Было и такое: по съёмочной группе пронёсся слух, мол, в Долине Приведений, где сейчас проходили почти все съёмки, по вечерам кто-то видел настоящих привидений. Многие посмеялись и покрутили пальцем у виска, а мне пришлось провести там пару ночей: вдруг и правда в этот мир проникло что-то ещё. Ничего не обнаружил (решив, что если бы все придерживались сухого закона, то никакие привидения никому бы не мерещились), да ещё за это время мошкара успела изрядно нанегативить.
Как-то эта подлая тёмная мошка вселилась в лошадь, затаилась там — и в подходящий (на самом деле как раз неподходящий) момент заставила животное резко дёрнуться. И актриса Наталья Варлей, которая все трюки рвалась делать сама, без дублёров и каскадёров, с лошади той свалилось. К счастью, обошлось без травм, но негатива это событие произвело столько, что я устал вычищать.
Потом Наталья ещё и прыгала из окна «дачи Саахова» (на самом деле со специальной съёмочной вышки). Самой-то ей, девятнадцатилетней, было не страшно, а вот другие за неё волновались, что тоже порождало пищу для тёмных и роящихся непрошенных летающих гостей.
Время шло, я успешно держал оборону против мошкары, её становилось заметно меньше, и это было хорошо. А потом, как водится, произошло непредвиденное.
Однажды утром я обнаружил в гостинице непривычное спокойствие и даже не сразу сообразил, что случилось. Только умывшись, почистив зубы и совершив короткую, но энергичную пробежку среди кипарисов и можжевельников (на заданиях приходится подниматься ни свет ни заря, это дома я люблю поваляться чуть не до обеда), я понял: на глаза мне ни разу не попалось чёрное, мелкое и неприятно мельтешащее. А ещё никто раздражающе не жужжал в близком к ультразвуковому диапазоне.
Я по-быстрому просканировал гостиницу, окрестности, а потом ещё и съёмочный полигон в долине. И увидел, что тёмной надоедливой мошкары нет, она ушла в свои сумрачные пространства.
Буднично порадовавшись успешному, как мне казалось, окончанию миссии, я проверил, всё ли в порядке с ключевыми узлами и факторами фильма. Актёры, звёздные и другие, ещё сладко спали, тем же занималась и почти вся остальная съёмочная группа. Кто-то ночевал не в своём номере, но то дело молодое и акцентироваться на этом мы не станем — главное, что все в наличии и в здравии.
Режиссёр Гайдай не спал: сидя за столом в трусах и майке, он что-то стремительно записывал на желтоватом бумажном листе. Тут же, у тарелки с персиками, лежала пухлая папка рабочего сценария, оттуда лезли такие же исписанные вдоль и поперёк творческие бумаги. Над тарелкой что-то мелькнуло, и я вздрогнул — но нет, то были хоть и мошки, но не потусторонние, а наши, обычные, безобидные и почти симпатичные.
На месте оказались и животные: ослики флегматично дёргали из-за перегородки клочки сена, а большая белая лошадь тихонько фыркала в своём стойле и косила, как ей и полагалось, лиловым глазом. Аккуратно разложенная аппаратура покоилась у себя в чулане, ничего критически важного, насколько я мог судить, оттуда не пропало.
А потом я заглянул в коморку, где хранились бобины с отснятой плёнкой, и… Заглянул я туда дистанционно, при помощи летающих микрокамер, а как встают дыбом волосы у меня на голове, ощутил более чем реалистично.
Потому что бобин с плёнкой в коморке не было.
Да, отснятые материалы из запертой коморки пропали, и только круглые отметины на деревянных полках свидетельствовали о том, что ещё совсем недавно здесь что-то лежало.
Грохоча подошвами туфель по коридорному полу и по лестницам, я понёсся к двери злополучной коморки и уже там, ухватившись обеими дрожащими руками за навесной замок, сообразил, что сам я не микрокамера и просочиться в дверную щель не смогу. Тогда я побежал к оператору Окулярову.
Оператор Окуляров с трудом оторвал от подушки припухшее лицо и некоторое время меня не узнавал (такое случается), а потом минут десять не мог понять, чего же я от него хочу. С огромнейшим трудом мне таки удалось выведать, что бобины он перенёс в другое место, в подвальное помещение. Ещё раз: он перетащил бесценную плёнку из комнаты, на которую я с самого начала навесил специальную невидимую печать, в какую-то левую коморку в подвале.
— Но — зачем?!
— Шеф приказал…
Я уже понял, что этот его шеф летает стайками по несколько десятков особей и способен залезть в головы невоздержанных до спиртного работников киноиндустрии. Или нет?.. Слабая надежда всё-таки была — может, плёнки всё-таки там, где-нибудь в сторонке?
— Давай ключи!
Оператор Окуляров поднялся с постели, поковырялся в кармане брюк, и связка ключей звякнула, переходя из рук в руки. Он тут же упал обратно в постель и уснул стирающим ненужные воспоминания сном, а я поскакал в этот чёртов подвал, где с замиранием сердца отпер и потянул на себя скрипучие двери.
Бобин там тоже не было. Не было бобин!
