Однако уже в базовых характеристиках советской модели плановой экономики, заложенных еще в 1930-е годы, содержались противоречия, развертывание которых в 50-е-начале 60-х годов XX века подготавливало застойные явления следующего периода. Благополучное положение с темпами технического прогресса определялось продолжением политики индустриализации 1930-х годов – происходило появление новых отраслей промышленности. Новые отрасли, создаваемые за счет централизованной концентрации ресурсов, характеризовались высоким технологическим уровнем. Что касается уже созданных отраслей и предприятий, то им были свойственны крайне низкие темпы обновления производственного аппарата, при этом, в большинстве случаев, новое оборудование относилось к тому же технологическому уровню, что и заменяемое. Лишь немногочисленные примеры, связанные со сменой технологических поколений в уже существующих отраслях, демонстрируют массовое обновление производственного аппарата действующих предприятий – переход к электро- и тепловозной тяге на железных дорогах, переход к реактивной тяге в авиации, смена элементной базы в электронике с ламповой на полупроводниковую. Все остальное в большинстве своем относилось к экстенсивному расширению индустриального сектора.
В результате в народном хозяйстве СССР формировался разрыв между технологическими укладами в «новых» и в «старых» отраслях. Этот разрыв усугублялся ведомственным характером распределения ресурсов. В плановой системе сложился определенный устойчивый «баланс сил» различных хозяйственных ведомств, и именно этот баланс, а не соображения народнохозяйственной эффективности во все возрастающей степени определял, каким отраслям и предприятиям достанутся наиболее качественные, высокотехнологичные ресурсы. К тому же в советской модели планового хозяйства не было сколько-нибудь действенного механизма оценки принимаемых решений с точки зрения народнохозяйственной эффективности. Поэтому, даже если отвлечься от ведомственных влияний, народнохозяйственные приоритеты определялись в значительной мере волевым порядком.
Другим слабым местом советской плановой модели была слабость побудительных мотивов к техническому прогрессу на уровне предприятий и отдельных работников. Оценка их деятельности по непрерывному росту объемных показателей плановых заданий ограничивала возможности крупных нововведений. До определенного момента система централизованного планирования за счет реализации крупных научно-технических программ народнохозяйственного значения создавала в экономике технологические импульсы, позволявшие генерировать качественные высокотехнологичные ресурсы и обеспечивать замещение этими ресурсами менее качественных (массовых) в других отраслях народного хозяйства. К таким программам можно отнести космическую программу, создание радиоэлектронной промышленности, программу создания панельного домостроения, программы производства товаров длительного пользования. Но уже в 1950-е гг. явным образом закрепилось приоритетное значение реализации таких программ в военной промышленности (атомный проект, ракетостроение, военная реактивная авиация, ориентированное на военное применение производство электронных компонентов и т. д.)
Такой перекос отчасти компенсировался притоком в невоенные отрасли народного хозяйства дешевых массовых ресурсов за счет разработки новых месторождений полезных ископаемых, за счет заниженных цен на топливно-сырьевые ресурсы и заниженных тарифов на электроэнергию, за счет притока дешевой малоквалифицированной рабочей силы из деревни.
Наряду с последней тенденцией действовала так же и обратная – замещение неквалифицированной рабочей силы более качественной за счет усилий по наращиванию подготовки квалифицированной рабочей силы и специалистов (в связи со значительным ростом новых высокотехнологичных отраслей) и роста затрат на развитие образования и науки, в том числе фундаментальной.
Однако эта противоречивая, но в целом динамичная картина 1950-х гг. в середине 1960-х гг. резко меняется – как темпы экономического роста, так и темпы технического прогресса начинают явственно падать. Долгосрочная стратегия формирования новых направлений и ценностей развития, характерных не столько для индустриального, сколько для постиндустриального общества, не смогла достаточно прочно закрепиться.
Хотя эта стратегия играла немалую роль и в 1950-е гг., и в 1960е гг., тем не менее эрозия соответствующих ценностей оказалась неизбежной[135]. Весьма сложно навязать населению, занятому в основном трудом раннеиндустриального типа, гораздо более высокую систему ценностей. Это тем более сложно, что СССР отставал от наиболее развитых стран по уровню потребления населения, и темпы преодоления этого отставания были не столь впечатляющие, как сокращение разрыва в других областях.
Система экономических отношений («командная экономика»), обеспечивавшая успешную (для индустриального общества) догоняющую модернизацию, в качестве своего alter ego неизбежно порождала «экономику дефицита», где вещизм и потребительство были тем сильнее, чем больше был дефицит высококачественных потребительских благ.
Малая эффективность советской системы в насыщении потребностей населения, формируемых индустриальным обществом, сделала желание удовлетворить именно эти потребности одним из главных социальных интересов, не дав альтернативной системе ценностей занять доминирующее положение.
