В более поздние десятилетия XX столетия, однако, появилось и еще одно представление. Это представление о том, что Советский Союз развил «общий эксплуатационный способ» производства абсолютно нового типа. С этой точки зрения, традиционные категории (ухудшившийся социализм; государственный капитализм), походили на старые бутылки, которые, как в пословице, ломаются от любого нового вина. Появились различные теории о «бюрократически-эксплуата-торском» способе производства. Если теории «капитализма» испытывали затруднения с понятием «стоимости», то теории «бюрократии» испытывали затруднения с понятием «класса» и силились ответить на вопрос о том, как политическая элита может аккумулировать власть, если эта власть полностью базируется на ведомственной структуре и не является передаваемой, наследуемой и т. д.
Такие авторы, как Джеймс Бернэм[451], были связанны с марксистскими основами лишь в общих чертах. У них не было трудностей в разработке понятия нового управленческого класса, власть которого основывалась на монополии знаний и технической компетентности. (Подход Бернхэма был, конечно, предназначен для применения как к западным капиталистическим странам, так и к СССР). Таким марксистам, как Пол Суизи, который выдвинул понятие «бюрократическо-эксплуатационного» (bureaucratic-exploitation) способа, пришлось столкнуться с проблемой того, как же монополизация знаний может рассматриваться в качестве основы для нового типа правящего класса, когда знания неотделимы от действия (например, от труда), и развитие производительных сил стимулирует повышение уровня образования, квалификации и так далее? В любом случае, новое понятие «бю-рократическо-экспуатационного» способа производства вписалось в «модные» тенденции 1960-1970-х гг. времен эры «новых левых» в США и западной Европе, когда подобные взгляды были в изобилии (так, ряд левых и феминистских авторов предлагали даже новое понимание «домашних хозяйств»). Были же понятия «древнего», «патриархального» и других способов производства, так что «бюрократический» способ производства отлично вписывался в постоянно растущий список.
Этот очень краткий обзор исследования ван дер Линдена должен включать в себя и рассмотрение взглядов тех теоретиков, которые писали об азиатском способе производства. Как известно, Маркс в своем предисловии к работе «К критике политической экономии» (1913 [1859]) упомянул «древнюю, азиатскую, феодальную и современнобуржуазную» эпохи развития общества. В более позднее время ряд авторов – особенно Карл Виттфогель и Иосиф Ниидхэм, еще один видный британский марксист, который не попал в исследование ван дер Линдена, потому что он не использовал его работу о гидравлике в цивилизации древнего Китая для создания антисоветской интерпретации советской действительности, а разработал концепцию «восточного деспотизма» на основе централизованного управления ирригационными системами.[452]
С этой точки зрения, такое управление создало огромную бюрократию, извлекавшую излишки у непосредственных производителей, которые были, тем не менее, организованы в сельские коммуны (и не образовывали неимущих эксплуатируемых классов – в отличие от средиземноморской античности или европейского средневековья), что выводило ту цивилизацию, по меркам соответствующего времени, на передний план капиталистического развития. Виттфогель, конечно, применил эту концепцию к Советскому Союзу.
О Виттфогеле и связанных с ним мыслителях в работе ван дер Линдена говорится мало, и это делает, на мой взгляд, версию об «азиатско-советской» связи вполне убедительной. Что же соответствовало в советском опыте китайским гидравлическим системам? Что же продиктовало появление общественного труда и, следовательно, предотвратило появление рабства?
Ван дер Линден обращается к Александру Зимину и суммирует его позицию в схематической таблице[453]. Зимин считает, что азиатская форма есть «обход» основной линии развития, лежащей от примитивного бесклассового общества к классовому обществу, и советские общественные формации – это своего рода аналогичные «обходные пути» при переходе от классового общества к социализму. Я лично считаю эту общую схему очень убедительной, потому что она совпадает с моим собственным видением места и роли азиатского способа производства в общей теории способов производства[454].
Что же касается применимости таких теорий к Советскому Союзу, однако, я думаю, что многое зависит от отделения существа (субстанции) анализа от окружающих его (ее) «привходящих» элементов. По мнению практически всех аналитиков, советский опыт был детерминирован теми особыми обстоятельствами социальной, политической и технологической отсталости и изоляции, в которых состоялась большевистская революция; эти обстоятельства повлекли за собой длительный переходный период, в течение которого требовался прогресс в сторону полной бесклассовости.