Может ли стая мошек утащить металлические коробки с плёнкой, несколько штук, причём не самых лёгких? Если эти мошки прилетели сюда из потусторонних пространств, то ещё как может. Они не то что коробки — было дело, дома и целые улицы пытались унести. И, надо сказать, не всегда безуспешно.
Так что с бобинами они вполне справились, и это было не очень хорошо. Да что там, всё обстояло совсем паршиво.
Глава 13. Смачная драка в межмирье
Тёмные гадкие сущности утащили бобины с плёнкой, и это была катастрофа. И катастрофа эта была бы полной и безоговорочной, но мне немного повезло. Да, повезло: мечась по кладовке от одной стены к другой и пребывая в состоянии, близком к тому, что называют аффектом, я обнаружил след.
След был слабый, но явственный и вполне отчётливый.
Граница между нашим миром и подпространством это не просто какая-то невидимая стена. Нет, есть и стена, вернее, мембрана, но за ней пролегают некоторые, так сказать, промежуточные территории. И по сути это целый мир, жутковатый и плохо пока изученный. Мы умеем в те места пробираться, хоть нам, оперативникам, это очень не рекомендуется.
Но сейчас у меня просто не было выбора. Так что я мысленно нажал нужную кнопку, вдохнул поглубже — и шагнул вперёд. И невидимая мембрана хлестанула меня по лицу, как хлещет мокрый парус попавшего во внезапные шторма яхтсмена.
До этого я бывал в этих сумрачных местах трижды: два раза на учёбе, с группой и под присмотром опытного и сердитого инструктора, а однажды уже в одиночку, когда вот так же гнался за такими же потусторонними ворюгами. И каждый раз всё здесь было иначе, всё было по-другому. Что сказать — мне не понравилось ни в один из разов. Потому что это такое место… Обычными словами тут не объяснишь. Ступаешь туда, и оказываешься как будто во сне. Или в бреду.
И вот я шагнул в это межмирье, и кожа моя ощутила дыхание его прохладного и липкого тумана.
На этот раз из тумана проступил коридор. Подкрашенная электронным зелёным ниточка уходила вдоль его серых казённых стен, и я устремился туда, за ней.
Но не успел я пройти и десяти шагов, как из тумана сгустилась фигура. С виду она была вроде бы человеческая. Фигура была одета в серую куртку и походила на вахтёра.
— Куда? — хмуро спросила серая фигура.
— Туда, — ответил я и шагнул мимо неё.
Дальше коридор, кажется, расширялся.
— Куда, куда? — взмахнула фигура руками и потопала за мной, не очень, однако, проворно.
А у меня на пути выросли ещё двое таких же, серых и неприветливых. За их спинами выплыла из тумана перекладина шлагбаума.
— Проход закрыт, — сообщил один из серых.
— Посторонним запрещено, — добавил другой.
Я рванул между ними, а шлагбаум с ходу перепрыгнул. Логика этого места предполагала не останавливаться и прорываться вперёд как можно быстрее.
За мной потопали трое. И ещё трое показались впереди, а за ними, поодаль, новые. Пространство коридора перестало казаться мне широким. Если дальше случится тупик, будет вообще весело.
Среди новых вахтёров оказалась женщина, строгая и неприветливая. У меня стали спрашивать пропуск и что-то говорить о членстве в профсоюзе. Я обходил этих серых топтунов, нырял под протянутые ко мне ладони, а хватающих слегка бил по рукам, благо держали они не очень цепко.
Но потом они стали держать всё цепче, а ещё напирать сзади и хватать за плечи. Немного помогало то, что толкались серые не только со мной, но и друг с другом.
— Я занимал, я занимал, — без конца повторял кто-то глухо и монотонно, и казалось, что звук тот идёт из-под земли.
— Люди годами ожидают, а он… — ненавидяще зыркнула на меня старуха в шерстяном платке.
Она протянула ко мне скрюченные пальцы, и я поскорее протиснулся от неё подальше.
— Куда ты прёшь?! — возопил тонкий склочный голосок, и было непонятно, принадлежит он мужчине или женщине.
В какой-то миг я споткнулся и чуть не свалился под ноги серой человеческой массе. Стало казаться, что из этой толчеи я могу и не выбраться, но тут впереди показался просвет, я рванул туда и вывалился из людской массы. Отошёл, обернулся, оценил численность собравшегося здесь непонятного народа и тихонько пошагал в нужном направлении.
Но мой уход не остался незамеченным. Через минуту вся эта толпа, серая и бормочущая, плелась за мной по пятам, а одна самая настырная тётка уцепилась мне в лодыжку и волочилась по земле, без конца повторяя что-то о моей характеристике с места работы.
А навстречу лезли ещё и новые. Они брели на меня как зомби, протягивая ко мне руки и пытаясь не пропустить или хотя бы задержать, а я прорывался сквозь их массу, как нападающий в игре американский футбол.
В какой-то момент они, кажется, смогли проникнуть ко мне в голову. «Какой такой американский футбол? Почему американский? — звучал у меня в межушечном пространстве вкрадчивый голос. — Откуда это у вас такие сравнения?» Другой голос скрипел о том, что зомби это упадническая западная тема, и советскому человеку это чуждо и не нужно.
«А что у тебя за причёска? Почему штаны не как у всех? И отчего такое неправильное выражение лица?» — гомонила, перебивая друг друга, невидимая орава.