Вообще говоря, сама задача, поставленная в 1920-е гг. и особенно в сталинский период, – построить рядом с капиталистическим обществом иное, которое достигло бы уровня индустриального развития передовых капиталистических государств и при этом избежало формирования присущих такому индустриальному обществу социальных противоречий, норм и ценностей, – была не слишком реалистичной. Хотя доля творческого, научного и вообще квалифицированного труда была довольно высока, наряду с этим существовал большой слой лиц (до половины всех работающих) занятых неквалифицированным ручным трудом. Таким людям трудно привить ценности самореализации творческого потенциала.
Кроме того, бюрократическая система все более окостеневала и становилась враждебной к любым проявлениям духа свободного творчества – как на рабочем месте, так и вне его. Стремление бюрократии законсервировать свое господство, помешать реальному контролю и критике снизу, порождало ее неприязнь к любому «возмущению спокойствия», к любым действиям, которые могли бы обнаружить ее собственную некомпетентность[136].
Воспитанная в советских людях потребность в самореализации наталкивалась на бюрократические препоны. Наиболее образованная и культурная часть населения стала приобретать отчетливые антибюрократические настроения, ощущая потребность в свободе и демократии. Сама же бюрократическая элита постепенно отреклась от тех социальных механизмов и той идеологии, которые обеспечивали ей господство и социальную стабильность в обществе (несмотря на действительно вопиющие преступления властной верхушки и бюрократический произвол).
Поскольку социальная ответственность элиты не подкреплялась социально-политическими механизмами «контроля снизу», а была основана на идеологическом самоконтроле, ослабление первоначального идеологического импульса означало и понижение меры социальной ответственности бюрократии.
Исчерпание действенности сложившихся экономических и социальных механизмов стало заметным к середине 1960-х гг. Модерни-зационный рывок превращался в инерционное затухающее развитие, а вместе с этим снижалась и заинтересованность элиты в достижении тех результатов, которые были связаны с форсированной модернизацией: поскольку нет крупных и быстрых успехов на пути продолжения модернизации, то связывать с этим расчеты на укрепление и повышение своего статуса нерационально. Бюрократическая элита начинает постепенно искать иные пути для реализации своих интересов. На поверхности общества это нашло выражение в развитии коррупции и «теневой экономики».
В середине 1960-х гг. приобрели существенное значение факторы, которые привели к обострению уже отмеченных противоречий воспроизводства в советской плановой модели.
Советская модель жесткого централизованного планирования с самого начала обладала рядом недостатков. Среди них – преобладание значения формальных объемных показателей над всеми остальными оценочными критериями; нерешенность не только проблемы сбалансированности выпуска продукции, но и согласования реальных потоков продукции внутри планового периода в соответствии с графиками работы предприятий-смежников; затухание и искажение информации при движении от уровня предприятия на уровень центральных плановых органов; отсутствие ясных критериев для решения вопроса о структуре выпуска конечной продукции; отсутствие действенных каналов обратной связи потребителя с производителем.
При сравнительно небольших масштабах экономики, несложной отраслевой структуре, простой структуре конечного потребления, и пока стояла задача в первую очередь количественного насыщения экономики промышленной продукцией, эти недостатки были терпимы. Более того, они перекрывались достоинствами этой модели – способностью к быстрой и масштабной концентрации ресурсов; способностью к быстрому и масштабному межотраслевому перераспределению ресурсов; более полным, чем в рыночной экономике, использованием ресурсов (именно в силу более слабых экономических ограничений для выпуска продукции).
Однако рост масштабов экономики, усложнение отраслевой структуры и структуры потребления, исчерпание задач (а равно и возможностей) экстенсивного роста промышленности привели к ослаблению достоинств советской плановой модели и к усугублению ее недостатков, к падению эффективности централизованной системы управления. Она сделалась многоступенчатой и стала характеризоваться возрастающим торможением и искажением информации при ее передаче с одного уровня на другой. Попытка перехода к территориальной системе управления (через совнархозы) была вызвана реакцией на эти трудности. Однако неизбежным следствием роста масштабов экономики стал и рост размеров управляющей системы. Обслуживающий ее бюрократический аппарат становился все более громоздким и неповоротливым. Реальный контроль за развитием экономики на уровне предприятий мог осуществляться уже лишь в пределах отдельных ведомств. Все более расшатывалась сбалансированность между планами производства и планами материально-технического снабжения предприятий. Возникла тенденция к формированию замкнутых ведомственных систем (отраслевые органы управления с подчиненными им предприятиями) с явно выраженным обособлением ведомственных интересов и образованием частично замкнутых внутриведомственных циклов воспроизводства (за счет наращивания неспециализированного производства изделий, деталей и компонентов внутри ведомств). Централизованное плановое управление во все большей мере стало сводиться к определению баланса сил и компромиссу интересов хозяйственных ведомств.