Это – общая точка для широкого спектра позиций, в том числе и тех позиций, которые видят Советский Союз «развивавшимся в направлении социализма» (и были поэтому исключены ван дер Линде-ном из своего рассмотрения).
Рассматривая позицию Зимина, который считает, что путь Советского Союза – это своего рода «обходной, боковой» путь развития на пути к социалистическому (бесклассовому) обществу, можно увидеть взаимосвязь с отличной аналогией, выдвинутой Саймоном Моху-ном[455]. Маркс различал формальную и реальную категоризацию труда капиталом. Первая включает в себя формы наемного труда и правового отделения работника от средств производства, а вторая – дальнейшее развитие, требующее также развития производительных сил до точки, в которой истинное подчинение работника становится возможным (при переходе от мануфактур к машинному производству), и капиталистическая эксплуатация устанавливается таким образом как неотъемлемая черта общества. Так Мохун проводит параллель.
В советском опыте есть формальное воссоединение – ‘formal reunion’ (термин мой), противоположное историческому отрыву работника от средств производства, являющееся предварительным условием последующего реального воссоединения. Как отмечает Мохун[456], процесс труда создает единство между трудящимися (коллективным работником) и национализированными средствами производства, но это единство составляет лишь формальное подчинение средств производства труду, так как средства производства существуют только в том виде, в каком они были разработаны в рамках капиталистических отношений, а капиталистические технологии содержат в себе по существу встроенный авторитарный характер, который основывается на приоритете категоризации труда и капитала.
Это кажется глубоким, и даже очевидным – как только обращаешь на это внимание. И опять же, исторический взгляд на такого рода социалистическое развитие, восприятие его как длительного исторического процесса совместимы не только с марксовой «Критикой Готской программы»[457], но также и с «официальной» советской позицией и позицией раннего троцкизма, которые видят в СССР линию развития именно социализма, а не «в направлении» социализма (когда этот термин лишен какой-либо романтической или исторической коннотации).
В работах авторов, которые рассматриваются ван дер Линденом, есть гораздо больше теоретического разнообразия и вкуса, и примеров тому слишком много, чтобы приводить их здесь. Есть, например, теории, которые сопротивляются любым попыткам классифицировать советские правящие элиты как класс или слой, рассматривая его как более «бесформенный» объект, и даже отвергают такие ключевые понятия, как «способ производства», при описании советской действительности. Постмодернистские настроения в последние десятилетия оставили свой след и в рассматриваемой нами дискуссии (как и везде).
Глава 8 книги ван дер Линдена «Западный марксизм и Советский Союз», озаглавленная «Вместо заключения», представляется слишком скромной и краткой. Из нее, как и из работы ван дер Линде-на в целом, можно выделить «большую тройку» суждений об СССР – (1) выродившееся рабочее государство, (2) государственный капитализм, (3) бюрократический коллективизм. И все это сочетается с рассуждениями об азиатской детерминанте или обходном пути развития. Возникает вопрос: что мы должны получить в результате изучения этих сумбурных интерпретаций?
С учетом замечательной способности автора обращать внимание на нюансы и различия в развитии учений возникает множество резюмирующих оценок. Каждое из учений подвергается, как минимум, попыткам критики – базирующейся, однако, на тех строгих научных основах, каковые существуют в историческом материализме и политической экономии. Я не могу не упомянуть, что я сделал свой шаг в этом направлении, по крайней мере применительно к государственному капитализму и «бюрократическому» варианту, в статье[458], которая была переиздана в различных политических журналах, но не приведена в качестве примера ван дер Линденом, так как она не вписалась в его собственные критерии включения работ в рассмотрение. Мнение о том, что Советский Союз был капиталистическим, основано на поверхностном понимании теории Маркса, в которой капитализм «представляет собой единство нескольких “моментов”»[459]. Так, на основе наблюдения о том, что наемный труд в Советском Союзе существовал, делается вывод, что СССР был «капиталистическим», при игнорировании не менее важных моментов товарных отношений и конкуренции.
Ван дер Линден по существу (и, на мой взгляд, правильно) цитирует точку зрения Маркса о производстве товаров в качестве «общих предпосылок капиталистического способа производства» и «обобщения товарного производства