ая система: индивидуальная собственность или личная, коллективная и государственная формы. Третье. Я думаю, что надо подчеркнуть вполне определённо положение о недопустимости эксплуатации человека человеком». И хотя Абалкин отметил, что «если собственность бюрократизирована… то эта собственность – не социалистическая», но он считал, что «исключение всех форм частной собственности» зависит от их решения[252]. Кто больше – Горбачёв или Абалкин – заблуждался относительно истинного положения дел, трудно сказать (Шаталин в любом случае должен был неплохо позабавиться на этом пленуме). Мы описали эту ситуацию, потому что она наглядно демонстрирует, что дела решались не на мероприятиях партии, и как мало значило уже тогда, что думает и чего хочет генсек партии или один из самых именитых экономистов[253]. Ведь «индивидуальную собственность» или «акционерную собственность» можно трактовать и как коллективную, и как частную собственность, вот только трактовка зависит от системы, а о самой системе не было непосредственной дискуссии.
В конце концов, для документа, принятого на пленуме в результате дискуссии, нашли формулировку, которая успокоила подавляющее большинство, но которая не выразила истинного хода развития. То есть одновременно высказались за плюралистический подход к собственности, за определяющую роль коллективной собственности, за «дебюрократизацию» государственной собственности, за обобществление, поддержку собственности граждан и групповой собственности, за гармонию планового регулирования и рынка; с другой стороны, подчеркнули, что необходимо включиться в мировой рынок, сделать рубль конвертируемым, развивать рыночные стимуляторы[254]. Речь шла о вещах, несовместимых ни теоретически, ни практически.
Взглянуть на этот процесс позволяют и ранее уже приводившиеся переговоры Горбачёва с венгерскими руководителями. Горбачёв смотрел на венгерские процессы чуть ли не как на образец, когда в начале июля 1988 года он вёл переговоры с венгерской партийной делегацией во главе с Каройем Гросом. Горбачёв и тогда и позднее указывал на то, что целью перестройки является «укрепление социализма», более того, родство советских и венгерских событий он видел как раз в социалистических тенденциях реформ: «Из социалистических стран сегодня ближе всего к усилиям КПСС венгерская практика»[255]. Он «правильно» понимал динамику процесса…
Ни Горбачёв, ни венгерские партийные руководители – в соответствии с восприятием своей миссии реформаторов – не ставили под сомнение правильность «генеральной линии». В марте 1989 года, во время приезда в Москву премьер-министра Миклоша Немета в ходе личных бесед генсек заявил: «Однако самое главное для всех – это поворот к человеку, обновление социалистической системы». Эти секретные документы (кто бы мог подумать, что спустя одно десятилетие они станут доступными?) не оставляют сомнений в искренности Горбачёва. Но и здесь даёт о себе знать поразительное невежество Горбачёва, прежде всего в теоретических проблемах экономики, и особенно в вопросах собственности. Миклош Немет, представляя принятый в Венгрии 5 октября 1988 года закон о компаниях, сказал генсеку о том, что в частном секторе «новый закон допускает компании не более, чем с 500 работающими, но пока таких ещё нет». Горбачёв удивлённо спросил: «Работодатель – частный собственник?» От Немета он получил достаточно ясный ответ, хотя, говоря о трудовой собственности, венгерский премьер на передний план выдвинул «демократические» возможности накопления капитала. А Горбачёв сдачу в аренду земель советских колхозов и совхозов называл «кооперативом в кооперативе», совершенно упустив специфические экономические и социальные проблемы накопления капитала, его последствия[256]. В этот период в Советском Союзе называли «кооперативом» небольшие частные предприятия, действующие по аренде.
Три недели спустя, 23–24 марта 1989 года у Горбачёва побывал Карой Грос, и – по свидетельству строго секретного документа – наивность Гроса сродни горбачёвской: «Товарищ Грос в качестве важнейшей задачи указал на разработку долгосрочной программы. Он добавил: о социализме споров нет, тем резче расходятся мнения /!/ по трактовке социализма». Говоря о разных путях социализма, Грос убеждал Горбачёва, что в обострившейся борьбе за власть «мы намерены удержать власть политическими средствами, находить решения на проблемы, избежать вооружённого конфликта». Ни одному из них не бросилось в глаза противоречие: каким образом может возникнуть опасность «вооружённого конфликта», если дискуссии ведутся лишь о различных формах социализма. Вместо этого Горбачёв на переговорах информировал венгерского партийного руководителя о том, что КПСС ставит на повестку дня осеннего пленума ЦК «вопросы теоретикофилософского обновления социализма» – именно тогда, когда в Венгрии «социализм» вместе с государственной партией уже фактически развалился. В то время как Горбачёв считал важным «гибкий» подход к теоретическим проблемам, дабы не помешать практическим преобразованиям, он решил сформулировать главные критерии социализма: «По его мнению, таким критерием может быть то, что социализм соответствует интересам народа, его цель – улучшение условий жизни народа. Социализм упраздняет эксплуатацию, ликвидирует любые формы социальной несправедливости, обеспечивает участие людей в принятии решений и в контроле над исполнением»[257]. Примерно к этому же пришёл «левак» Ельцин до своего поворота к рынку.
