742.
На этом фоне подписание 13 апреля 1941 г. советско-японского пакта о нейтралитете было крайне негативно воспринято в Китае. Чунцин отнесся к данному соглашению как нарушению советско-китайского договора о ненападении 1937 г.743 Прежде всего это касалось части, в которой речь шла об обязательстве воздерживаться от соглашений со страной, развязавшей агрессию в отношении стран – участниц договора, до окончания вооруженного конфликта. Недовольство также вызывало обоюдное признание СССР и Японией суверенитета Маньчжоу-Го и МНР. Однако негодование китайского внешнеполитического ведомства было во многом формальным. Оставить спорный вопрос без внимания было для Чунцина равносильно согласию с утратой прав на эти регионы. Но в обстоятельствах, когда Чан Кайши не имел возможности повлиять на развитие ситуации, сохранение сотрудничества с Москвой было важнее демонстративного протеста.
В ходе беседы, состоявшейся 19 апреля 1941 г. между Чан Кайши и послом СССР в Китае А.С. Панюшкиным, стороны попытались сгладить негативные последствия от заключения пакта для взаимоотношений Москвы и Чунцина. Чан Кайши заметил, что «несмотря ни на что, вера нашего народа в Сталина остается непоколебимой… Мне хотелось бы только надеяться на то, что если СССР будет предпринимать какие-либо шаги в отношении Японии, то это не будет тайной для нас». Панюшкин, в свою очередь, заявил: «Пакт о нейтралитете, заключенный СССР с Японией, не вносит каких-либо изменений в советско-китайские отношения. Это подтверждается, с одной стороны, тем, что при заключении пакта Китай совершенно не упоминается и не затрагивается, с другой – нашей непрекращающейся помощью Китаю»744.
В дальнейшем Чан Кайши избрал пассивную тактику. Поскольку подписание Москвой и Токио пакта о нейтралитете стало провалом политики лидера ГМД, ориентированной на втягивание Советского Союза в войну с Японией, это могло подорвать его авторитет в партии. В докладе правительству от 24 апреля 1941 г. Чан Кайши проигнорировал то обстоятельство, что гоминьдановская дипломатия пыталась препятствовать соглашению между СССР и Японией. Он, напротив, утверждал, что апрельский пакт полезен для Китая, так как может стать одним из оснований для начала японо-американской войны.
Заключение советско-японского пакта о нейтралитете не привело к фатальным последствиям для политического взаимодействия СССР и ГМД. Это говорило о том, что баланс, установившийся в советско-китайских отношениях, был выгоден обеим сторонам. Они понимали, что война между СССР и Японией не снята с повестки дня. 30 декабря 1941 г. вицеминистр иностранных дел Китая Фу Бинчан сделал заявление о том, что Чунцин заинтересован в советско-японской войне и что он верит в ее неизбежность745. Вероятность конфликта не исключалась и Токио. В беседе с послами Германии и Италии министр иностранных дел Японии, адмирал Т. Тойода, разъяснял, что «это лишь временная договоренность… своего рода сдерживающее начало Советского Союза до тех пор, пока не будет закончена подготовка»746.
Нападение Германии на Советский Союз, а также начало войны на Тихом океане существенно изменили ситуацию в АТР. В сложившейся обстановке основные задачи советской внешней политики на Дальнем Востоке ограничивались поддерживанием дружественных связей с Китаем при соблюдении пакта о нейтралитете с Японией. Вопрос об оказании военнотехнической помощи Гоминьдану стал второстепенным для СССР.
В 1942 г. эта тенденция отчетливо проявилась в ходе обсуждения возможности транзита американских ленд-лизовских грузов в Китай через советские республики Средней Азии. После оккупации Японией Бирмы Чунцин вынужден был срочно искать альтернативные пути доставки иностранных военных материалов. Наиболее предпочтительным для Чан Кайши был вариант снабжения НРА из Ирана, через южные районы Туркмении, Узбекистана, Казахстана до Синьцзяна. Но вопрос о транзите грузов для Китая через СССР был тесно связан с советско-японскими отношениями. В составе антигитлеровской коалиции Китай и США были союзниками против Японии, так же как СССР и США – против Германии. Открытие Москвой «коридора» для транспортировки американских грузов в Китай могло стать поводом для Токио пойти навстречу призывам Берлина о начале войны против СССР747.
Как следовало из записи беседы заместителя наркоминдел СССР С.А. Лозовского с послом Китая Шао Лицзы от 11 апреля 1942 г., в ответ на настоятельную просьбу Чунцина о разрешении транзита до 4000 тонн в месяц советский представитель занял уклончивую позицию. Не давая однозначного отказа, Лозовский подчеркивал сложность этого вопроса. Он неоднократно ссылался на необходимость специального его изучения «компетентными органами»; слабую пропускную способность дорожной системы Ирана; ее загруженность большим объемом транзитных перевозок в СССР; необходимость концентрации всех ресурсов на советско-германском фронте748. В итоге переговоры окончились безрезультатно, решение проблемы было отложено на неопределенный срок.
