– А этого, типа, не было никогда, да?
– Да. Забыл. А ты забыл, что мне вольную лично дал. Я контрольный владелец – и пока при контроле, никакого экспорта и попила яиц не будет.
– Максим, вот зачем ты нарываешься? Я ж по-хорошему пытаюсь.
– А я по-плохому, да? Что ж вы жить-то не даете, а? Я ж все честно делал, деньги давал, не брал – давал, заказы выполнял, ваших пристраивал, почему вы не по-честному-то? Все ж на подъем идет, у меня люди там счастливые – не три, а четыре тыщи человек, это без смежников, и все счастливые.
– Все счастливыми только по укурке бывают. Это в лучшем случае.
– Ладно ерунду-то. Ты же не приехал, вот и... Мы же через полтора года вам выручку дадим, как пол-Томской области. И это по демпинговым нынешним расценкам. А дальше что будет? Через полгода налоги платить всерьез начнем, и...
– Вот ни хера. Сейчас начнем.
– А вот это уже подлость. Это же оборотка.
– Подлость, Максим, – это заслуженного дяденьку мордой в говно бросать, как вы в Иркутске сделали.
– Этот заслуженный, Сева... Ладно. Это все лирика. Ты можешь, конечно, меня сажать, можешь забрать деньги, плющить начать, но я честно и открыто тебя предупреждаю, что будет плохо.
– Кому будет плохо?
– Всем, Сева. И мне, и тебе – всем.
– Максим, а ведь у меня по твоему поводу большие планы были. Очень большие.
– Я знаю. Сева. Ты что, думаешь, мне трудно было дождаться этого, пересидеть пару лет, пока волна не вынесет в зенит, – как ты в свое время сделал? Нетрудно мне было. Но мы же в команде. Ты попросил этот проект взять и вести. Я взял и повел. А потом получилось – либо от тебя отходить, либо людей кидать, которые мне поверили и со мной пошли. И понимаешь, ты без меня прекрасно обошелся. А они – нет, не обошлись бы.
– Четыре тыщи человек. Я тебе полтораста миллионов готов был оставить. Свою страну. А ты...
– А у меня своя страна есть. Которой мы с тобой присягали. А присягу дважды не дают.
– Лучше бы ты Волкову помогал, ей-богу.
– Как доказано одним нашим общим знакомым, Волковы приходят и уходят, а советский народ остается.
– Блядь, клиника. Максим, в последний раз: садимся и выруливаем взаимоприемлемым способом. Мы с тобой восемнадцать лет знакомы, давай друг другу в ладошки не срать. Подумай.
– Всеволод Михайлович, я буду думать всю оставшуюся жизнь. Только лучше Союза в ней ведь ничего не будет. Так зачем торт на какашку менять.
– Ты выбрал. Прощай.
– Прощать – твоя компетенция, Сева. Счастливо.
ГЛАВА 8. В КОЛЬЦЕ ВРАГОВ
1
Все изменилося. Ты видел вихорь бури,
Падение всего, союз ума и фурий.
– А вот ни фига, – сказал Сергей. – Если проекция идет на центр консоли, взгляд рассыпается.
– Где он рассыпается? – мрачно уточнил Валенчук.
Сергей, неудобно вывернув голову, внимательно посмотрел на него, мелко погрыз губу в валенчуковском стиле, вернулся в исходную и принялся объяснять на пальцах, ладонях и всём, до чего дотягивался:
– Вот здесь... Здесь... Еще здесь... Так я смотрю вперед, так мне надо считывать показания и чего-то считать, а так еще зеркала. А глаза два.
– А раньше зеркал не было, да? Или глаз больше было?
– Вот. Вот в этом и дело. Нам трудно всё в кучу собрать?
– В смысле? Глаза в кучу?
– Остряки. Приготовьтесь, сейчас будет грустно. Данные все в кучу. На зеркала камеры, с них показания на правый-левый края проекции, из салона зеркало можно хоть убрать, хоть продублировать изображением – и пустить над данными.
– Нормально. И какого размера вся эта радость будет. И главное, где? На руле?
– Зачем? Прямо передо мной. Я же водитель. – Сергей поудобнее перехватил руль и развалился в кресле с совершенно водительским видом, даже локоток в окно выставил.
– Волдырь ты внутри моей головы, – сказал Валенчук. – Сереж, ты если чего сказать хочешь, говори уже.
– Лес стеной впереди, не пускает стена. Вот, дядя Гена. – Он попытался ткнуть пятерней в нижний сектор лобового стекла, достал только кончиками пальцев, не разгибаясь, обвел стекло рукой и принялся рассказывать, чертя фигуры: – Здесь, говорю, левое зеркало, сюда – скорость и тахометр, сюда – расход и остаток, здесь – маршрут с карты, чтобы накладывалось на то, что видим, тут – верхнее зеркало, тут – правое.
– Прямо на стекло, что ли? – враждебно уточнил Валенчук.
– Можно криво, но лучше прямо.
– Бред.
– Ага.
– Не ага, а точно бред. И как ты себе это представляешь?
– Так я же показал, как представляю. Еще раз показать?
– Нет, как ты хочешь делать видимой проекцию на стекле? И куда консоль убирать? И где выставлять проектор? И во сколько это...
– Не-не-не, дядя Гена. Я это делать не хочу и не думаю ничего. Я все, что мог, придумал. Дальше ваша работа – придумывать, контрастить стекло, ставить световоды, убирать, выставлять и все такое.
