На основании всего сказанного оценку Советского Союза как «империи» (в особенности теперь, в свете возникших после его распада межнациональных конфликтов и войн), на мой взгляд, следует считать ничем не подтвержденным идеологическим предрассудком.
Глава 2. Перестройка и смена собственности
В трактовке смены режимов в Советском Союзе и в Восточной Европе в целом важно то, какая проблематика поставлена в центр исследования. Автор настоящих строк центральным вопросом считает вопрос собственности, а все остальные рассматривает как производные от него. По мнению автора, вопрос о собственности включает в себя всю проблематику власти; таким образом, от вопроса собственности неотделима тематика дележа политической власти. Все остальные исходные позиции оставляют в тумане основные измерения и систему ценностей всех преобразований.
Можно считать прописной истиной, что государственная собственность во всей российской истории имеет глубокие, вековые корни. Ключевский и Ковалевский, Милюков и Павлов-Сильванский, Плеханов и Ленин, Маслов и Троцкий ещё в конце XIX – начале XX веков описывали эту проблематику, хотя и с разных позиций. Сегодня также не обойти её[230]. Современная историческая литература[231] указывает на преобладающую роль государственной собственности от эпохи Ивана IV, Петра Великого и до Сталина как на фактор, определяющий развитие страны и в области промышленности, и в сельском хозяйстве. Чтобы не впасть в схематизм и не прийти к упрощённым выводам, эти «своеобразные черты», конечно, следует рассматривать в меняющихся исторических условиях, отличающихся друг от друга и по структуре. Но если мы хотим кратко охарактеризовать эти особенности развития, то понятно, что нам не обойтись без ссылок на некоторые «прописные истины».
Прежде всего, следует сказать о том, что в Российской империи геостратегические, властные потребности, вытекающие из приобретения-сохранения огромных территорий, их объединения и управления ими, предписывали определяющую роль государству, государственной собственности. То есть использование рабочей силы разбросанного на больших территориях населения на пользу самодержавия способствовало концентрации собственности у государства. Именно с этим связано укрепление во времена Петра I общины – в новой форме, но существовавшей и в историческом формате премодерн. Традиция сельской общины направила и мысли Маркса на будущую роль общественной собственности. Сохранение общины в столь поздние времена было связано также с тем обстоятельством, что Россия в «современной мировой системе» занимала полупериферийное положение по отношению к центральным странам. В европейском разделении труда российской аграрной сфере отводилась особая роль «поставщика зерна».
В ходе развития современного капиталистического общества «развитие догоняющего», «подтягивание к Западу», «модернизация», конкуренция с Западом также приводили к концентрации государственной власти и государственной собственности, ведь всё это возлагало на государственную власть такие экономические и военные задачи, которые невозможно было бы охватить без исключительной роли различных форм и структур государственной собственности. Конечно, всё это было связано и с другими обстоятельствами: в России не произошло первоначальное накопление капитала, и вообще класс капиталистов был слабым, до конца сохранилось подчинённое положение российской буржуазии самодержавию, самодержавному государству. Отсутствовал общероссийский национальный рынок, что также укрепляло производственно-экономические функции государства как своего рода «заменителя».
Как известно, в советский период государственная собственность заняла не просто исключительное место, а вследствие сталинского поворота поднялась на «исконную», автохтонную позицию. «Социалистическое» государство полностью уничтожило капиталистическую частную собственность, и лишь очень немногие предполагали, что эта государственная собственность радикально и в очень короткие сроки вновь может превратиться в частную собственность. (Известно, что Троцкий в связи с сохранением привилегий государственной бюрократии ещё в 1936 году заметил: если эта «каста» почувствует, что её привилегиям угрожает опасность, она не остановится даже перед тем, чтобы государственную собственность, которая в принципе принадлежит трудящимся классам, путём частного присвоения вновь трансформировать в наследуемую частную собственность). И этот беспрецедентный исторический поворот произошёл, а открыл ему путь именно период перестройки. Если и сохраняется в какой-то части и в какой-то форме государственная собственность, она уже стала функцией капиталистической частной собственности. К1 января 2000 года в России в государственной собственности остались 4,8 % всех предприятий и организаций, хотя, естественно, в области землевладения не могли так быстро произойти столь радикальные изменения вследствие силы крестьянских коллективистских традиций[232]. Так что стоит рассмотреть несколько интересных тенденций истории перестройки, смены режима в Советском Союзе и в аспекте отношения к государственной собственности. Из них явствует, что решающей проблемой периода преобразований со всей очевидностью был вопрос собственности. Раскрытие исторического опыта борьбы вокруг государственной собственности не есть просто вопрос специальных наук, его рассмотрение важно с точки зрения науки об обществе в целом[233].
