Ван дер Линден считает, что ни один классический анализ Советского Союза не может являться существенным и значимым, если в нем не уделяется существенное внимание либо марксистской теории, либо эмпирическим данным, либо и тому и другому вместе. Теории бюрократического коллективизма (нового типа общества с господствующим классом) с легкостью можно признать незначимыми и не соответствующими истине, так как идеи о том, что после капитализма может установиться строй, отличный от социализма, в корне чужды марксизму. Кроме того, «ни одна теория государственного капитализма не может соответствовать фактам или марксистской идеологии», потому что сторонники тезиса государственного капитализма «не в состоянии доказать существование конкуренции в экономике Советского Союза в соответствии с марксистской идеологией, т. е. выпадающей в той или иной момент из имманентной логической системы» (313).
По словам ван дер Линдена, теория Троцкого об «угнетенном рабочем государстве» также не вполне выдерживает испытание историей, потому что его утверждение о временном характере бюрократических явлений столкнулось с исторически длительным характером сталинской системы. Проведенная Троцким теоретическая дифференциация сферы производства (где социалистические нормы преобладают, хотя и в деформированном виде) и сферы распределения (где преобладают буржуазные формы) «конфликтует с идеями Маркса, который всегда подчеркивал, что сферу производства и сферу потребления следует рассматривать как часть сплоченной совокупности» (314).
Кроме того, Троцкий приписывает распределительные и паразитарные функции только бюрократии, и тем самым отрицает тот факт, что она может иметь корни в производственной сфере. С точки зрения марксистов эта теория не может являться правильной. Советская бюрократия, существовавшая на предприятиях, а, следовательно, и влиявшая на производственный процесс [советского управления предприятием], с одной стороны, пыталась организовать производство, а с другой стороны, одновременно являлась воплощением угнетения работников. Очевидно, что в таком случае следствием должно стать утверждение, что, по крайнее мере, функции советской бюрократии были не только паразитарными, но и заключались в создании производительных сил в соответствии с марксистской идеологией.
Наконец, постулат Троцкого о необходимости политической революции в Советском Союзе, в отличие от социальной революции, а также политических революций в капиталистических странах, являлся ложным, поскольку «именно в условиях плановой экономики политическая и экономическая власть не могут быть разделены. Тот, кто сформулировал [этот план] и руководил осуществлением этого плана и, следовательно, обладал политической властью, очевидно, также управлял и экономикой» (315).
Ближе к концу книги ван дер Линден перечисляет ряд наиболее часто встречающихся суждений и убеждений о сталинизме – суждения о советской власти как о «новом виде» диктатуры, о Советском Союзе как представляющем собой нечто сущностно отличающееся от «Запада», мнение о советском обществе как об «ужасной» формации, «нелегитимном» явлении, cul-de-sac (в переводе с французского означает тупик – комментарии перев.) на пути человеческого развития, восприятие большевизма и/или сталинизма как исторически ограниченного, временного явления, суждение о том, что сталинизм и фашизм были двумя вариантами одного и того же общества (теория тоталитаризма), а также суждение о том, что динамика развития Советского Союза была сформирована только за счет его конкуренции с Западом.
Часть 2. Распад СССР: постсоветские реалии
Глава 1 Поражение коммунизма и Пиррова победа капитализма
Уход советского коммунизма с исторической сцены в конце XX века проходил под бурные аплодисменты западного мира, который отождествлял это с закатом эпохи мирового зла и наступлением эпохи мирового добра. Вряд ли кто из тех, кто радовался этой перемене, сознавал, что подобное мышление является глубоко антирелигиозным и марксистским. Это марксизм утверждал, что зло воплощено в чём-то одном, а именно в частнособственническом капитализме, а потому с его устранением закончится «предыстория» человечества и начнётся его подлинная история, торжество свободы и процветания. И только религия внушает людям, что зло многолико, оно не в чём-то одном, а в каждом из нас, и определённого адреса не имеет. Поэтому она рекомендует нам бороться со злом в самом себе путём веры в Бога и постоянного очищения души от скверны зла.
Теперь мы увидели, как западное христианство в лице правящих кругов и широкой общественности капиталистических стран позаимствовало марксистскую гордыню знания адресата мирового зла. Его воплощением был объявлен советский коммунизм, уход которого был воспринят как наступление подлинной истории, эпохи бесконфликтного развития человечества.
