Вопрос о том, хотел ли Маркс посвятить Дарвину «Капитал», представляет не только академический интерес, но и касается того, считал ли Маркс свою теорию истории дополнением и построенной на дарвиновской теории эволюции. Если Маркс в конце 80-х гг. XIX века хотел посвятить свою большую работу Дарвину, то это говорит о том, что он был очень высокого мнения о нем и хотел связать свою собственную теорию с дарвинской. Но, если он этого не хотел, то это может означать, что он не воспринимал свой исторический анализ как основанный на естественно-историческом развитии[411]. В настоящее время существуют убедительные доказательства того, что на самом деле Дарвин оказался в контакте с Эдвардом Эвелингом, и, следовательно, можно сделать вывод, что письма между Марксом и Дарвином в 1873 году стали последним контактом между ними и что после 1873 года, как это представляется, интерес Маркса к теории Дарвина уменьшился[412]. Это также подтверждается тем фактом, что в этнологических заметках Маркса между 1879 и 1881 годами Дарвин цитируется только один раз и ничто не говорит о том, что интерес Маркса к нему позже вновь возрос[413]. Поэтому вывод таков – Маркс не строил свой общественный анализ на дарвиновской основе – нечто, что явно сделали первые марксисты. Вывод подкрепляется тем фактом, что Маркс в 70-е гг. XIX в. скорее углублялся в докапиталистические формы общества, чем в теории эволюции.
Зато неоднократно возвращался к Дарвину Энгельс во время работы над своей «Диалектикой природы». Теорию эволюции Дарвина он считал «третьим великим открытием» (в дополнение к открытиям преобразования энергии и органической клетки), которое давало возможность объяснить вариации органической жизни в природе. Дарвин, согласно Энгельсу, также заложил основу для понимания исторического развития человеческого разума[414].
Именно на этом фоне, следует воспринимать сравнение «открытий» Дарвина и Маркса Энгельсом на похоронах Маркса. Согласно сравнению Энгельса, материалистическое понимание истории Маркса становится «четвертым открытием» и, как можно предположить, собственное открытие Энгельса о «диалектике природы» – «пятым открытием», что, наконец, структурирует всю систему мышления. Именно эта система развивается в 80-е годы XIX века в «пролетарское мировоззрение» или, как его часто называли, «научный социализм», разработанный первым после Энгельса поколением марксистов, в частности, Карлом Каутским.
Большое значение Каутского для русской социал-демократии, включая Ленина и большевиков, исчезло из истории, что можно объяснить тем, от Ленин и Каутский в начале войны в 1914 году заняли противоположные позиции, а затем после русской революции 1917 года стали политическими противникам. Но Каутский, наряду с Энгельсом, в течение последних десятилетий XIX в.: являлся ведущим идеологом в европейском социализме. После смерти Энгельса Каутский, как его друг и наследник, смог занять ту влиятельную позицию, на которую могли претендовать лишь немногие социалисты. Он был папой римским социализма, оракулом приближающейся революции…Он был приемным отцом и наставником для целого поколения молодых социалистических писателей и теоретиков во всей Европе[415].
Именно этот фундаментальный «марксистский сайентизм» развил и распространил Каутский, в том числе, в Центральной и Восточной Европе, включая обе фракции русской социал-демократической партии – большевиков и меньшевиков.
Ленин в это время еще не успел заявить о себе, это сделало, скорее, правое крыло в социал-демократическом рабочем движении – ревизионисты во главе с Бернштейном в Германии и в России, так называемый, экономизм – раскритикованные другими лидерами. В 1914 году произошел первый перелом между центром и левыми, пропасть между Каутским и Лениным увеличилась после 1917 года, в результате чего произошло полное противоречие и Каутский стал «ренегатом»[416].
Уже через неделю после Октябрьской революции Каутский резко критиковал большевиков за то, что захватом власти пытались построить социализм в такой отсталой стране, как Россия. По мнению Каутского, использование террора и угнетения в строительстве социализма полностью противоречило теориям Маркса и Энгельса[417].
Именно в ответ на критику Каутского Ленин написал работу «Пролетарская революция и ренегат Каутский» – брошюру в сотню страниц, полную злобных выпадов против своего бывшего учителя. Здесь Ленин пытался узаконить захват власти и террор против «классовых врагов», используя цитаты из Маркса. Особенно обвинял Ленин Каутского за «извращение концепции диктатуры пролетариата и за понижение Маркса до либерала и тем самым за разрушение революционной силы угнетенного класса»[418].
