Демократизация советского общества, начатая перестройкой, сразу обнажила национальные проблемы во всей их сложности и глубине. В это время центробежные тенденции становятся фактом реальной жизни. Чтобы остановить эти процессы, как раз и было предпринято обновление Союза, которое должно было завершиться новым Союзным договором, однако путч сорвал этот процесс, а беловежские сидельцы поставили на нем окончательный крест. Такова прозрачная историческая правда. Отсюда и ответ на вопрос: виноват ли Горбачев в развале Союза? Его можно винить только в одном: почему он не арестовал тех, кто заседал в Беловежской пуще и подписал Соглашение о роспуске Союза – общесоюзный референдум давал на это полное право. Но как говорит сам Горбачев, тогда была бы гражданская война, ибо министр обороны Шапошников, перейдя на сторону Ельцина, уже ему не подчинялся. Этот тезис, как мне представляется, достаточно спорен и нуждается в дополнительном исследовании. Вовсе не обязательно, что советский народ и вся армия встали бы на защиту упразд-нителей Союза. Однако нельзя сбрасывать со счетов и такой факт, как быстрая ратификация Беловежских соглашений парламентом России и парламентами других союзных республик.
Еще один важный вопрос. Была ли необходимость и возможность реформировать Советский Союз или нет? Сторонники Ельцина и его сподвижники по Беловежью, конечно, считают, что нет. По их логике крушение СССР было прямым следствием крушения тоталитарного режима власти. По их мнению, никакой альтернативы крушению Союза не было. В частности, этой догмы придерживался в свое время академик Александр Яковлев, который считал, что советская система сгнила и «проржавела» настолько, что ее можно было только разрушить. Мы думаем прямо противоположным образом. Считаем, что сам факт шестилетних перестроечных преобразований говорит об обратном: перестройка полностью покончила с остатками тоталитаризма, оставшимися от сталинской эпохи и дала столько демократических реформ, сколько не было за все годы советской власти. В этой связи достаточно напомнить, что в перестроечное время существовали пять оппозиционных программ на ТВ, свободно выходили оппозиционные журналы и газеты, действовали сотни общественных организаций и самодеятельных объединений. Демократические преобразования перестройщиков были настолько радикальны, что удалось отменить цензуру, добиться альтернативных выборов, начать движение к многопартийности и т. д. Свободы тогда было намного больше, чем до перестройки и больше, чем сегодня. О чем это говорит? О том, что советская система была реформируема. И эта реформация была результатом деятельности людей – сторонников перестройки.
Хочу напомнить, что в первые два года перестройки ее сторонники составляли абсолютное большинство. Автор статьи помнит, когда он увидел лидера государства, который начал говорить о необходимости борьбы с бюрократизмом и командной системой, для него совершенно стало ясно, на чью сторону следует переходить. Тогда многие устали от бюрократизма, от произвола партийно-хозяйственной номенклатуры. Интеллигенция требовало свободы слова и творчества, рабочие хотели лучших условий труда, крестьянство желало одного: быть подлинным хозяином на земле. И перестройка шла навстречу этим требованиям. Она дала свободу слова, издала закон о трудовом коллективе, разрешила арендные отношения и фермерство на земле. Она доказала главное – модель демократического социализма, или «социализма с человеческим лицом» вполне реальна.
Вместе с тем, перестройщики не избежали ошибок. Главные из них, на мой взгляд, связаны с упущением экономических и финансовых вопросов, с явным запозданием реформы правящей партии. Экономические трудности, возникшие в последние годы перестройки, резко сузили социальную базу ее поддержки. Материальные трудности заставили в конечном счете даже интеллигенцию качнуться в противоположную от реформаторов сторону и пополнить ряды, с одной стороны, консерваторов и фундаменталистов, с другой, неолибералов и радикальных демократов из окружения Ельцина. В партии также резко усилились противники перестройки, которые и организовали в августе 1991 года путч, остановивший перестройку. Путч еще раз показал, что никаких «железных законов» в истории нет. История есть результат деятельности людей. Или, как говорил классик, одни делают историю головой и руками, другие «задним умом» и «задним местом». Говорят, что история не любит сослагательного наклонения. А напрасно: в истории всегда есть место альтернативам, «иное» всегда возможно. Была ли альтернатива роспуску СССР? Конечно была: она, в частности, содержалось в ново-огаревском проекте обновленного Союза, парафированным большинством руководителей союзных республик. Если бы в Беловежской Пуще не распустили Союз, он мог бы еще долго существовать, но уже в новой обновленной, демократической форме.
