской агрессии достигнуто не было. 25 декабря 1935 г. Политбюро ЦК КПК, находившееся в Шэньси, ознакомившись с материалами VII конгресса Коминтерна, приняло резолюцию «О современном положении и задачах партии». Решение компартии предполагало согласие с курсом на организацию единого фронта. Тем не менее возможность вовлечения в него сторонников Чан Кайши первоначально была исключена. ГМД все еще рассматривался руководством КПК как главный враг китайского народа402.
Более перспективным, с точки зрения Мао Цзэдуна, был союз с группировкой Чжан Сюэляна. Он планировал опереться на нее, используя ее войска как против японцев, так и против Чан Кайши. В дальнейшем лидер КПК рассчитывал на отделение северной части Китая и создание на этой территории «Великого объединения на Северо-Западе»403. Чжан Сюэлян, со своей стороны, не намеревался идти на обострение отношений с Гоминьданом, хотя и видел в едином фронте шанс вернуть утраченные позиции в Маньчжурии. По этой причине он шел на сближение с коммунистами и одновременно стремился убедить их в необходимости диалога с Чан Кайши.
На тот момент Москва не была заинтересована в новом обострении обстановки в Китае. Это ослабило бы его военный потенциал и облегчило Токио оккупацию страны по частям. В результате Коминтерн продолжил курс на привлечение ГМД в единый фронт. Так, в июле 1936 г. в выступлении на заседании Секретариата ИККП по китайскому вопросу генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Г.М. Димитров подчеркивал: «Задача в Китае состоит теперь не в расширении советских районов и расширении Красной армии, а в том, чтобы найти возможности, найти пути и подходящие лозунги, подходящие методы для того, чтобы добиться объединения подавляющего большинства китайского народа против японских захватчиков»404. В том же докладе он обращался с призывом к КПК активизировать контакты с ГМД: «Было бы правильно, если бы наши коммунисты обратились к Гоминьдану как к партии, к Центральному Комитету Гоминьдана… к Чан Кайши… с конкретными политическими предложениями. Наши товарищи… должны выступить как инициаторы, застрельщики и организаторы общего антияпонского фронта»405. В своих рекомендациях ИККИ учитывал, что именно правительство Чан Кайши сосредоточило в своих руках значительную армию и ресурсы страны.
Однако организацию антифашистских фронтов Коминтерн изначально расценивал лишь как необходимый этап в борьбе коммунистов за власть. Совместное противостояние фашизму не означало сглаживания классовых противоречий, а только временно отодвигало их на второй план. Сотрудничество с ГМД представлялось как возможность вновь легализовать КПК и обеспечить необходимый ей стабильный период для укрепления армии406.
Гоминьдан не желал действовать в интересах своих противников. Чан Кайши следовал тактике ликвидации сначала внутренней угрозы режиму в лице компартии и только затем внешней со стороны Японии. В этих условиях единый фронт воспринимался лидером ГМД как попытка коммунистов дипломатическими методами сгладить последствия поражений и подготовиться к новому витку гражданской войны. Оценивая текущее положение дел, Чан Кайши писал: «Тактика КПК состояла в том, чтобы принудить правительство к преждевременному открытию военных действий против Японии, что позволило бы китайским коммунистам, пользуясь обстановкой военного времени, набрать сил и укрепиться до такой степени, чтобы свергнуть правительство»