За семидесятилетнюю историю Советскрго Союза не раз происходили существенные изменения в структуре власти и собственности, хотя эти изменения нельзя назвать сменой системы. Глубинные изменения происходили всегда в такие периоды, когда советская власть – помимо внутренних проблем – была вынуждена отвечать на большие преобразования в мире. Революция, которая смела традиционные правящие классы, не располагала экономической концепцией, рассчитанной специально на российскую ситуацию в послереволюционный период. Первая форма хозяйствования – военный коммунизм – отчасти сложилась спонтанно в период революции, а отчасти строилась на сформировавшихся практически и идеологически ещё до октябрьской революции ростках своеобразной самоорганизующейся-самоуправляющейся (непосредственно обобществлённой) экономики, и на рабочем контроле. Заводскими ячейками революционной «системы» были фабрично-заводские комитеты, которые действовали как организационные формы объединения местной власти и собственности. Внешняя военная угроза и внутренние властные и политические обстоятельства и устремления, однако, с самых первых шагов имплицировали организационную важность центральной власти, бюрократическую концентрацию «власти пролетариата». Военный коммунизм был, главным образом, вызван гражданской войной, и таким образом стал советским вариантом немецкого военного хозяйствования, т. н. военного социализма. С начала 1919 года, когда развёртывалась экономика военного коммунизма, национализация в военных целях, денежные и рыночные отношения практически свелись к минимуму, частная торговля была запрещена, началось идеологическое обоснование этой системы ведения хозяйства. Казалось, коммунизм стоит на повестке дня, то есть создаётся безденежное, натуральное хозяйство, производящее для удовлетворения непосредственных потребностей. Такой подход отражён в знаменитом труде Бухарина и Преображенского, в «Азбуке коммунизма». Эта эйфория мышления одно время оказала влияние и на Ленина. Ускоренно национализированная промышленность попала под сложное и бюрократическое руководство управлений, трестов, народных комиссариатов, что вело к не запланированной никем, но соответствующей временам гражданской войны и российским традициям авторитарной системе.
Экономика военного коммунизма после окончания гражданской войны – в том числе и под давлением крестьянских восстаний – утратила своё обоснование. Ради сохранения советской власти весной 1921 года X съезд партии в рамках новой экономической политики (НЭП) восстановил многие элементы капитализма: частную торговлю, рыночную и денежную экономику вообще, более того, возник вопрос и о «приватизации» части государственной собственности. Появился не только частный капитал, изменились формы реализации государственной собственности (аренда, концессия, коммерческая деятельность государственных предприятий, их управление стало децентрализованным). Другой вопрос, что политика Ленина, допускающая концессии, по великодержавным причинам была негативно встречена на международном уровне. С затиханием революционной волны в Европе международная изоляция советской власти стала однозначной тенденцией.
Для тех, кто стоял у политической власти, «частичное восстановление» капитализма не только не означало отказа от диктатуры коммунистической партии, а, наоборот, стимулировало её укрепление. Большевики опасались, что новый советский государственный капитализм, «стихийные силы рынка» выметут их из добытых «железом и кровью» структур государственной власти. Самым страшным представлялась большевикам «приватизация» государственной собственности в море 25 миллионов мелких крестьянских хозяйств. Они не без основания считали её территорией спонтанного возникновения капиталистических отношений.
Советской экономике со «смешанной собственностью» положил конец «великий перелом» 1929 года, который, по сути, совпал с разразившимся мировым экономическим кризисом. Быстрым осуществлением взаимозависимых процессов индустриализации и коллективизации, строящихся главным образом на политической, властной мотивации, стремились достичь одновременно две цели: рассчитаться со «стихийной капиталистической реставрацией» и её социальными носителями, то есть это было желание установить контроль над деревней. С другой стороны, через неэквивалентный обмен намеревались «вывести» капитал из сельского хозяйства, накапливая его для индустриализации (первоначальное социалистическое накопление). Это отчасти предполагало введение насильственных мер и тем самым введение государственного планового хозяйства, оперирующего авторитарными методами. Конечным результатом известного процесса стало го