34 Серьезные западные авторы понимали, что оживление в СССР товарно-денежных отношений еще не означает переход нашей страны на позиции отрицания социализма. К примеру, известный советолог А. Ноув по поводу большей лояльности советского руководства к рыночным элементам замечал: «Старый путь отброшен. Но нет никаких признаков, что в ближайшем будущем наступят какие-либо перемены в области теории или практики». Другой автор, Г. Шварц, отмечал, что Советы «не проявляют ни малейшего стремления покончить с государственной собственностью». Советологи продолжали рассматривать советскую экономику как «командную». Появляются все новые теории «бюрократической экономики», «экономики давления» и т. д.
Вместе с тем, в отличие от советских руководителей той поры, озабоченных сиюминутными результатами, аналитики на Западе стремились заглянуть далеко вперед. Опираясь на понимание объективных законов жизни общества, большинство западных комментаторов сходилось во мнении, что, в силу логики экономического развития, решения партии приведут к постепенному дрейфу СССР к капитализму. Зарубежные средства массовой информации пестрели заголовками: «Капитализм в России», «Советский капитализм», «Россия делает осторожные шаги к капитализму». Переход к экономическим рычагам управления экономикой западные политики, социологи и журналисты характеризовали как «идеологическое банкротство». В своей статье за 12 февраля 1965 года Журнал «Тайм» заявлял, что советская верхушка прибегла к помощи капиталистических методов хозяйствования в силу того, что в экономике СССР наметилась «мрачная перспектива» развала. «Тайм», а вслед за ним «Нью-Йорк Таймс» в октябре 1965 года писали о том, что СССР вынужден перенимать идеи и методы управления экономикой, свойственные «свободному миру», «вводит у себя капитализм без капиталистов». О стремлении русских использовать некоторые капиталистические механизмы писал И. Голдмен.
Многие западные обозреватели отмечали, что советские руководители, встав на путь реформ, вынуждены будут делать все новые уступки. О том, что «возрастающая роль денег и стоимостных показателей» в советской экономике является следствием благотворного влияния капитализма, писал голландский экономист, сторонник теории конвергенции Я. Тинберген. По мнению автора публикации в «Дейли Телеграф» за 19 сентября 1965 года, «механизм планирования должен быть в значительной мере демонтирован, и его заменит рыночная экономика». С таких же позиций выступали Л. Холмс, Ф. Холзман и др. Сторонник ревизионистского течения западной мысли О. Шик развивал эту же мысль следующим образом: «Даже минимальное предписание показателей из центра, – подчеркивал он, – является препятствием для оптимального решения и в принципе противоречит тем задачам, которые должно решать предприятие, если оно действительно будет работать на рынок». Подобного рода оценки проникли даже в официальные документы. Так, в одном из аналитических материалов, подготовленном группой ученых для Конгресса США, отмечалось, что начатые реформы в перспективе изменят характер экономических отношений в СССР, приведут к ликвидации плановой экономики и победе рыночных отношений.
Тетюшев и другие советские авторы обвиняли своих западных коллег в фальсификации фактов, во лжи и других грехах, отмечали, что на Западе выдают желаемое за действительное. Но сегодня, несколько десятилетий спустя, именно западные оценки представляются правильными, тогда как бравурные рапорты советских политиков и льстивые комментарии советских историков о полной верности нашей страны делу строительства социализма выглядят либо проявлением недальновидности, либо попыткой скрыть реально происходившие в обществе необратимые процессы перерождения. Впрочем, не будем забегать вперед и продолжим все по порядку…
Хозяйственная реформа проводилась очень активно. В январе 1966 года хозрасчет вводится на 43 предприятиях в 17 отраслях промышленности. В 1967 году на принципах хозрасчета работало существенно больше – 7 тыс. предприятий. На них трудилось свыше 10 млн человек и выпускалось до 40 % всей промышленной продукции. В последний год пятилетки на новую систему были переведены уже 83 % предприятий, выпускавших 93 % суммарного объема промышленной продукции, а к исходу пятилетки переход на новые методы хозяйствования был завершен. В ходе осуществления преобразований шел процесс слияния мелких предприятий с крупными методом создания производственных объединений. Осуществлявшаяся в рамках этих объединений кооперация по переработке сырья и выпуску готовой продукции сразу же дала положительный экономический эффект. Одновременно с этим партией, комсомолом и профсоюзами велась большая работа по развитию массовой инициативы и творческого отношения к труду. Численность участников социалистического соревнования с 55,1 млн в 1965 году к 1970 году увеличилась до 70,2 млн. Возрождается важное начинание первых лет советской власти – субботники. Разворачивается движение новаторов и рационализаторов производства.