При всей сложности советско-китайских отношений наличие общего врага было важным объединяющим фактором в диалоге Москвы и Чунцина. Несмотря на то что Кремль сохранял предельную корректность в контактах с Японией, он все же не был заинтересован в полном отказе от сотрудничества с Китаем. Так, 13 августа 1941 г. посол СССР в Токио КА. Сметанин в беседе с министром иностранных дел Т. Той-ода в ответ на претензии в адрес Москвы заявил, что «Япония имеет не больше прав требовать от СССР прекратить отношения с Китаем, чем СССР требовать от Японии прекратить отношения с Германией и Италией» (перевод мой. – И. В.)749. В обстановке 1941–1942 гг., когда основное внимание советского руководства было приковано к ситуации в Европе, Китай оставался государством, которое поглощало военные усилия Токио. Даже при ведении позиционной войны НРА отвлекала крупные силы императорской армии.
Для Чунцина также было выгодно продолжать поддерживать дипломатические контакты с Москвой на высоком уровне750. После резкого изменения международной обстановки в 1941 г. было трудно прогнозировать дальнейшее развитие событий и расстановку сил на Дальнем Востоке. Нельзя было утверждать, что советская военно-техническая помощь не будет возобновлена в дальнейшем, как это уже было в конце 1940 г. То обстоятельство, что на протяжении всего 1942 г. СССР и Китай не пресекли в корне, а продолжали пусть и непродуктивный переговорный процесс по вопросам транзита военных материалов через Среднюю Азию, позволяет сделать вывод о том, что стороны в принципе не исключали возможность достижения взаимопонимания и при благоприятных условиях возобновления активного взаимодействия в будущем.
В феврале 1942 г. Генштаб Китая подготовил прогноз военно-политической обстановки. Из него следовало, что ни Токио, ни Чунцин не могут самостоятельно завершить военную кампанию, а исход противостояния будет определяться ситуацией в мире в целом751. В столь нестабильный период элементарная осторожность требовала от руководства ГМД сохранения внешних связей. Даже видимость добрососедских отношений с Москвой укрепляла позиции Чунцина в формирующейся коалиции союзных держав. На протяжении 1941–1942 гг. СССР и Китай через свои посольства вели обсуждение текущей международной обстановки и ближайших перспектив развития событий, осуществляли обмен информацией о положении на фронтах752.
Вместе с тем именно 1942 г. стал кризисным в отношениях Москвы и Гоминьдана. Стремление Чан Кайши втянуть Кремль в войну против Японии или, по крайней мере, использовать ослабление СССР для сокращения советского влияния в Синьцзяне753, нарастание напряженности между КПК и ГМД при общем снижении внимания Москвы к событиям в Китае привели к свертыванию двустороннего политического сотрудничества. Но это не повлекло полного разрыва отношений. Советско-китайское сотрудничество постепенно стало частью многосторонней системы международных отношений периода Второй мировой войны.
Таким образом, в 1937 г. СССР и Китай смогли прийти к официальному оформлению двусторонних договоренностей в формате договора о ненападении. Этому предшествовал длительный процесс согласования позиций, преодоления разногласий, определения оптимальных форм взаимодействия. В условиях, когда японское военное присутствие в Маньчжурии представляло ощутимую угрозу Дальнему Востоку СССР, а Китай подвергся вторжению императорских войск, внешнеполитические ведомства обоих государств смогли быстро согласовать свои позиции. 1937–1939 гг. характеризовались интенсивным развитием дипломатических контактов Советского Союза и Китайской Республики. Основой политического сотрудничества выступали уже не идейные установки, а баланс стратегических интересов сторон. Оперативно была создана нормативно-правовая база для взаимодействия в военной сфере. СССР оказал поддержку китайской делегации в Лиге Наций и на других дипломатических площадках. Изменение приоритетов во внешней политике Кремля и руководства ГМД в 1941–1942 гг. повлекло снижение их заинтересованности друг в друге и сворачивание активной фазы сотрудничества. Тем не менее доверительные отношения, заложенные в конце 1930-х гг., позволили Москве и Чунцину поддерживать диалог вплоть до окончания боевых действий в Азиатско-Тихоокеанском регионе в 1945 г.
3.2. Военная помощь СССР Гоминьдану
В 1930-х гг. сотрудничество СССР и Гоминьдана в военной сфере было обусловлено сближением их внешнеполитических интересов. Курс Японии на расширение зоны влияния посредством захвата территорий на материке требовал от руководства СССР и ГМД эффективных средств для сдерживания агрессии. Угроза, исходившая от Токио, стала тем консолидирующим фактором, под действием которого Москва и Нанкин преодолели политико-идеологические разногласия. Однако для перехода к сотрудничеству в военной сфере СССР и Китаю потребовалось время и создание необходимой нормативно-правовой базы. Отправной точкой для широкомасштабной военно-технической и экономической помощи правительству Чан Кайши стало заключение 21 августа 1937 г. советско-китайского договора о ненападении.