Как критика Каутским большевистского режима, так и и критика Лениным Каутского, является борьбой за то, кто есть «самым марксистским». Как Ленин замечает, у Каутского «вместо экономического анализа мы находим первоклассную мешанину. Вместо марксизма – у нас есть обрывки либеральных учений и проповедь в пользу лакейства перед буржуазией и кулаками»: О, ученость! О, утонченное лакейство перед буржуазией! О, цивилизованная манера ползать на брюхе перед капиталистами и лизать их сапоги! Если бы я был Круппом или Шейдеманом, или Клемансо, или Реноделем, я бы стал платить господину Каутскому миллионы, награждать его поцелуями Иуды, расхваливать его перед рабочими, рекомендовать «единство социализма» со столь «почтенными» людьми, как Каутский. Писать брошюры против диктатуры пролетариата, рассказывать о вигах и тори в XVIII веке в Англии, уверять, что демократия означает «охрану меньшинства», и умалчивать о погромах против интернационалистов в «демократической» республике Америке, – разве это не лакейские услуги буржуазии?[419]
Итак, в вопросе о возможной ответственности Маркса за развитие в Советском Союзе мы остановились на том, что Карл Каутский и марксистский лидер Октябрьской революции Владимир Ленин оказались соревнующимися в вопросе, кто является наиболее «марксистским», и является ли противник марксистом вообще. Как в таком случае мы можем определить, кто прав – Каутский или Ленин, если уже сначала решили для себя ответ? Можно сравнить заявления обоих с тем, что сам Маркс написал в различных книгах, статьях, черновиках, письмах – точно так же как и многие другие сделали, настаивая на точности по отношению к «оригиналу». Но, поскольку Маркс, как, впрочем, Энгельс и последующее марксисты – все написали так много, то представляется чрезвычайно трудным, если не невозможным, не найти поддержку позиции, которая вписывается в довольно широкие рамки современного социализма. Кроме того, перефразируя сказанное об одном философе в энциклопедии, можно утверждать, что «взгляды [Маркса], наверняка, изменились, однако, каким именно образом, ученые расходятся во мнениях»[420]. Это можно сказать об Аристотеле, но, конечно, касается также и Маркса, и Энгельса или Плеханова, Каутского, Ленина и даже Сталина. Все в той или иной степени меняли свои позиции в разное время и в разных ситуациях, несмотря на это, вопрос насколько сильно и почему эти изменения произошли, можно обсуждать. При этом часто нужно также знать конкретный контекст для понимания смысла различных заявлений или для толкования определенного теоретического утверждения[421].
На самом деле, одним из самых важных краеугольных камней в конструкции «марксизма» в конце XIX в. является то, что независимо от контекста, выделяется истинное ядро позиций Маркса (и Энгельса), которое формирует основу в «марксизме». Даже очень хорошо разбирающиеся и начитанные учены (например, Колаковский) называют Маркса и Энгельса «основателями» и пишут, что «когда был опубликован Коммунистический манифест, то можно сказать, что социальная теория Маркса и его призывы к действию, достигли своего совершенства в форме четко определенных и неизменных набросков. Его поздние работы не изменили каким-либо существенным образом уже написанное им, а обогатили их специальным анализом, который иногда был не более, чем афоризмом, лозунгом и главным аргументом в пользу массивной теоретической структуры»[422].
Это пишет автор, который вообще не упоминает работу Маркса над русской историей и дискуссию по поводу возможной роли общины в русской революции. Поэтому не будет преувеличением утверждать, что Колаковский в данном случае следует по стопам Энгельса, полностью исключая то, что даже Энгельс проигнорировал, когда он отредактировал и издал II и III тома «Капитала».
Проблема такого причинно-аналитического подхода заключается в том, что она базируется на методологически ошибочной концовке, которая может быть выражена как post hoc ergo propter hoc («после этого, поэтому из-за этого»). Идея заключается в том, что написанное Марксом и Энгельсом привело к тому, что написали Каутский и Плеханов, что, в свою очередь, привело к тому, что написал Ленин, что, в свою очередь, привело к тому, что Сталин говорил и делал. Смотреть с этой стороны, то получается, что Маркс является «первопричиной» в причинно-следственной цепи, которая простирается до Сталина, и поэтому Маркс может считаться ответственным за его политику. В графической форме, такой причинно-аналитический подход выглядеть так (модель 1):