Вне зависимости от имевшихся скрытых подводных камней результаты восьмой пятилетки обнадеживали, что говорит о прочности советской экономики и ее устойчивости против возможных негативных воздействий. Национальный доход возрос на 41 %, производительность увеличилась на 37 %. Производство в промышленности возросло на 50 %. В одном только завершающем году пятилетки было произведено промышленной продукции почти в два раза больше, чем за все довоенные пятилетки, вместе взятые. Опережающими темпами развивались машиностроение, радиоэлектроника, химическая, нефтехимическая и другие базовые отрасли. Продукция станкостроения возросла почти на 65 %. За годы пятилетки было сооружено 1900 крупных промышленных предприятий. В строй вступили Братская ГЭС и первая очередь в то время крупнейшей Красноярской ГЭС, было завершено создание Единой энергетической системы Европейской части СССР – самой крупной энергосистемы в мире. Завершилось строительство первой очереди Волжского автомобильного завода в Тольятти. В Москве было закончено сооружение высочайшей в мире Останкинской телевизионной башни (533 м). Много внимания уделялось отраслям, производящим предметы потребления. Выпуск легкой и пищевой промышленности в годы восьмой пятилетки увеличивался на 8,3 % в год против 6,3 % в предыдущем пятилетии, что позволило заметно сблизить темпы развития отраслей группы «А» и группы «Б». В производстве товаров для населения возросла доля предметов длительного пользования.
В последние два десятилетия в публицистике и научной литературе возобладало мнение, что достижения в реализации восьмого пятилетнего плана вызваны проводившимися в те годы рыночными преобразованиями. Действительность, однако, свидетельствует об обратном. Наибольшие успехи были достигнуты в первые годы пятилетки, когда массовый перевод промышленности на новую систему хозяйствования еще только разворачивался, причем в это время на хозрасчет переходили наиболее передовые, технически оснащенные предприятия, которые и прежде отличались высокими достижениями в работе. Тем самым на рост показателей в самую первую очередь влиял такой фактор, как стабилизация советской системы (после отказа от волюнтаристских метаний хрущевской семилетки, а также вызванные этим позитивные ожидания населения). Помимо этого, некоторые авторы отмечают, что к составлению проекта восьмой пятилетки были привлечены профессиональные экономисты, которые стремились заложить в план наиболее оптимальные параметры экономического развития страны.
К концу восьмой пятилетки темпы развития промышленности вновь начинают снижаться. Как уже отмечалось, многие считают, что причиной этого становится активное сопротивление командно-административной системы внедрению рыночных механизмов. И действительно, многие представители советского руководства отдавали себе отчет, что в перспективе реформа несет в себе немалую угрозу, как могли, противодействовали ей. Часто консервативные настроения приписывают лично Брежневу. При этом высказывается точка зрения, что в выборе экономической стратегии сталкивались две концепции. Первая, косыгинская, предпочтение отдавала промышленности и ее неуклонному реформированию. Вторая, брежневская линия, якобы исходила из приоритета оборонных отраслей и сельского хозяйства, а кроме того, с 1977 года Брежнев, как и некоторые его предшественники, стоявшие во главе страны, особое внимание начинает уделять поступательному движению на восток, в первую очередь освоению Сибири. А для этих приоритетов, как якобы полагали некоторые советские лидеры, необходимости в реформах не существовало, «надо просто лучше работать». В научной литературе существует и другое мнение, согласно которому антиреформаторское большинство в Политбюро возглавлял Н. Подгорный, открыто заявлявший: «На кой черт нам эта реформа, мы и так двигаемся неплохо». Реставраторские настроения по вполне понятным причинам особенно укрепились в результате событий 1968 года в Чехословакии. Ученые, пытавшиеся обосновать необходимость расширения в советской экономике зоны действия закона стоимости, стали подвергаться ограничениям.
Другие авторы, даже весьма уважаемые, полагают, что причиной слабости реформ оказалось сохранение государственной собственности. Это, дескать, не позволяло создать рачительного собственника, консервировало отчужденность работника от средств производства, не позволяло раскрыть демократический потенциал реформы. Такие взгляды восходят к утопическим представлениям идеологов анархизма XIX века, полагавших, что любоегосударство обязательно является врагом общества, душит в нем все здоровое, эксплуатирует и грабит. По-своему перетолковали эту оценку в XX веке либералы. Они убеждают, что противостоит обществу не любое государство, а только советское. В доказательство этого приводят довод, будто экономика нашей страны была строго подчинена произвольно состряпанным планам, развивалась исключительно по указке сверху, подавляла хозяйственную инициативу и заинтересованность отдельного человека. Подчеркнем – подобного рода заявления, если не являются плодом сознательного извращения фактов, просто-напросто насквозь ошибочны, в корне искажают действительность.