В ниже предлагаемых строках рассматривается, насколько был обоснован такой поход и что на это сказал ход истории. Иначе говоря, речь пойдёт о том, подтвердила или опровергла история западную оценку советского коммунизма как абсолютного зла и означает ли теперь его уход наступление мира и благоденствия народов. Или же крах коммунизма явился мнимой победой западного капитализма, ввергающей его в полосу не менее опасных кризисов, конфликтов и потрясений.
В качестве исходного для обсуждения рассматриваемого нами вопроса следует взять выдвинутое в связи с крахом коммунизма нашумевшее положение американского политолога Фукуямы о конце истории. Независимо от того, верно оно, или нет, его широкий отклик глубоко символичен для понимания современной эпохи. В течение всего XX века западный либерализм объявлял коммунизм случайным недоразумением истории, незаконнорожденным детищем времени, не имеющим право на существование зигзагом мирового развития. Этим оправдывалась враждебность правящих кругов Запада к коммунизму и его основному носителю – Советскому Союзу. Из множества свидетельств подобного рода приведём признание на этот счёт современного американского неоконсерватора Роберта Кагана, который пишет: «Американцы никогда не желали признать легитимность Советского Союза и постоянно искали путей подорвать его изнутри и снаружи, даже ценой риска нарушить глобальную стабильность. «Империя зла» не может располагать легитимностью и нерушимыми правами суверенной нации»[224].
Что правящие круги США всегда и любой ценой хотели разрушить Советский Союз это совершенно верно. Но насколько такая позиция была оправданной с моральной и научной точек зрения? Если возникновение и существование советского коммунизма было случайным зигзагом истории, то его уход никак не может быть значимым событием. Между тем широко признанным на Западе утверждением Фукуямы признана, по крайней мере, значимость самого события. То, что считается мерой исторического отсчёта, отделяющим одну эпоху от другой, зигзагом быть не может. Наоборот, такое событие является более естественным, чем остальные, которые не столь значимы, чтобы служить водоразделом разных эпох. Выходит, что не мытьём так катаньем признано, что советский коммунизм возник, существовал и сошел с магистрали мирового развития как нечто эпохальное. Но такое бывает лишь тогда, когда событие несёт в себе особый, исторический смысл. Этого не могло быть, если бы возникновение советского коммунизма не было закономерным результатом развития мировой истории. Именно это все свои годы указывала советская общественная мысль, оценивая Октябрьскую революцию 1917 года в России как главное событие XX века.
Однако, признание значимости события является лишь одной его стороной. Другую, более важную сторону составляет его исторический смысл, т. е. вопрос о том, какие обстоятельства его породили, и какое содержание в себе несёт. Ведь о конце истории говорят не в смысле её остановки, исключения в дальнейшем чего-либо значимого и развития вообще, а в смысле ухода мрачного периода истории, когда мир, как они утверждают, находился под дамокловым мечом исходивших от коммунизма угроз. В такой постановке советский коммунизм однозначно оценивается как абсолютное зло, а противостоявший ему западный капитализм как абсолютное добро. Теперь формулой конца истории заявлено, что тучи на небе рассеялись, и над миром взошло сияющее солнце безопасности, свободы и процветания. Таковыми считаются ценности западной, прежде всего, американской цивилизации, парламентской демократии и свободной рыночной экономики. Здесь идея немецкого философа Гегеля, который в прусском государстве своего времени видел конечный пункт развития мировой цивилизации, использована Фукуямой применительно к требованиям современного американского государства. В полном соответствии с жанром концовки детских сказок проповедники этой идеи объявили, что, наконец-то, добро победило зло, и теперь открылась широкая и свободная дорога бесконфликтного развития мировой истории.
Если это так, советский коммунизм действительно был основным носителем мирового зла, именно он, а не что-либо другое создавал угрозу миру и подрывал международную безопасность, а избавление от него равнозначно восходу солнца над планетой, то дальнейшее развитие мировой истории надо представлять как сплошное торжество добра и всеобщего благополучия. Однако ничего подобного пока не видно, и не предвидится. Иначе НАТО давно было бы распущено, а военные расходы и армии стран сократились бы до предельного минимума, а ядерное оружие было бы объявлено вне закона. Коль скоро ничего подобного не происходит, и с уходом коммунизма зло не исчезло, то логика требует признания, что причины мирового зла в чём-то другом, а нарочито громкие обвинения в адрес коммунизма были искусственно раздутыми и преследовали цель дискредитации альтернативной капитализму общественной системы и геополитического соперника США.
Признание коммунизма сплошным злом поми