– Молодец. Самое трудное сделал, эскиз нарисовал, нам осталось до Марса долететь.
– Ну, типа того, – сказал Сергей и принялся выбираться.
– А чего не экран с потолка? – поинтересовался Игорь.
– Летчик, – с уважением отметил Сергей, хотел сесть обратно, но передумал и принялся объяснять, нагибаясь к машине по ходу демонстрации: – Во-первых, все равно взгляд рассыпается, туда-сюда метаться замучишься. Во-вторых, проблема безопасности: это же не самолет, небо – моя обитель, там верхняя консоль висит и висит, и воткнуться башкой в нее можно один раз, и то тогда уже все равно, по большому счету. А нормальный водитель тридцать раз в день вот так – впере-е-е-ед, на-аза-а-ад – головой делает. Дырка будет или в экране, или в голове. Да и если подумать, все эти выносы показаний приборов в сторону – глупость и дань старой нетехнологичной традиции. Мы едем вперед, мы смотрим вперед, нам данные о скорости, заряде и маршруте для езды вперед нужны – и впереди, получается. То есть можно, грубо говоря, сделать снайперу оптический прицел, а сетку прицеливания, дальномер и шкалы поправок сбоку от ствола повесить. Типа, посмотрел так в окуляр, потом на дальномеры, логарифмическую линеечку так взял, посчитал...
– Ладно-ладно, не увлекайся, поняли, – сказал Валенчук.
– Прэлестно. Вы скажете: окуляр так окуляр, вернее, очки, все данные кидаем туда, водитель эти очки надевает – и на Тау-Ките живут в красоте. Но тут возникает проблема верчения головой. Мы из вестибулярных траблов полтора года вылезать будем, я клянусь, потом умучаемся привязывать очковую картинку к реальной дороге. Я уж не говорю, что теряем главное преимущество: цельный офигенный продукт.
– В смысле? – подал голос Паршев.
– В смысле – одно дело, если ты покупаешь машину по двум принципам: первый – все включено, второй – сел и поехал. И совсем другое дело, если тебе надо, когда сядешь, еще очки надевать, калибровать в них что-то, а зрение у всех разное, не забыли? Значит, покупать придется, чтобы с диоптриями. И все такое.
– А пристегиваться не надо? – спросил Валенчук.
– Чего так?
– Ну, сел и поехал. Значит, и заводить не надо, пристегиваться, просто сел и едешь, да?
– Лапидус, – сказал Сергей, уставившись в Валенчука. – Коротко и по существу.
Мир, как положено, спас Игорь, невнимательно вышагивавший вокруг «кипчака».
– А место куда девать? – спросил он.
– Какое место?
– Ну, вокруг водителя. Вот здесь тогда всю эту тумбочку сносим, за руль-колонкой вообще нечего ставить, если все показания на стекло идут. Образуется свободное пространство. Или, как на корабле, будет стоечка со штурвалом из пола?
– Ну это-то как раз... – начал обрадовавшийся перемене темы Валенчук, но Паршев перебил:
– А что, нормально. Много места, все дела. Хоть ногу на ногу, хоть подносик на колени – с кофе там или булками. И рукам простор. На стекло же можно чего угодно кидать – хоть кино. С телками. Подро... то есть, в смысле, подрался если, можно чулки поменять.
– Красавец,– смерив Паршева взглядом, сказала Даша.
– Это я еще не старался.
– Не, в самом деле, – сказал Сергей. – Даш.
– Слушаю, – сказала Даша, опершись о стену.
Кузнецов не поленился подойти к ней, по-белогвардейски дернуть головой и церемонно протянуть руку.
– Дарья Вадимна, позвольте.
– Не позволю, – проворчала Даша, но руку подала.
Кузнецов довел Дашу до раскуроченного «кипчака», как мог пособил вживлению в салон и спросил, не выходя из учтивого поклона:
– Вот, Даша, оцените интерьер и эргономику.
– А то я не ездила никогда, – сухо сказала Даша.
От Кузнецова, оказывается, очень приятно пахло. Непарфюмно. Чистым сильным мужиком и чем-то еще. Даша нахмурилась и сжала руль. Надо было следить за собой.
А Кузнецов разливался соловьем, но руками не лез и вообще всех этих самцовых блуканий не выкидывал.
Он подробно объяснил Даше, почему ей удобно, а почему нет, отдельные части речи посвятив положению рук, ног и, как он это мило произнес, корпуса, а потом довольно толково рассказал, стоически снося уточнения Валенчука, какие детали интерьера можно начисто убрать в новом варианте, а какие переживут переезд и трансформацию. И спросил, чего ей будет особенно не хватать как водителю и пропорционально сложенному человеку.
– На обезьяну с гранатой будем ориентироваться? – осведомилась Даша, послушно пытаясь представить пустоту за рулем и в районе торпеды.
Паршев громко гоготнул, а Кузнецов поднял брови и сказал:
– Боже, о чем вы, Дарья Вадимовна? Решительно вас не понимаю.
– Ну-ну, – сказала Даша, решив поначалу этим и ограничиться, однако Кузнецов, зараза, все держал детское недоумение на лице.
Игры начались, хотела подумать Даша с раздражением, а подумала почти с удовольствием и явно заводясь, соплюха, тьфу, гормоны проверять пора. Или я в самом деле охотница за начальниками? А, идут они все тайгой.