Суммируя сказанное выше, отметим: Сталин создал тоталитарную федерацию, из которой рвались республики и народы. Поэтому выход был один: реформировать Советский Союз таким образом, чтобы дать свободу республикам и сохранить Союз. То, о чем говорил Ленин, и что провозглашалось в проекте обновленного Союзного договора: сильные республики и сильный центр. Другого выхода не было. Все остальное было хуже. Сегодня мы это хорошо понимаем.
Тем не менее, разум истории, как говорил Гегель, со временем должен пробить себе дорогу через неразумение. Мы уверены: рано или поздно это произойдет, и мы вернемся, к новому свободному и демократическому объединению разных народов на пространстве прежнего Советского Союза.
Глава 2. Октябрьская революция: пролог к современности
Вглядываясь в прошлое, мы видим, что великие революции Нового времени никогда не повторяют друг друга. Каждая из них что-то меняет в характере и темпах общественных преобразований – в зависимости от обстоятельств, истории страны, уровня развития цивилизации, от сил, которые революция высвобождает, от способа действий революционных партий и т. п. Однако реконструировать каждую из революций в ее специфике, своеобразии не так-то просто. Тут не помогает ни скрупулезное изучение исторических фактов (хотя без него обойтись невозможно), ни «чистая» философско-социологическая рефлексия (абстрактно-всеобщее не схватывает сущность предмета). Чтобы уяснить себе своеобразие любой революции, приходится включать ее в общий исторический ряд, соотносить ее с другими революциями[113]. Как нам представляется, сопоставление российской пролетарской, точнее – пролетарско-крестьянской революции 1917 г. и французской буржуазно-демократической революции 1789 г. не только теоретически оправдано, но и способно пролить дополнительный свет на некоторые черты революционного способа действий вообще и в нашей стране в частности, если, конечно, сближая эти события, имеющие переломный характер для истории, мы не упустим из виду их глубокого, существенного различия.
«Революция 1789 года, писал К. Маркс, – имела своим прообразом (по крайней мере, в Европе) только революцию 1648 года, а революция 1648 года – только восстание нидерландцев против Испании. Каждая из этих революций ушла на столетие вперед не только по времени, но и по своему содержанию»[114]. Российская пролетарская революция, разразившаяся в эпилоге эпохи европейских революций, в свою очередь, заимствовала многое в методах действия, в осознании своего хода, перипетий и непосредственных результатов у Французской буржуазной революции, хотя по «своему содержанию» и отличается от нее. Что сближает российскую пролетарскую с французской буржуазной? Что дает возможность сравнивать столь существенно различные исторические события? Движение истории, взятое как целое, только оно дает точку зрения, с которой может открыться внутренняя связь между событиями разных эпох, координация этих событий в пространстве и времени. Что же открывается нам в данном случае?
Прежде всего, и та, и другая революции переплетаются – с глубокими аграрными преобразованиями, являющимися важнейшим экономическим содержанием буржуазного переворота во Франции и существеннейшим – пролетарского в России. Благодаря аграрным преобразованиям, ниспровержение господствующих классов и во Франции, и в России вырастает до размеров великих, подлинно народных революций. И хотя во Франции во главе революции шла буржуазия, использовавшая движение народных масс в своих целях, а в России – пролетариат, сознательно апеллировавший к крестьянской войне в целях борьбы против буржуазии, это различие не играет решающей роли: в обеих странах буржуазные преобразования совершались революционным путем и отвечали интересам основной массы населения.
И во Франции, и в России огромное воздействие на ход событий оказали выступления социальных низов, толкавших революцию дальше исторически возможного с последующим откатом, движением вспять. В обеих странах социальные низы наложили на ход революции «отпечаток своих требований, своих попыток по-своему построить новое общество на месте разрушаемого старого»[115]. Характерно, что и якобинскому Конвенту, и советскому правительству приходилось, опираясь на сознательные элементы переворота, сдерживать стихийно-хаотические, ультрареволюционные устремления низов – городской бедноты в одном случае, отсталых слоев пролетариата – в другом[116].
Не последнюю роль в общей схеме развития событий в революциях во Франции и России сыграло наличие крупных городских центров. Париж – с одной стороны, Петроград и Москва – с другой, своими авторитетными действиями избавляли народ от необходимости в каждой отдельной местности всякий раз заново решать борьбой основной исторический спор. Правда, в России ввиду наличия национальных окраин и их громадного культурного и социального отрыва от центра борьба порой распадается на ряд обособленных выступлений. И все же в обеих революциях социальный вопрос (как бы он не формулировался) получил перевес над стремлением к местной автономии и национальному обособлению.