24-25 июля Режё Нерш и Карой Грос посетили Горбачёва в Москве. Хотя Режё Нерш реформу собственности называл «путеводной нитью» всей реформы и подчёркивал, что «мы намерены демократизировать общественную собственность», в то же время он дал понять Горбачёву: «Мы имеем в виду формирование такой новой системы, которая более эффективно использует имеющийся капитал. Планируем увеличить долю частного капитала, а также хотели бы привлечь иностранный капитал»[258]. Интересной была реакция Горбачёва, поскольку она фактически стала отражением мыслей венгерских руководителей: с одной стороны, защита общественной собственности, а с другой – одобрение интеграции в мировой рынок. А что здесь есть некое противоречие, на это снова не обратили внимания, разве что по вопросу удержания политической власти высказали опасения в связи с ростом влияния Запада. Более того, Горбачёв на запланированном на март 1990 года II съезде народных депутатов намеревался решить основной с точки зрения реформы собственности вопрос принятием «закона о хозрасчёте и самоуправлении»[259].
7 марта 1990 года председатель Верховного Совета А. Лукьянов направил Центральному Комитету КПСС – как бы для утверждения – те изменения и дополнения к Конституции СССР по вопросам собственности, которые следовало принять на III съезде народных депутатов[260]. Бросается в глаза, что понятие частной собственности не фигурирует среди поправок; изменения Конституции однозначно стремятся сдвинуть экономическую систему в сторону обобществления государственной собственности: «Экономическая система Советского Союза развивается на базе собственности советских граждан, коллективной и государственной собственности». Хотя понятие «собственность граждан» предоставляет возможность «самостоятельного ведения незапре-щённой законом хозяйственной деятельности», но нет речи о прибавочной стоимости, о доходах с капитала, а лишь о «трудовых доходах» и «других законных основаниях». Если взглянуть на это в ретроспективе, то здесь появилась некая лазейка для доходов с капитала. В 12-й статье есть интересное положение о том, что входит в понятие коллективной собственности. В этом отражено «недопонимание» Горбачёва-Абалкина, а ещё раньше – Богомолова и Шмелёва[261]. Наряду с раэлич-ными объединениями, компаниями трудящихся, «акционерные общества» также были отнесены к формам коллективной собственности, без упоминания о доходах акционерных обществ с капитала. Коллективная собственность возникает в ходе «преобразования государственной собственности» путём «добровольного объединения имущества граждан и организаций»[262]. Таким образом, возможность приватизации (то есть частного присвоения государственной собственности) не была включена и в изменённую советскую конституцию. Правда, она происходила не путём добровольного объединения трудящихся, а административным «рыночным» путём, или непосредственно по распоряжению власти, реже через владеющих значительным капиталом иностранных инвесторов.
Настоящий поворот, в конце концов, был вызван стремлением к самостоятельности республиканских, прежде всего российских властных элит. Речь, естественно, идёт о Российской Федерации, в которой многие эксперты советских властных центров, группировки интеллигенции и политиков в течение 1990 года от поддержки Горбачёва постепенно перекочевали на службу возглавляемого Ельциным нового российского центра власти. Такие главные идеологи перестройки, как Аганбегян и Заславская, в 1990 году также сдали первоначальный курс перестройки, они вдруг «поняли», что производственное самоуправление и самоуправляющаяся демократизация общества несовместимы с рыночной экономикой. Они также – с привычной аргументацией прагматиков – стали на сторону рыночной экономики без всяких эпитетов. В политике это означало, что 15 ноября 1991 года бывшие советники и сторонники Горбачёва, как Ю. Афанасьев, Павел Бунич, Т. Заславская и кинорежиссёр Элем Климов сами потребовали отставки проигравшего президента.